на земляничные поляны. Туда, где недавно были с рыжей мавкой, лежали рядом под палящим солнцем, вдвоем, только руку протяни… Внезапно вспомнил, что только сегодня держал ее в руках, обнаженную, бережно укутывая в халат, как самое дорогое сокровище в его жизни.
И тут он заорал. Заорал, с размаху ударив кулаками по рулю, еще, еще и еще, что Тень на заднем сиденье подпрыгнула, забеспокоилась, лизнула в ухо своего человека, положила морду на плечо, будто желая принять на себя часть его боли.
— Прости, моя хорошая, напугал, да? Прости, не буду больше. Сейчас к Бабаю приедем, в лесу побегаешь, может, уже пару себе найдешь, — гладя лобастую голову волчицы, приговаривал, успокаивая, отвлекаясь от горьких мыслей. — Ну что, вперед? Убери лапы с бороды.
Через час свернул на проселочную дорогу, сбросил скорость. Вдохнул смолистый воздух, моментально заполнивший салон. Его место силы, убежище, как в детстве, в зарослях ежевики. Тень беспокойно поднялась, высунула голову в открытое окно, заворчала.
— Подожди, доедем скоро, не торопись, — Решад оглянулся на верную спутницу, понимая ее нетерпение.
Наконец впереди показался дом, широкие ворота были распахнуты, будто ожидая дорогого гостя. Уютный двухэтажный дом, в детстве, когда приезжали сюда с дедом, он казался таким огромным, как корабль в бушующем зеленом море сосен и берез. Старые яблони всплеснули рукавами, завидев машину своего выросшего любимца, закачались, приветствуя. И ветер тут не виноват.
С крыльца поднялся крепкий мужик, отложил заготовку для будущей корзины, неспешно вытянул из кармана широченный клетчатый платок, вытер им руки и блестящую в закатных лучах солнца лысину. Подождал, пока машина припаркуется под навесом, пока гость выпустит свою волчицу, только хвост взметнулся среди деревьев.
— Зачастил ты ко мне, да, — вместо приветствия хмыкнул хозяин леса.
Мужчины пожали руки, крепко обнялись:
— Да оказия случилась, заехал. Примешь на постой?
— Куда тебя девать, онык[1]. Живи, пока не надоест. Я уху сварил, айда ужинать.
Два алабая подбежали поздороваться с гостем, виновато ластясь, жара, брат, лень было вставать, сам понимаешь. Ткнулись мордами в багажник, получили угощение, убрались обратно под крыльцо, порыкивая друг на друга.
Решад достал из багажника сумки с продуктами, свой рюкзак, шагнул по сосновому опаду следом за хозяином в дом.
— Есть кто дома? — хлопнула калиткой пожилая почтальонша. — Ирка, ау!
— Чего орешь, Резеда-апа? — Лешка выглянул с террасы, приложил палец к губам. — Я за Иру, чего хотела?
— Посылку она забирать собирается? Совсем в ящик не смотрит, два раза уже извещение клала, и Наташке говорила, две бестолковки, ветер в голове у обеих, — заворчала женщина. — На, расписывайся за подругу свою, да в следующий раз пусть сама отслеживает свои посылки!
— Спасибо, Резеда-апа, скажу.
— А ты чего тут прописался, Лешка? — любопытная бабуля не раз замечала участкового на чужом участке, благо, почта была рядом с домиком полиции, а делать порой было нечего, как в окно смотреть, да подмечать. — И Николая Решетова сынок тут ошивается вечерами.
— Резеда-апа, ты сплетни-то не собирай, где их нет, мы с Ирой дружим просто, сейчас приболела немного, зашел проведать.
— Э-э, Леш, в выходные нам на празднике петь, выздоровеет, надеюсь? Завтра в клубе репетиция в двенадцать, чтоб была твоя подружка!
— Будет, не переживай.
— Хорошо тогда. Что слышно о Сашке?
— Пока не выпустили.
