Читать интересную книгу Сказка Востока - Канта Ибрагимов

— Кха, — кашлянул Малцаг: купец Бочек спас, а покушались на него. Этого он так не оставит. — Усилить охрану, всех допросить, пытать. Гвардию к дворцу, — отдал он приказ.

Под его подозрением был сам Фарадж, может, и эмир Хаджиб, что оставил его во дворце, да кто угодно. Он ведь ничего не знает, но скоро узнает, в нем кипит ярость, бунт. Надо торопиться и предпринять ответные самые радикальные меры, а иначе — конец, он теперь не нужен.

— О эмир Красный Малцаг, — покачиваясь, капитан корабля стоит на их пути. — Слышал, слышал о твоем полководческом даре, — произнес капитан, думая, что Малцаг остановится, но эмир на ходу бросил:

— Тебя, изменника, еще не вздернули? — и так же продолжал путь, пока капитан пьяным голосом не прокричал:

— Таких как я гениев — раз, два, ты на суше, я на море, и мне замены нет. — Малцаг, не слушая, продолжал путь, как вдруг вдогонку услышал: — Я был в Измире, — он стал, резко обернувшись, подошел к капитану, до того как он это услышал, это уже почувствовал, — Шадому помнишь?

— Говори! — прошипел Малцаг.

— В «Сказку Востока», в Измир, весточку прислала. Тебя ищет, зовет, видно, плохо ей.

— Где она? — будто капитан виноват, надвинулся Малцаг, и, услышав испуганное «не знаю», он рявкнул: — Где твой корабль? Готовься, отплываем.

В тот же день, как подлинный триумфатор, султан Фарадж вступил в Каир. (Забегая вперед, отметим, что он правил в Египте и Сирии до 1412 года, умер в возрасте тридцати пяти лет при невыясненных обстоятельствах.) Все военные дали присягу верности новому султану. После этого был настоящий пир, во время которого султан Фарадж особо отметил заслуги эмира Красного Малцага и прилюдно пообещал последнему любую должность. Знающие дворцовые хитросплетения люди поняли, что это значит — главнокомандующим Малцагу не быть. Асам Малцаг, как только официальная часть торжества закончилась, попросил у султана неотложной аудиенции.

Чувствовалось, как султан занервничал, побледнел: он еще не окреп на троне, а то за такую просьбу к султану можно и пострадать. Однако сейчас отказать прилюдно Малцагу невозможно, и султан встревоженным взглядом зовет за собой охрану. Они уединяются в соседней от торжества комнате.

— Мой правитель, достопочтенный султан, — вежливо говорит Малцаг. — Я благодарен тебе за все. Служил и готов был служить всю жизнь. Однако обстоятельства сложились так, что я должен вернуться на Кавказ. Позволь срочно уехать.

— Ой, — вновь привычная манерность появилась в жестах и мимике Фараджа, — и когда же ты вернешься, мой дорогой?

— Боюсь, что никогда, разве что в гости.

— Фу, да ты что? На кого нас бросаешь?.. А впрочем, если дела, то перечить не буду. Лучший замок Египта в подарок, сколько хочешь земель.

— Спасибо, — чуть ли не перебил его Малцаг. — Подари мне корабль.

— Что? Так ты и вправду уезжаешь? — лицо Фараджа прояснилось, теперь он точно султан. — Так. Корабля — три. Хочешь свою гвардию — забирай. Будешь моим личным вассалом, представителем северных земель, полное обеспечение за счет казны. И десять тысяч золотых — вот мой братский ответ, земляк, — он крепко обнял Малцага.

Через неделю полностью экипированная гвардия мамлюков ушла через Синай на север, а Малцаг, погрузившись на корабль, отбыл в Бейрут, его провожал с почестями лично главнокомандующий эмир Хаджиб.

— Спасибо, брат Малцаг. Ты уходишь — это правильно. Двух кумиров, двух царей в одном Египте многовато. Прости за все. Я буду помнить, что ты меня не один раз спас.

Обычно, когда уходили в плавание, Малцаг любил становиться на корме, чтобы прощаться с землей. На сей раз этого желания не было: чужая страна, и мамлюки, в принципе, — рабы чужбины, не кавказцы. И он уже о них не вспоминал, был рад, что избавлен от этих дворцовых интриг и властной мести.

Он мчался спасать Шадому, а на самом деле в очередной раз Шадома спасла его. Он это понимал и, стоя на носу, твердил: «Где ты Шадома? Что с тобой?»

* * *

Ранее отмечалось, что Великий эмир Тимур ревностно относился к своему предшественнику Чингисхану и во многом пытался ему подражать, мечтал создать такую же огромную империю, значительно преуспев в этом деле. И, уже будучи в возрасте, по его прихоти льстивые придворные летописцы для великого завоевателя Тимур-ленга сочинили фиктивную родословную, чтобы связать его предков с Чингисханом. И если Чингисхан оставил после себя только одно сказание — свод законов «Великие Ясы», то Великий эмир в этом преуспел; будучи фактически безграмотным, оставил два письменных памятника: «Автобиографию» и «Уложение» — некое назидание своим потомкам.

