Читать интересную книгу Почетный караул - Джеймс Коззенс

— Если это правда, — сказал Коллинз, — то и я с ним согласен. Пожалуй, я позвоню в канцелярию генерала… или нет. А сначала… значит, фамилия парня, который пострадал, тоже Уиллис? — Он откинулся, держа телефон. — Город, — сказал он. — Мне нужна редакция оканарской «Морнинг сан», мистер Буллен… Да, капитан Коллинз, офицер службы информации. Пожалуйста, передайте мистеру Буллену, едва он вернется, что… пожалуйста, запишите… что Стэнли Уиллис получил травму и был положен в госпиталь базы. Это подтверждают известные ему телеграммы. Говорит капитан Коллинз. Я дам вам мой номер, если он захочет проверить. — Он поставил телефон на стол.

— Будете звонить генералу? — спросил лейтенант Филлипс.

— Отложу, — сказал капитан Коллинз. — Сначала проверю факты. И, пожалуй, лучше проконсультироваться с полковником Россом. Он, конечно, в курсе. Попробую поискать его еще раз.

— Таким путем вы ничего не добьетесь, — сказал лейтенант Филлипс. — Будет он ставить системе палки в колеса! Что это ему даст?

* * *

С большой тревогой полковник Росс видел (а вернее, чувствовал, так как ничего особенного и примечательного видно не было), что в генерале Биле произошла серьезная перемена. Что-то исчезло. Какой-то особый внутренний настрой, непреходящее напряжение нервов, энергия, закрученная как пружина, — что-то настолько неотъемлемое от Нюда, что стало почти незаметным, само собой разумеющимся. То, что всегда таилось в лице Нюда, выражало ли оно удовольствие или радость, раздражение или гнев, то, что всегда звучало в его голосе, в каком бы настроении он ни был, о чем бы он ни говорил. В воображении полковника Росса один образ сменялся другим: Нюд резко поворачивает пронизанное напряжением лицо — взрывчатый взгляд карих глаз, решимость раскрывающихся губ. Случайные обрывки фраз, равно твердые, какими бы ни были интонации в каждом данном случае.

«…Да, паршиво как-то вышло с Вуди — еще подумает, что я строю из себя большое начальство. Вы как насчет перекусить?»

«…Да что тут говорить, судья, Бенни — просто чудо. Можете мне поверить…»

«…Просто тошно здесь сидеть; вот я и решил опробовать сорок седьмой, который Дэнни для меня подготовил…»

«…Хоть вы-то не сходите с ума, судья. А то у меня такое впечатление, что все остальные…»

Полковник Росс не знал, видят ли это другие, сидящие за столом с завтраком, но он видел. В утренних тенях Нюд был спокоен, почти безразличен. Во главе стола, спиной к закрытой двери, Нюд с подходящим случаю выражением безмолвной сдержанности, но, судя по кое-каким признакам, полностью абстрагировавшись, слушал, как полковник Ходен довольно путано объясняет, насколько важно при первых же проявлениях недовольства добраться до подноготной, задушить в зародыше.

Полковник Росс теперь понял, почему Ходена, как и майора Тайтема, военного прокурора, пригласили изложить свои соображения в столовой. Все, что они говорят, вынуждены слушать также генерал Николс и генерал Бакстер. Нюд, наверное, чувствует, что Николс и Бакстер и так уже знают предостаточно. Так пусть послушают еще. Вполне разумно. Но полковник Росс, едва дав волю мрачным предчувствиям, уже усмотрел в этом угрюмую пассивность. Нюд здесь и сейчас отказывался от своего права и ответственности (они были неразделимы) самому взяться за дело, принимать решения, отдавать приказы — короче говоря, овладеть ситуацией.

