Он в общих чертах рассказал о своих затруднениях. Ему сказали, что приказ «заморозить» информацию исходит от самого президента. Что ж, возможно, особенно учитывая щекотливость этого дела в разгар предвыборной кампании. Однако чем больше Ларри узнавал, тем больше сомневался. А что, если на самом деле, предположил он, приказ исходит от Питера Десковича, который скрывает все эти сведения от Роудбуша? Старый приятель Сторма, Клайд Мурхэд, возможно, врет ему, или, что более вероятно, сам Мурхэд введен в заблуждение Десковичем и толком не знает, чей это приказ.
— Впервые слышу, что вы работаете по новой системе, — сказал я. — Мне казалось, старое Федеральное бюро работает себе как работало.
— Теперь вы понимаете, почему я засомневался, — сказал он. — Если это приказ главного, ладно, все в порядке. А если нет? В таком случае, подумал я, он должен об этом узнать. Может, кто-то в Бюро ведет двойную игру, чтобы президентом стал Уолкотт? Трудно в это поверить, но такая возможность не исключена.
Меня вдруг осенило: неужели Артур Ингрем и Питер Дескович сговорились и тайком передают секретную информацию людям Уолкотта? Мне хотелось откровенно рассказать Сторму и про Баттер Найгаард, и про ЦРУ, но я сдержался. Кто обжегся на молоке…
— И поэтому вы пришли ко мне? — спросил я.
Он кивнул.
— Я никогда не говорил о делах Бюро с посторонними. Но сейчас речь идет о президенте. Если метят в него, его нужно предупредить.
Похоже, Ларри считал, что я видел все донесения ФБР и могу ему точно сказать, о чем президент знает, а о чем не знает.
— Вы можете не поверить мне, — сказал я, — но меня тоже отстранили от дела Грира. По мнению президента, я ничего не должен знать, чтобы мне не пришлось сознательно врать журналистам.
Я объяснил ему вполне откровенно, что моя собственная версия дела Грира основана на одних предположениях. Например, я сказал ему, что узнал о Филе Любине только после того, как сам Ларри начал меня о нем расспрашивать. Я собирал сведения по крохам: в Белом доме, от Мигеля Лумиса и тому подобное. Разумеется, я не сказал Сторму о нашей размолвке с президентом и о своем сегодняшнем визите вежливости к Баттер Найгаард. Короче, я говорил довольно долго и ничего не сказал. Ни одного слова о делах Белого дома. Президент ни в чем не сможет меня упрекнуть.
— Черт побери! — выругался Сторм. Он уставился на меня, пытаясь определить, насколько я искренен. Видимо, результат наблюдений его удовлетворил, потому что он сказал: — А я-то думал, они скрывают это только от меня.
— С моей стороны, это только догадки, — предупредил я. — И у меня не сходятся концы с концами. Если Грир и Любин педерасты, значит, я ни черта не понимаю в людях. Ведь даже если это так, зачем им удирать куда-то вместе? Нет, дурацкая история.
Сторм покачал головой.
— Они удрали не вместе. Грир отправился в Рио-де-Жанейро. Любин удрал совсем в другую сторону.
— В самом деле? — спросил я, надеясь хоть что-нибудь узнать. Однако Сторм снова уставился на меня еще пристальнее.
— Вы не хитрите со мной? — спросил он. — Вы действительно ничего не знаете о Любине?
— Я знаю, что он исчез из Балтимора, — ответил я. — Но куда он делся, не знаю.
— А президент, по-вашему, знает?
— Честно, не могу вам сказать, Ларри. — На мгновение я задумался. — По-моему, нет, но это лишь предположение.
— Вы не видели ни одного доклада ФБР? — спросил он.
— Нет. Ни одного.
Он встал с софы, сунул руки в карманы брюк и прошелся по комнате. Затем повернулся ко мне.
— Джин, — сказал он, — я влип. Когда я договаривался с вами о встрече, я думал, вы знаете все, что знает президент.
— Ларри, толком я не знаю почти ничего, — сказал я. — Тут вы ошиблись, Ларри.
Его большие карие глаза смотрели пристально. Он снова как бы оценивал меня.
— Ну что ж… пожалуй, в таком случае, мне лучше ничего больше не говорить. Надеюсь, вы понимаете… Тут такое дело…
Я видел, как он борется с собой, и выжидал. Он прошелся по комнате и снова сел на софу.
— Какое дело, Ларри? — спросил я. — Что вас мучит?
— Я котел сравнить мои сведения с вашими, — ответил он. — Если бы мои подозрения не оправдались, прекрасно, я бы вернулся к себе, лег спать и забыл обо всем. Но, если бы ваши сведения подтвердили мою версию, вы могли бы рассказать все это президенту.
— Не понимаю, какая разница. Скажите мне, что вас тревожит, беспокоит? Если это важно, я сообщу президенту. Если нет, мы об этом забудем, как вы сказали.
— Но если президент спросит, откуда вам это известно, что вы ответите?
— Скажу, от вас, — ответил я. — От Ларри Сторма из ФБР.
— Нет, — сказал он. — Я думаю, мои подозрения справедливы, но вдруг это не так, представляете, каким я буду выглядеть дураком?
— Все мы ошибаемся. Что в этом страшного?.. Это единственное, что вас беспокоит?
Он нахмурился, но не ответил.
— Боитесь, что вас выставят.
— Нет, черт побери! Вы не знаете Бюро. Если они пронюхают, что я говорил о наших делах — даже с вами! — они засадят меня в отдел отпечатков пальцев до конца моих дней. Сотрудника, который разглашает служебные тайны, из Бюро уже не выпустят.
Я ему сочувствовал, но, понятное дело, больше думал о себе. Конечно, я сгорал от любопытства, однако главное было не в этом: и я воспринимал как личное оскорбление то, что меня держали в неведении. Теперь передо мной сидел человек, который многое знал о деле Грира. Плохой же я пресс-секретарь, если не заставлю Ларри разговориться.
— Давайте вернемся назад, Ларри, — сказал я. — Насколько я понимаю, вы пришли сюда потому, что думаете, будто Пит Дескович скрывает от президента важные сведения, и считаете, что президента нужно предупредить. Так?
— Да, так.
— Ну а какие сведения? Что-то важное или просто интересные, но несущественные подробности?
— Важное? — воскликнул он. — Да если свора Уолкотта узнает об этом — а, по-моему, кое-что, до них уже дошло, — вашему боссу на выборах нечего делать!
— Простите, но почему это вас так заботит? — спросил я. — Роудбуш, Уолкотт — вам-то какая разница? ФБР, как река, течет себе и течет, а что там, на берегу, неважно.
Но тут до меня дошло. Это же было ясно — стоило взглянуть на Ларри. У Роудбуша не было ни на унцию расовых предрассудков, и негры это знали. Он обращался к ним как к равноценным американцам, без снисходительности и высокомерия. А что скажет Уолкотт, негры не знали. Он мог в этом расовом вопросе оказаться вторым Роудбушем, а мог и не оказаться. Все было предельно просто.
— Насколько я понял, Ларри, вы не хотите говорить о своей версии, потому что боитесь, как бы ваше начальство не узнало, что сведения исходят от вас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});