обнять девушку, но она, поднырнув под его руки, легко уклонилась.
– Подожди, Ванья, я еще не всё тебе рассказала.
Мэй попыталась улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кривой и пугающей.
– Моего бывшего жениха зовут Хун Сянь. Командир обещал, что я лично его убью. И уж я позабочусь, чтобы никто не смог назвать его смерть легкой.
Иван почувствовал, как шевелятся волосы у него на голове. Хотел что-то сказать, возразить, но не знал что. А девушка продолжала говорить спокойно и монотонно, как будто пересказывала скучную книгу. То, что она очень волнуется, выдавал только усилившийся родной акцент.
– Наша семья из поколения в поколение, передавая от отца к старшему сыну, хранит… хранила священную реликвию. За день до того, как мою семью убили, отец сильно поругался с Хун Сянем. Тот заявился к нам и потребовал, чтобы в качестве приданого отец передал ему сберегаемую родом святыню. Разумеется, отец отказал наглецу. На следующий день пришли японские солдаты и всех убили… даже старых слуг… С Юи похожая история. Ее семья зачем-то поехала в Нанкин. Юи не знает зачем. Помнит, что дед решил остановиться не в самом городе, а у своих друзей. Только это их не спасло. В один из дней пришли японские солдаты и начали всех без разбора колоть штыками. Дед Юи застрелил двоих из пистолета, а потом японская собака отрубила ему голову мечом. Хочешь знать, почему не убили нас?
– Да! Не знаю… как сама хочешь.
– Хочу! Мы были молоды, и невинны, и красивы, как бутончики лотоса. Вот японский командир и решил подзаработать, продав нас в публичный дом.
Иван почувствовал, как у него краснеют уши. Конечно, он знал, что в царской России были такие заведения. И даже знал, для чего они нужны… теоретически. Но то, что про них знает девушка, которой и шестнадцати лет не исполнилось, для Ивана, честно сказать, было неожиданно. Да и при чем тут Юи и Мэй? По сколько им тогда было? Лет четырнадцать? Или еще меньше?
– А зачем вас в… ну это… туда? Вам же нормально ни полы помыть, ни… э… девиц обстирывать или там на кухне помочь сил не хватит. Да и вообще! Там же грязь и этот… разврат, там детям не место!
Девушка резко остановилась и уставилась на Ивана заплаканными глазами.
– Какой добрый и наивный Лягушонок. – Мэй попробовала улыбнуться, но не смогла и, чтобы удержать слезы, часто-часто заморгала. – Нас продали не для того, чтобы мы мыли полы, а для того, чтобы ублажали японских солдат. Стали японскими подстилками, потаскухами. Так тебе понятней?
Глаза девушки стали злыми, казалось, она сейчас ударит Ивана.
– Не бойся, нас с Юи не насиловали, – словно обвиняя, почти выкрикнула ему в лицо девушка.
Иван с шумом выдохнул: оказывается, все это время он, сам того не замечая, стоял, задержав вдыхание.
– Нам повезло, нас не бросили в первый же день на растерзание гуйцзы[74], мы же особый товар. Нас избивали, не давали еды и питья, ждали, когда мы сломаемся. Хозяева хотели быть уверенными, что мы не покусаем и не поцарапаем стариков, чьи постели будем греть.
– Паскуды. – Иван в бессильной ярости сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.
– Девочки, которые появились в одно время с нами, через пару дней выглядели старухами, не разговаривали и ни на что не реагировали. Одна девушка, кажется, родом из Бована, смогла украсть на кухне обломок ножа и вскрыла себе вены. Мы тоже хотели так, понимали, что все равно нас или сломают, или отдадут солдатам. Но нас перепродали одному немцу. Сейчас я понимаю, что он был военным, наверное, из разведки. Он вез нас польскому психопату и все время, пока мы плыли, рассказывал, что этот нелюдь делает со своими рабами. Если из того, что немец рассказывал, хотя бы одна десятая часть – правда, то этот пшек был просто больным ублюдком.
– Был?
– Его убил Командир. И его, и немца. И наверно, еще кого-то. Должны же были быть в замке еще люди. А потом нашел нас в подвале, голыми и подвешенными на специальных растяжках.
– А что он там делал?
– Ванья, ты дурак? Ты здесь на повара учишься? Не давай мне повода жалеть о том, что я тебе доверилась. То, о чем я тебе сейчас рассказала, тут знают только два человека. И еще несколько – укороченную версию событий.
– Извини. Я понимаю, я это просто не подумал.
– Думать нужно всегда, или в один прекрасный момент голову дома забудешь.
Иван кивнул, признавая справедливость такого утверждения.
– Теперь ты понимаешь, как мы ненавидим японцев и немцев?
– Японцев да, а немцев не очень.
– Я же только что тебе рассказала. Ванья! Ты слушаешь или где?! Когда мы плыли на корабле, херр Шварц любил порассуждать о том, что нас ждет в ближайшем будущем. Садился рядом, проверял, надежно ли мы привязаны, и начинал говорить. Подробно, смакуя мельчайшие детали. Такое невозможно выдумать. Упивался нашим ужасом, упырь. Бр-р… До сих пор нам с Юи кошмары снятся. Жаль, что быстро сдох, сволота.
Мэй снова строго посмотрела на Ивана, вероятно, ожидая какой-то реакции. Но парень решил, что благоразумнее всего промолчать.
– В общем, звезды так сошлись, повезло нам и в этот раз. По глазам было видно, размышлял Командир, не лучше ли нас так и оставить или вообще пристрелить. Сначала даже не развязал, только кляпы срезал. Спросил: жить хотите?
– А вы?
– Нет, Ванья, ты точно дурачок. Конечно, мы сказали: убей нас. Мы же уже старые и устали жить.
– Командир знает китайский?
– Командир знает английский! Дубина! Не перебивай! Думаешь, мне легко это вспоминать?
– Молчу!
– Жить, спросил, хотите? Тогда выполняйте все мои приказы без разговоров. Кто замешкается, пристрелю. А потом мы побежали, ох как мы бежали. Потом прятались, потом ехали в товарном вагоне, наполовину зарывшись в уголь. Потом снова прятались и бежали. В общем, было не скучно. Потом нас в Советский Союз переправили, там тоже всякое-разное было. Мы даже в детском доме какое-то время жили. Молчишь?
– Молчу.
– И правильно. А теперь вопрос. Зачем, спрашивается, я тебе все это рассказываю?
– Не знаю.
– Командир пошлет нескольких лучших курсантов в командировки. В части, которые стоят на западной границе. Понимаешь?
– Кажется, да. Если летом война, то они вступят в войну одними из первых.
– Точно. А те, кто останется здесь, скорее всего, так и останутся инструкторами.
Иван, не смотревший на ситуацию под таким углом, даже немного посочувствовал товарищам, но сказать ничего не успел.
– Тебя