она была прямо здесь. Почему он сказал мне, что она в Америке?
Я не знаю, как переварить тот факт, что она мертва столько же времени, сколько ее не было. Я потратил больше половины своей жизни, ненавидя ее за то, чего она, по-видимому, никогда не делала. Она не бросила меня, ее у меня забрали.
Справа от меня появляется стакан, наполненный жидкостью насыщенного коричневого цвета. Я оглядываюсь через плечо на Риса, который держит его перед собой.
— Тебе это понадобится.
Очевидно, он знает это по собственному опыту.
Я поворачиваюсь, хватаю напиток и встречаюсь с ним взглядом.
— Мне очень жаль. — Говорит Феникс.
Какое у нас трио. Брат Феникса умер, когда мы были детьми, и он так и не смог с этим смириться.
Теперь мы друзья, связанные смертью и общим переживанием горя.
— Что тебе нужно? — Он добавляет.
— Больше этого, — говорю я, поднимая свой бокал и осушая его.
— Тебе следует отказаться от бутылки, приятель. — Предупреждение исходит от Риса, который смотрит на меня с беспокойством в глазах.
— Отвали.
— Слушай, я знаю, что тебе больно…
— Отвали. — Прорычал я. — Ты можешь просто дать мне спокойно выпить. Мы находимся на моей частной территории, я никуда не собираюсь ехать, я не собираюсь садиться за руль, у меня нет телефона. Я не подвергаю опасности ни себя, ни кого-либо еще, так что позвольте мне просто напиться, чтобы не думать о том, что мою мать убили десять лет назад, а я только сейчас об этом узнал.
— Мы просто хотим убедиться, что ты в безопасности.
Рис рядом с Фениксом, и они оба стоят надо мной. Я сижу в шезлонге у костра на восточной части территории. Рядом со мной лежит бутылка скотча, почти пустая.
— Тогда возьмите стаканы, сядьте и молча смотрите на костер вместе со мной, пока я буду напиваться до чертиков.
Феникс бессловесно кивает, они садятся по обе стороны от меня и, к счастью, делают то, что я говорю. Я даже не знаю, как разобраться в том водовороте дерьмовых, противоречивых и непонятных эмоций, которые я сейчас испытываю.
Один пятиминутный разговор может изменить основу вашей жизни и все, во что вы верите. Как мне совместить десять лет презрения к ней с печалью и неожиданным горем от ее потери. Я так долго ненавидел ее, и в один момент мне приходится одновременно любить и оплакивать ее.
Злость и обида на то, что я каким-то образом потерял ее во второй раз, даже не сумев найти, чернотой завладели моей душой. Я не должен был искать ее. Жить с верой в то, что она ушла от нас, менее больно, чем знать, что она мертва гораздо дольше, чем я думал ее искать.
Мы молча пьем уже несколько часов. Если я думал, что алкоголь заглушит боль, то я ошибался. От него все становится только хуже. Он обостряет каждую мысль, каждую ненавистную эмоцию в моем теле, каждую порочную мысль. Он подпитывает черную яму негатива внутри меня.
Сквозь туман темноты пробивается яркий смех, легко прорезая его. Он отчетливо звучит среди моих беспорядочных мыслей.
Я знаю этот смех. Я бесчисленное количество раз пытался вырвать его из рук его обладателя.
Беллами.
Я поднимаю глаза и вижу ее издалека, идущую к костру. Она говорит по телефону и оживленно идет к нам, почти скачет. Счастье просачивается из каждой ее поры. На ней байкерские шорты, безразмерный свитер и кроссовки с носками Nike.
От нее захватывает дух.
Она отвлекает.
Подняв глаза, она видит, что я смотрю на нее, и улыбается, помахивая мне свободной рукой. Ее рука немного колеблется, как будто она чувствует, что я в полной заднице. Как будто она видит это в моих глазах.
Может быть, ее свет сможет вытащить меня из темноты.
Когда она подходит ближе, я слышу, как она говорит:
— Хорошо, мама, поговорим позже. Я тебя очень люблю, повеселись с Дэйвом.
Если счастье просачивается из ее пор, то яд вытекает из моих. Этого небольшого обмена достаточно, чтобы тьма снова сомкнулась вокруг меня.
Яд просачивается сквозь меня, наполняя мои вены и топя в горечи.
Мое поле зрения сужается.
— Эй. — Говорит она, приближаясь к нам. — Привет, ребята. — Она слегка машет им рукой.
Рис слабо машет ей в ответ.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Этих слов достаточно, чтобы остановить ее на месте. Хорошее настроение и доброта, которыми она была овеяна, врезаются в кирпичную стену, которая является моей яростью.
— Роуг. — Рис выкрикивает мое имя, вскакивая на ноги. Его тон — предупреждение.
Не делай того, о чем потом пожалеешь, — говорит он.
Очень жаль. Я нахожусь в режиме самоуничтожения.
Я оборачиваюсь к Беллами, которая все еще стоит на месте с озадаченным выражением лица. Она в замешательстве от происходящего.
— Я спрашиваю, какого хрена ты здесь делаешь, Беллами?
— Я тебя слышала. — Она говорит, задрав подбородок. — Это шутка?
Ее маленький акт неповиновения громко и ясно дает понять, что она не отступит. Она не собирается отступать.
Отлично. Она хочет играть, а у меня есть потребность уничтожить.
Голос внутри меня пытается прорваться на поверхность, но я не слушаю его. Я не слышу, что он говорит.
Только не она. Не она. Не она.
— Ты мне надоела.
Она не отвечает, только скрещивает руки и смотрит на меня.
— Да что с тобой такое? Я думала, мы уже прошли стадию твоего мудака.
— Осторожнее, — говорю я, огрызаясь на нее. — Тебе стало слишком комфортно. Ты забыла о своем месте и о том, с кем имеешь дело. Я сказал, что у нас эксклюзивные отношения, а не то, что ты можешь приходить и уходить отсюда, как будто это место принадлежит тебе. Или владеть мной. Ты просто вкус месяца. — Я сделал паузу, размышляя. — Или,