Полковник Росс спросил себя, не ощущает ли того же генерал Николс. И не мог отгадать. Лицо генерала Николса было спокойным, серьезным, непринужденным, и прочесть по нему нельзя было ничего. Генерал Николс был идеально выбрит и идеально одет — несомненно, потому, что сегодня ему предстояло играть официальную роль представителя начальника Штаба Военно-воздушных сил. На нем была так называемая боевая форма — полковник Росс видел ее впервые, — сшитая из тонкого легкого светло-коричневого габардина. Под крылышками летчика высшего класса на груди генерала Николса пестрели четыре ряда ленточек. Полковник Росс заметил, что набор был необычный. В нем отсутствовали боевые поощрения нынешней войны — «Серебряная звезда», крест «За летные боевые заслуги», «Авиационная медаль». Поскольку он никак не мог бы вернуться с фронта без них, из этого следовало, что никакого боевого командования генералу Николсу пока не поручалось. Имеющиеся у него ленточки — крест «За отличную службу», медаль «За отличную службу», британский «Легион чести» — объясняли причину. Первые две, вероятно, восходили к довоенным годам, когда ордена заслуживались не просто. «Легион чести» получен за недавние заслуги. Взятые вместе, они показывали, что боевого командования он не получил не потому, что по чьему-то мнению был неподходящей кандидатурой, а потому, что кто-то не мог пока обойтись без него в штабе. Генерал Николс, как знал полковник Росс, был специалист по бомбардировкам. И можно было смело побиться об заклад, что для него найдется что-нибудь хорошенькое, когда на Японию ринутся Б-29 — «летающие крепости». Если не считать ленточек театра военных действий, показывавших, что генералу Николсу все-таки разрешалось хотя бы побывать на фронтах, ни одной другой полковник Росс не знал. Скорее всего, это был урожай, собранный в десятилетие между войнами на посту военно-воздушного атташе в разных столицах мира. Если правительства, при которых он был аккредитован, награждали его орденами, значит, он приходился им по вкусу. А поскольку он не смог бы получить такое их количество, если бы военное министерство не считало его полезным, следовательно, его работа была по вкусу всем его начальникам. Для того же, чтобы одновременно играть роль обаятельного гостя и роль индустриального шпиона, требовалась большая разносторонность.

Размышления полковника Росса нарушил голос полковника Ходена, произнесший его фамилию. Ходен сказал:

— Я не могу вполне разделить мнение полковника Росса, сэр… — Он виновато взглянул на полковника Росса, потом перевел взгляд назад на генерала. — Просто за всем этим я чувствую недовольных. Суть случившегося — прямо в соответствии с японской пропагандой — придает ему особую серьезность. По моему мнению. Нет, я не говорю, что был какой-то заговор… Во всяком случае, до сих пор. Надписи на стенах и другое такое же зондирование — это попытки разведать, нет ли еще единомышленников. Тут нужен глаз да глаз. Возможно, вы помните, как в сорок первом было с «Огайо».

Полковник Росс переменил позу и сказал:

— Но все-таки сколько их в октябре позволили себе лишнее?

— Не очень много, — сказал полковник Ходен. — Потому что мы были бдительны. Были готовы действовать. Я был тогда в Шенуте и знаю, в чем заключалась проблема, судья.

— Однако судья, возможно, прав, — сказал генерал Бил с усилием, словно это далось ему нелегко. — Способ спустить пары. Если кто-то задумал сбежать или вообще какое-нибудь предательство, разве он будет раскрывать свои намерения заранее? Не знаю, но, по-моему, ничего подобного они в уборных не пишут.

Генерал Николс сказал с глубокой серьезностью:

— Последняя из надписей, какие я видел в уборных: «Пожалуйста, не бросайте окурки в писсуары, курить намокшие трудно». Как, по-вашему, что это означает?

Генерал Бакстер засмеялся, как и — против желания — генерал Бил. Полковник Росс, застигнутый врасплох, невольно присоединился к ним. Невольно, но не против своего желания: этот безапелляционный грубый юмор почему-то принес ему облегчение, вернул способность практически оценивать соотношение величин, которую он начал утрачивать, тревожась за душевное состояние Нюда. Полковник Ходен улыбнулся кривовато, но истово, не собираясь уступать своей позиции, однако польщенный тем, что допущен приобщиться к фамильярным генеральским шуточкам. На круглом важном прокурорском личике майора Тайтема тотчас появилась такая же торопливая пустая ухмылка.

И еще одно, подумал полковник Росс, стараясь сохранить вернувшееся к нему внутреннее равновесие: не следует забывать, что вот сейчас, пока они ломают головы над бурей в стакане воды здесь, на базе во Флориде, пока обвинительные заключения, которые передал ему майор Тайтем (кстати, почему бланки номер 115 военного министерства печатаются на такой скверной бумаге, хотя известно, через сколько рук им предстоит пройти?), лежат перед ним, определяя сознательное неподчинение шестерых человек приказу помощника начальника военной полиции как нарушение сорок шестой статьи военного кодекса, вот сейчас, в этот самый момент, если хоть как-то позволила погода, бомбардировщики Восьмой воздушной армии делают разворот — часть с заглохшими двигателями с мертвыми и ранеными на борту, — чтобы попытаться дотянуть до своих английских баз. И, может быть, в этот самый момент истребители Пятой воздушной армии сбрасывают подвесные баки, а на перехват над еще недавно никому не нужным индонезийским портом поднимаются японские «зеро».