Читать интересную книгу Масоны - Алексей Писемский

- Ваше высокородие, Аггей Никитич, - произнес он, держа руки по швам, не окажете ли мне благодеяние остановиться не здесь а у меня в доме?

Почтмейстер этот выслужился из почтальонов.

- Нет-с, это будет неблаговидно, - отвечал ему резко Аггей Никитич, поднимаясь с постели.

Почтмейстер еще более оробел.

- Прошу вас! - добавил Аггей Никитич, помещаясь на стуле возле стола и движением руки приглашая то же сделать и почтмейстера.

Тот сел; руки у него при этом ходили ходенем, да и не мудрено: Аггей Никитич, раздосадованный тем, что был прерван в своих размышлениях о Беме, представлял собою весьма грозную фигуру. Несмотря на то, однако, робкий почтмейстер, что бы там ни произошло из того, решился прибегнуть к средству, которое по большей части укрощает начальствующих лиц и делает их более добрыми.

- Контора у меня здесь маленькая и совершенно безвыгодная, - начал он, - но, считая себя виноватым, что не приехал к вам в губернский город представиться, и как супруга ваша справедливо мне приказывала через почтальона, что она и вы очень обижаетесь, что все мы, почтмейстера, точно будто бы знать не хотим своего начальника, но видит создатель, что это я по робости моей сделал и что я готов с полным моим удовольствием исполнить всегда, что следует... - И, не объясняя более, почтмейстер выложил затем на стол сто рублей.

Что произошло при этом с Аггеем Никитичем, описать невозможно, и его главным образом точно кнутом хлестнули по уху слова почтмейстера: "супруга ваша приказывала с почтальоном".

В первые минуты он сообразил только отшвырнуть от себя деньги и проговорил со спазмами в голосе:

- Возьмите это назад и не смейте никогда обращаться ко мне с такими приношениями!.. Я человек военный, а не...

Почтмейстер, однако, не брал денег, предполагая, что, может быть, он мало преподнес начальнику.

- Берите, говорят вам, ваши деньги назад! - проревел Аггей Никитич, ударив кулаком по столу, так что стол раскололся.

Почтмейстер схватил деньги и кое-как засунул их себе за борт мундира.

К довершению этой сиены, дверь почтовой станции снова отворилась, и показался господин весьма приличной наружности, должно быть, из отставных военных.

- Кто вы такой? - спросил его тем же грозным тоном не помнивший себя от гнева Аггей Никитич.

- Я-с помещик здешний и содержатель нескольких почтовых станций! отвечал тот ему, не сконфузясь.

- Но что вам угодно? - продолжал Аггей Никитич.

- Мне угодно объясниться с вами, - отвечал помещик, садясь без приглашения хозяина на стул, - супруга ваша поручала одному моему ямщику передать моему почтовому старосте, что вы недовольны той платой, которую мы, почтосодержатели, платили прежнему господину почтмейстеру, то есть по десяти рублей с дуги, и желаете получать по пятнадцати! Плата такая, говорю вам откровенно, будет для всех нас обременительна!..

Аггей Никитич окончательно был пришиблен тем, что услышал, и мог только, трагически захохотав, проговорить:

- Все это, господа, одно вранье ваших почтальонов и ямщиков. Поверьте, я служу из чести, и мне не нужно ни от вас, - обратился он к почтмейстеру, ни от вас, господин почтосодержатель, ни десяти, ни двадцати рублей, ни даже ста тысяч и потому прошу вас удалиться и оставить меня!

Почтмейстер и почтосодержатель переглянулись между собой после того и, кажется, одновременно подумали, что господин губернский почтмейстер, должно быть, был сильно выпивши, что отчасти подтверждалось и тем, что Аггей Никитич был красен в лице, как вареный рак; но, как бы ни было, они раскланялись с ним и ушли. Аггей же Никитич позвал к себе почтового смотрителя и велел ему подать себе самой холодной воды. Смотритель принес ему таковой целый ковш. Аггей Никитич стал в этой воде помачивать свой носовой платок и класть его, как компресс, на голову. Смотритель ушел от него тоже, кажется, с уверенностью, что господин губернский почтмейстер был маленько в загуле и что это теперь у него голова болит.

Аггей Никитич, оставшись один, проговорил сам с собой:

- Супруга моя - вот какова у меня оказалась! Вот она какая!.. Людмила Николаевна не была бы, я думаю, такая!

IX

Совершить прием Сусанны Николаевны в ложу между моими кузьмищевскими масонами положено было в половине филипповского поста, и посвящение это произошло гораздо торжественнее, чем предполагалось. Часов в десять вечера в одну из суббот Сусанна Николаевна должна была доехать на лошади, заложенной в одиночку, вместе с своим поручителем Сверстовым до церкви, отстоящей от дому, по крайней мере, в полуверсте. Однако, сойдя с лестницы, Сусанна Николаевна объявила решительным голосом, что она желает идти пешком.

