Солдаты тоже держались стойко, Варнава даже мысленно попросил у них прощения за пренебрежительный отзыв. Как специалист, он высоко оценил эффективность дубин оранжевых лам, а черные жрецы магическими пассами расправлялись с уймой демонов, в телесных же существ метали пламя прямо из невооруженных рук. Особенно, как ни странно, отличались непонятные экзальтированные типы в разношерстных одеяниях. Они дрались неумело, но самозабвенно, кидаясь на врага с неуемной храбростью, лезли прямо на них, как обезумевшие псы. Но и гибли обильно. Впрочем, хотя на каждого повстанца приходилось по несколько противников, чаще падали воины Шамбалы. Однако их становилось все больше — проемы в скалах продолжали выбрасывать новые толпы. В Черной скале вновь заколыхалось кровавое море, и появился Дый, хохочущий от удовольствия при виде такой роскошной свары.
— Вот видишь, — крикнул Варнаве Аслан, освободившись от очередного врага, — не дошли до Шамбалы. Так что и не сгинут вместе с ней…
На него налетело сразу три эйнхерия, и он занялся ими.
Тут Варнава понял, что нигде не видит Кары. Поискав, все-таки нашел ее — спокойно восседала на своем тигре рядом с одним из отверстий, откуда извергались шамбалиты, не обращающие на нее никакого внимания.
— Эй, госпожа Кара! — закричал он ей, — Где же твое войско?
— Сейчас будет, монашек.
Она иронически посмотрела на него распахнутыми глазами и улыбнулась по-змеиному. Из разверстых врат хлынул поток бритоголовых людей в чем-то вроде купальных халатов, украшенных гирляндами цветов. Размахивая топориками, кинжалами и опасными заостренными крючьями, они бросились на антидыевские войска, неустанно повторяя хвалу господину своему Синему. Их было так много, а напор их столь страшен, что в первую секунду повстанцы дрогнули. Но быстро оправились и продолжали бой с удвоенной свирепостью.
— Блядь, иудино семя! — заорал Каре Барон, пытаясь прорубиться к ней сквозь толпы врагов.
В ответ раздался ее красивый отрешенный голос, звучащий покойно и ритмично, словно она декламировала благодарно внимающей аудитории:
— Только тот, кто одинаково взирает на счастье и несчастье, кто не радуется, не ненавидит, покинувший все хорошее и нехорошее, кто не испытывает удовольствия от общества людей, кого мало волнуют болезнь, нужда и смерть — только тот достоин бессмертия.
Закончив поучение, она резко вскрикнула, ее тигр прыгнул высоко, словно обрел крылья, и обрушился в самую гущу схватки. Первым делом он разорвал страшными когтями пару повстанцев. Кара же, восседающая на нем с тем сладостным и сонным лицом, с каким предстала перед Варнавой в Шамбале, будто бешеная мясорубка действовала всеми восемью руками, в каждой из которых находилось магическое оружие. В эпицентре творящегося danse macabre она была настоящей прима-балериной. Вокруг нее быстро образовалось окровавленное пространство смерти, попасть в которое противники не жаждали. Перед ней остался стоять только Николя, за которым догорало тело демона-павлина.
— Ты не Мать мира! — крикнул он ей, — Ты — дьяволица!
Его выпад был столь молниеносен, что она увидела только, как острие вошло в глаз тигру, который взревел и дернулся, вырвав оружие из рук художника. С торчащей из глаза рапирой зверь покатился по земле, подвывая. Кара успела спрыгнуть раньше, в прыжке метнув одной из рук странную гантель, символ которой носил на шляпе Палден. Та взвыла в воздухе, в пути превратилась в ослепительно сияющий круг, который с невероятной легкостью пролетел сквозь шею Николя, и с громовым воем устремился дальше, вскоре растворившись в небесной шири. Голова художника отлетела далеко в сторону, тело постояло несколько секунд, фонтанируя из осиротевшей шеи алыми струями, потом рухнуло рядом с конвульсирующим тигром.
Увидев жуткий конец своего предводителя, экзальтированные типы взвыли в неподдельном горе и с яростным ревом бросились на Кару. Похоже, даже ей стало страшно от их бешеного напора. Подобрав оружие, она отпрыгнула далеко в сторону и скрылась за рядами своих адептов, спешащих на помощь. Два воинства сшиблись. Бритые головы с хохолками разлетались под ударами обезумевших поклонников павшего художника. Но продолжающие неустанно повторять свои заклинания рабы Синего дрались с не меньшим энтузиазмом, так что, вскоре и тех, и других осталось немного.
— Ты видел когда-нибудь, как Люцифера изгоняют силою Вельзевула? — ехидно спросил Варнаву Аслан, поглядев на эту схватку, когда вновь выдалась свободная минутка.
— Вор у вора… — бросил тот, рассаживая очередной череп. — Пора бы уходить. У нас дела в другом месте, — продолжил, опершись на посох — противников перед ним опять не стало.
— День не кончен, — возразил Аслан, — надо выманить Дыя, чтобы не мешал нам в Шамбале.
Варнава посмотрел на Черную скалу. Его страхолюдный папаша увлекся боем, словно смотрел финал футбольного первенства мира. Нетерпеливо подпрыгивал, подбадривал сражающихся громовыми возгласами, даже хлопал в ладоши несколькими парами рук. Все три лица его жадно впились в зрелище, чтобы не упустить ни одного нюанса.
— Эй, хан сопливый! — закричал он вдруг Зургаю, — Поиграй с моими птенчиками!
С этими словами он всплеснул одной из пар рук, откуда вылетели две знакомые Варнаве огромные черные птицы со стальными клювами. С резкими криками они устремились к Зургаю. Одна налетела спереди, чтобы вцепиться в лицо, однако воин ловко схватил ее на лету и сжал могучей рукой. Раздался хруст костей и отчаянное карканье, перешедшее в дикий визг. Зургай разжал руку и на землю свалился изломанный труп человека в тяжелом одеянии из стальных блях в виде животных. Он покорячился немного и затих. Второй ворон выписывал над Зургаем круги, выбирая момент для нападения. Но в этот момент с периферии битвы раздался голос, в котором было уже очень мало человеческого:
— Артхур, владыка мой! Чашей заклинаю! Восстань!
Черный, в закопченных доспехах, еще дымящийся Ланс, стоял рядом с обугленным трупом своего коня и звал в пространство, запрокинув голову с выжженными глазами. Его вопль был столь страшен, что на мгновение остановил сражение, но захлебнулся в стоне, и рыцарь упал, чтобы больше не подниматься.
Однако призыв возымел действие. Второй ворон Дыя словно бы споткнулся в воздухе и стремительно спикировал на землю. Ударившись об нее, он вызвал бесшумный взрыв, будто потусторонний фейерверк забил на этом месте. И в сумасшедшем этом сверкании поднялся величавый воин в алой мантии и стальном шлеме, увенчанном золотой короной. Черная борода развевалась в порывах злобного ветра, тускло блистал панцирь, на который накинута была медвежья шкура, свирепая пасть зверя щерилась с плеча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});