По мнению многих исследователей, «Ясы» Чингисхана и «Уложение» Тимура во многом перекликаются, принято считать, что первоисточником является свод законов монгола. Однако, тщательнее изучив литературу, связанную с этими выдающимися полководцами, можно прийти к выводу, что в основе обоих сочинений является другой труд, ибо на это указывают современники и Чингисхана, и Тимура.

Дело в том, что помимо вышеупомянутых, «Истории Завоевателя мира» Ата-Мелик Джувейни и «Сборника летописей» Рашид ад-Дина,[127] до наших дней сохранился труд еще одного историка — Джузджайни. Последний прожил долгую жизнь, перенес вторжение монголов и, по-видимому, служил при Чингисхане. Из-за притеснений монголами Джузджайни бежал в Индию, в Делийский султанат, где и провел остаток жизни, описывая события тех времен. В отличие от Джувейни, который, как отмечают некоторые историки, до «тошнотворства» восхвалял Чингисхана, Джузджайни редко упоминает имя великого монгола без эпитета «проклятый». Тем не менее труд Джузджайни считается наиболее объективным, ибо наряду с захватничеством он приписывает монголам важные положительные аспекты, такие как честность, правдивость и некая сдержанная сексуальная нравственность. При этом Джузджайни отмечает, что при всем своем гении Чингисхан никогда не построил бы великую империю, если бы не китайцы. Именно после захвата Поднебесной Чингисхан взял на службу китайских управленцев, которые и познакомили кочевника с древнекитайским трактатом Сунь-цзы[128]«Искусство войны», на базе которого, по мнению Джузджайни, и были составлены «Великие Ясы», с помощью коих Чингисхан, а более его сын и преемник Угэдэй создали империю Монголов.

Китайские источники датируют «Великие Ясы» Чингисхана 1227 годом. Хотя по другому мнению, они вошли в «Сокровенное сказание» монгольской хроники 1240 года. Работы Джувейни и Джузджайни окончены примерно одновременно — это 1260 год. А полтора столетия спустя, где-то в 1402 или 1403 году, появилось «Уложение» Тимура, по поводу которого знаменитый арабский историк Ибн Хальдун[129] сказал, что это гениальное творение человечества, а после смерти Тимура добавил: в «Уложении» нет ничего от Бога, ничего коранического, обращение языческое, только к силе и небесам — это древний Китай, а мы добавим — и их «искусство войны». И если мы в свою очередь обратимся к первоисточнику Сунь-цзы, то в самом начале обнаружим: «Вообще, желательно не производить разрушений на захваченной территории; оставлять после себя руины — худший выбор. Выйти победителем из сотни сражений — это еще не показатель высшей степени военного искусства; победить врага без кровопролития — вот вершина этого искусства».

Уходя от исторических заумствований, отметим, что Тимур всегда окружал себя всякими мудрецами, всегда пытался почерпнуть из источника кладези мировых знаний, тем более если это касается стратегии войн, однако, видимо, этот важный абзац он либо прослушал, либо усвоил неважно, либо привнес что-то свое, ибо действовал он порою жестоко, бесчеловечно, хотя при этом постоянно кичился своей набожностью, выступал борцом за веру, изредка некие ритуалы соблюдал. Так это Тимур — злой, но гений, и в нем сочеталось и возвышенное, и самое низменное. И характеризовать его можно хотя бы одним: он мог за день дать указ десятерых из своего окружения казнить, а наутро, перед казнью, девятерых, если не всех, простить. Это философия Сунь-цзы, в основе которой лежит идея разумного сочетания военной стратегии и изощренной государственной политики управления. Так до этого Тамерлан дошел собственным опытом: претерпев в жизни все, он сам ковал свое бессмертное имя и «Автобиографию» и «Уложение» сочинял не для кого-нибудь, а прежде всего для своих сыновей, чтобы они несли его непоколебимое знамя из века в век. Однако с детьми Великому эмиру не совсем повезло: двоих старших он уже пережил, а два оставшихся — Мираншах и Шахрух — с ревностью и даже с ненавистью относились друг к другу. Тимур все это видел, переживал и, желая как-то утихомирить, он сыновей назначил ханами и поставил править захваченными территориями. Так, Шахрух стал правителем Герата и всего Хорасана (это территория современного Афганистана, восточного Ирана и Туркмении), а старшего, Мираншаха, — еще дальше, на запад. Он стал правителем крупнейшего города в регионе — Тебриза, в котором проживало в то время около миллиона человек, и всех прилегающих территорий (это современное Закавказье: Армения, Грузия, Азербайджан, а также большая часть Ирана и весь Курдистан).