- Но посмотрите, какая вьюга и темь! - возразил было ей Сверстов.

- Это и хорошо, пойдемте! - настаивала Сусанна Николаевна и пошла.

Доктор последовал за ней.

Вьюга действительно была сильна. Сверстов, здоровый и крепкий еще мужчина, чувствовал, что ветер чуть не сшибал его с ног, колючий снег слепил ему глаза. Он хотел было, по крайней мере, подать Сусанне Николаевне руку; но она и от того отказалась, проговорив кротким голосом:

- Вы мой поручитель, но не путеводитель.

Сверстов почесал у себя в затылке. "Ну, у этого прелестного существа, кроме бодрого духа, и ножки крепкие", - подумал он и в этом еще более убедился, когда Сусанна Николаевна на церковном погосте, с его виднеющимися повсюду черными деревянными крестами, посреди коих высились два белые мраморные мавзолея, стоявшие над могилами отца и матери Егора Егорыча, вдруг повернула и прямо по сумету подошла к этим мавзолеям и, перекрестившись, наклонилась перед ними до земли, а потом быстро пошла к церкви, так что Сверстов едва успел ее опередить, чтобы отпереть церковную дверь, ключ от которой ему еще поутру принес отец Василий. Внутри храма было почти совсем темно. Светились всего только три или четыре красного стекла лампадки перед местными иконами. Сверстову, опять-таки повторяю, человеку вовсе не слабонервному, сделалось если не страшно, то как-то неприятно.

- Вы, конечно, помолитесь, пока придет отец Василий, - сказал он, торопливо пододвигая Сусанне Николаевне стул, на который она и опустилась.

- Да, - проговорила она, - но я еще прежде должна остаться одна в церкви, и вы пока уйдите отсюда совсем!

- Но, Сусанна Николаевна... - начал было Сверстов.

- Мне бы теперь, - продолжала она, не слушая его, - следовало по ритуалу иметь повязку на глазах; но я не хочу того. Уйдите, Сверстов!

Сусанна Николаевна с умыслом пожелала не иметь повязки на глазах, потому что остаться с открытыми глазами в полутемном храме было, как ей думалось, страшнее; а она этого именно и желала, чтобы испытать свою волю. Сверстов не ушел, впрочем, совсем из церкви, а удалился только ко входным дверям ее. Сусанна Николаевна услышала это и повторила ему еще раз, и недовольным голосом:

- Уйдите, Сверстов!

Доктор, делать нечего, повиновался ей и проворно пошел к священнику, чтобы тот, по крайней мере, шел скорее к Сусанне Николаевне. Он это весьма благоразумно сделал, ибо едва только Сусанна Николаевна осталась одна в храме, как одушевлявшая ее энергия не то что оставила ее, но превратилась в какой-то трепет во всем теле. Сусанна Николаевна чувствовала, что у нее вся кровь бросилась в голову. Сначала она держала глаза потупленными вниз, боясь на что-нибудь окружающее взглянуть; потом подняла их вверх, и ей сразу же представилось, что в туманной высоте церковного свода летают какие-то бледные крылатые существа, которых она приняла за ангелов. Сусанна Николаевна опустила глаза вниз, на местные иконы иконостаса, но тут она почти въявь увидела, что божия матерь во имя всех скорбящих, написанная во весь рост в короне и со скипетром, движется и как бы идет к ней; что Христос на кресте поднял свою склоненную голову и обратил на нее кроткий взгляд свой. Сусанна Николаевна взглянула затем на темные церковные окна, где ей тоже местами показались, хотя довольно бледные, но уже огненные и злые лица, которых Сусанна Николаевна сочла за дьяволов и которые были, вероятно, не что иное, как отблеск в стеклах от светящихся лампадок. Словом, с Сусанной Николаевной происходил припадок религиозной галлюцинации, к которой она была с детства наклонна, и хорошо еще, что в это время довольно шумно вошли в церковь отец Василий и Сверстов. Последний прямо подошел к Сусанне Николаевне, взял ее за руку и, пощупав пульс, проговорил:

- Ну, что?.. Ничего?..

- Ничего, - ответила Сусанна Николаевна тихим голосом.

- Поспешите отпустить ее из церкви, у нее пульс бил по полуторасту раз в минуту, - шепнул доктор отцу Василию.

- Бог милостив, все совершится благополучно, - ответил ему тот тоже шепотом.

Сверстов ушел из церкви, но все-таки сел на паперти из опасения, чтобы не случилось чего с прелестным существом.

Отец Василий, оставшись вдвоем с Сусанной Николаевной, прежде всего сказал ей: