«Мой господин!» — произносила мисс Хендерсон и опускалась передо мной на колени, признавая себя моей собственностью.
Один и тот же сон повторялся несколько раз. Точно так же, как это было давным-давно, на Земле, когда мы сидели с ней в ресторане. На ней было белое атласное платье с открытыми плечами, в руках — вышитая бисером сумочка. Дрожащий свет свечей подчеркивал ее красоту. Закончив ужин, я расплачивался по счету, после чего говорил ей:
«Раздевайся! Я сделаю тебя рабыней!»
«Это невозможно!»
«Ты ошибаешься, очень даже возможно».
«Как я могу ошибаться? Ведь рабовладение давно отменено!»
«Очень просто. Нельзя отменить то, что заложено в человеческой природе».
«Но это общественное место».
«Ничего страшного».
Растерянная мисс Хендерсон оборачивается к мужчине, сидящему за соседним столиком, и говорит:
«Вы только послушайте, какой ужас! Этот тип хочет сделать меня рабыней!»
«Ничего страшного, — повторяет мои слова посетитель ресторана, — ты и есть рабыня».
«А ну раздевайся и не тяни время, женщина!» — произношу я с нетерпением и угрозой в голосе.
И тут — разумеется, это происходит только во сне — одежда, словно сама по себе, спадает, и мисс Хендерсон остается совершенно нагой. Я распускаю ее волосы.
Никто в ресторане не обращает на нас ни малейшего внимания. Достав из кармана черный кожаный шнур, я связываю запястья Беверли у нее за спиной. Шнур оказывается таким длинным, что его свободные концы свисают сзади до колен.
«Сейчас мы выйдем из ресторана, — говорю ей я. — Иди вперед: мне хочется посмотреть, как ты движешься».
Беверли направляется в проход между столиками и по пути к выходу минует сидящих за столом знакомых женщин.
«Мой господин раздел и связал меня», — сообщает она им.
«Да, вижу», — пожимает плечами та, что повыше ростом.
Другая, миниатюрная, просто понимающе кивает.
Приближаясь к двери, мы проходим мимо гардероба, и белокурая гардеробщица Пегги, провожая Беверли взглядом, говорит:
«Прекрасная рабыня, вполне годна к употреблению».
«Так же как и ты», — отзываюсь я.
«Но господин еще не призвал меня служить ему», — возражает Пегги.
«Наберись терпения, настанет и твой черед».
«Пегги будет терпеливо ждать, господин», — звучит покорный ответ.
У самого выхода я приказываю Беверли остановиться.
«Там, за порогом, находится другой мир, — сообщаю я ей. — Он называется Гор и совершенно не похож на тот, к которому ты привыкла. Оказавшись там, ты уже не сможешь вернуться. Поняла?»
«Да, Джейсон», — отвечает Беверли.
«И в том мире, — продолжаю я, — ты будешь моей рабыней».
«Да, Джейсон».
Я открываю дверь, и оказывается, что за порогом находится не грязная, замусоренная и задымленная улица со сточными канавами, мусорными баками и нескончаемым потоком вонючего транспорта, а бескрайние изумрудно-зеленые луга, раскинувшиеся под восхитительно голубым небом, усеянным плывущими белоснежными облаками. Снаружи веет свежестью и чистотой воздуха, свободного от выхлопных газов. Переступив последнюю затоптанную половицу, Беверли выходит навстречу траве, лучам солнца и ветерку.
«Ты переступила порог в мир Гора», — говорю я.
«Да, господин», — отвечает она, обернувшись.
Я затворяю массивную дверь, темную, застекленную и завешенную изнутри, и в тот же миг эта дверь, ресторан и весь земной мир исчезают. Мы остаемся вдвоем посреди просторного, освещенного солнцем луга.
«Тебе пора начинать приучаться к рабству», — говорю я девушке.
«Да, господин», — покорно отвечает она.
«А ну ложись на спину, рабыня!»
«Повинуюсь, господин…»
«А ну не ленись, поганая самка слина!»
На сей раз мои сладкие грезы прерывают крик надсмотрщика и свист плети.
— Работать! Работать!
В течение нескольких последних дней нам приходилось поднимать и опускать решетку ворот множество раз. Поразмыслив, я пришел к выводу, что эта деятельность связана с приходом и отплытием разведывательных кораблей и судов с припасами. Обычно ворота открывались ненадолго, но вчера решетка оставалась поднятой около четырех часов. По-видимому, в это время флот Поликрата выходил из крепости. Еще в тот день, когда рабыни пирата старались довести меня до экстаза, мне довелось услышать, как в разговоре с Клиоменом он обмолвился о намерении отправить корабли на восток. По всему выходило, что теперь это намерение осуществилось. Разумеется, он сделал это, чтобы отбить у восточных городов охоту даже пытаться сформировать противопиратский альянс.
— Нажимай, нажимай! — командовал надсмотрщик, щелкая плетью.
На глаза мне попались еще две группы пленников. Они, как и мы, были прикованы к сменным стальным брусьям и находились сейчас у задней стены, рядом с углублением для питьевой воды. Из этого следовало, что в распоряжении пиратов имелся резерв рабочей силы. Само собой, ни один из впряженных в поворотное устройство невольников не был незаменимым. Но когда он видел, что хозяевам ничего не стоит избавиться от него в любую секунду, это оказывало на пленника удивительно стимулирующее воздействие. Все мы должны были знать, что при малейшей попытке неповиновения или просто по прихоти надсмотрщика любой из нас может быть изъят из каземата. Что означало для него лишь одно: смерть.
— Стой! — выкрикнул пират.
Мы замерли.
Решетка поднялась.
Надсмотрщик поставил предохранитель, после чего она уже не могла упасть. Гири противовесов, покачавшись из стороны в сторону, замерли. Ворота уже не требовалось удерживать на весу, и мы, радуясь возможности отдохнуть, положили головы на брусья. Что ни говори, а подъем ворот стоил нам немалых усилий.
Я полагал, что сейчас одна или несколько изящных речных галер проходят сквозь проем водных ворот, покидая или, напротив, возвращаясь в заводь, служившую своеобразным внутренним двором Поликратовой твердыни. Сигнал, по которому ворота открывались или закрывались, подавался стражником со стены у западной надвратной башни. Обычно он просто выкликал соответствующее требование, хотя, наверное, мог ударить в гонг или задуть в горн.
Возможность отдохнуть весьма радовала. Вчера, поскольку ворота оставались открытыми примерно четыре часа, я предположил, что весь флот покинул крепость и даже сам пиратский главарь отправился в поход во главе своего воинства. Из услышанного в зале следовало, что Поликрат лично возглавит задуманную операцию, масштаб и серьезность которой не позволяли передоверить столь ответственное задание кому-нибудь из подчиненных. По моим прикидкам выходило, что на время отсутствия Поликрата крепость останется на попечении Клиомена. Во всяком случае, я на это надеялся.