— Хорошо, воздух чище без этой псины. Пошла я домой.
— Бывай, Резеда-апа.
Леша вернулся в дом, поставил коробку на стол.
— Что там, Лешик? — Ира приподнялась на локте, удивленная. Никакой посылки, тем более, на этот адрес, она не ждала.
— Архангельск, отправитель — Минина Марина. Знаешь такую?
— Нет, вроде. Ой. Знаю! Только не понимаю, с какого перепугу вдруг она что-то прислала. Леша, можно уже встать? Я в туалет хочу, можно? — жалобно попросила страдалица.
— В туалет можно. И бегом обратно, — милостиво разрешил друг. — Репетиция завтра в двенадцать, слышала?
— Да, слышала, — крикнула Ира из туалета.
— Носки хотя бы надень, босиком не шлепай, не хватало еще с простудой тебе свалиться для полного счастья.
— Открывай уже! — от нетерпения Ира и забыла про постельный режим, послушно натянула носочки, достала из упаковки тапочки из овчины, как у дяди Пети, надела их. — Ножницы в ящике.
— Да я ножом. Две коробочки какие-то.
Ирина раскрыла одну коробку, в немом восхищении вынула из нее… куклу! Сняла защитный слой синтепона, развернула маленькое одеялко. Нежный фарфор личика был обрамлен кружевами и белым платком, изящные босые ножки, анатомически точные, даже тонкая косточка чуть выпирала на подъеме стопы, выглядывали из-под зеленого платья. Мягкое тельце позволяло кукле принимать непринужденные позы, создавая эффект живого существа. Лицо куколки было расписано микроскопическими тончайшими взмахами кисти, глаза под длинными ресницами озарялись внутренним светом.
Лихорадочно Ира сама распаковала вторую коробочку, и на свет появилась вторая кукленка, в красном сарафане и белой батистовой кофточке. Каждая деталь костюмов была выверена с исторической точностью, крохотные бусики на шейках под платками, и косы заплетены аккуратно, лишь непослушный локон выбивался из-под платочка.
— Куклы? Слушай, как живые, в руки страшно брать, вдруг сломаю, — Алексей даже убрал ладони за спину, борясь с искушением провести грубыми пальцами по шедевру. — Ирка, ты в куклы играешь?
— Ох, Лешка, ты не представляешь, что это! Мечта моя, Любавушка! Две сразу! — от избытка чувств девушка кинулась на шею другу, пару раз подпрыгнув, смахнула слезы счастья. — Они прекрасны! Удивительны! Ими не играют, ими любуются! Это коллекционные куклы, редкие, такую красоту только одна Марина создает.
— Что, даже забыла болеть?
— Забыла, — рассмеялась Ира, прижимая к груди кукол. — Пока посажу их в буфет, чтоб Шлиман не добрался, закажу потом в спальню специальную горку. Ой, какой шикарный подарок! Ну, это точно кто-то из родных, наверное, мама. Нет, она адреса не знает. Да и подарила уже подарок. Братья разговелись?
— Тут послание тебе: «С днем рождения, моя принцесса»
— Так меня никто не зовет…
— Так напиши этой Марине, чего паришься?
— И то верно, не подумала, — просто написать, чего гадать на кофейной гуще.
— Только на диване, и под одеялом, — приказал Лешка, притворно нахмурив брови.
— Деспот. Сатрап, — вздохнув, Ира аккуратно посадила куклят на полку буфета, закрыла дверцу. Покорно побрела к дивану, зарылась в подушки, под уютный плед. — Тиран. Телефон принеси, а?
— Да, я такой! Держи свой телефон. И чтоб с дивана только в постель!
— Никакого сочувствия. Чаю хочу!
За неспешной беседой, поглощая нехитрый ужин, мужчины помянули тетю Катю, по пятьдесят граммов горькой водки за упокой светлой души. После вышли на крыльцо покурить.
— Я возьму Орбита, проедемся немного.
— Возьми, я как раз их еще не кормил.