— Польщен, – сказал Денон, не отрываясь от альбома – он зарисовывал уцелевшую стену святилища Аменхотепа. – Полагал, вы вновь незамедлительно отправитесь с гражданами исследователями на ваши таинственные изыскания и замеры.
— Пока не определились что именно изыскивать, потому разрешено прогуляться бесцельно и бессмысленно, – объяснила Катрин. – Но цель у меня все же есть. Разумеется, если у вас найдется несколько свободных минут. Ужасно нуждаюсь в содействии благородного и сдержанного человека.
— О! Для вас все что угодно! Сейчас закончу…
Катрин сидела на обломке сглаженной солнцем и временем каменной балки, наблюдала за работой художника. Все же наблюдать за талантом – истинное удовольствие. Ложились на бумагу тонкие штрихи и навечно застывали очертания древних ворот. Чуть схематичные, лаконичные, но кажущиеся тем более подлинными, гм, документальными, именно в этой черно-белой гамме.
Солдаты охраны разбрелись по берегу, устроились на обломках стены, курили, издали поглядывая на работу неутомимого художника.
— Мадам, могу ли я напомнить о той нашей беседе и моей просьбе о возможности позировать? – Денон не оборачивался, продолжая зарисовывать. – Надеюсь, с моей стороны не будет непростительной дерзостью обратить внимание, что шея у вас истинно античной формы.
Вот не оборачивается, а знает, что ворот сорочки архе-зэка раскрыт и вдовье тело более обычного подставлено солнечным лучам, мягко пробивающимся сквозь естественный зонт пальмовых ветвей. Резкая граница загара и не-загара в нынешний проистекающий век восхищает далеко не всех.
— Что шея, я и вся такая гомеровская, если не сказать глубоко одиссейская, – улыбнулась девушка. – Хотя и абсолютно не классическая. А если говорить о позировании, так сочла бы за честь. Но, увы, время поджимает. Поговаривают, что завтра к нам намереваются наведаться неистовые воины Мурад-бея и придется сосредоточиться на сугубо прикладных видах боевых искусств.
Художник, наконец, бросил взгляд через плечо, наверняка оценил изящное положение обтянутых шелком шальвар длинных ног молодой дамы, но как истинный джентльмен, воздержался от бурного проявления восторга.
— Откуда слухи? В штабе обсуждают подобную возможность, но слабо верят в дерзостность помыслов мамлюков, их боевой дух основательно подорван. Пока нет никаких достоверных признаков действительных приготовлений к сражению. В любом случае дороги к городу остаются под самым пристальным присмотром наших дозоров. Думаю, Мурад-бей не рискнет испытывать судьбу. Иной раз слухи, просто слухи, а уж на нашей изнемогшей флотилии чего только не болтают...
— Слухи с рынка. Тоже ничего конкретного, но называют завтрашний вечер. На всякий случай будьте осторожны, гражданин барон. Едва ли египтяне атакуют боевые роты, но штаб и обозы вполне могут куснуть, и основательно. А мы с вами, увы, обитатели самых мягких тыловых тылов.
— Буду осторожен и предупрежу наших офицеров. Но, Катрин, помилуйте, «мягкие тылы» звучит для мужчины ужасно обидно. Да и опять этот «барон». Забудем титулы прошлого.
— Да, титулы – пустое. Забудем.
— Катрин, вы аристократка, с титулом или без, но даже не пытаетесь скрывать своего происхождения, – заметил Денон. – Разве что излишне грубите и дерзите, что тоже не всегда разумно. Могу ли я вас просить: будьте осторожнее.
— Непременно. Но я как раз об этом и размышляла. Помогите несчастной даме и посторожите на берегу, а, гражданин-художник? Я уже вовсе изнемогаю. Нестерпимо хочется искупаться.
Вода была прозрачна и в меру прохладна. Шум пробивающейся сквозь черные блестящие камни воды, отдалял-отрезал весь остальной мир, оружие лежало на близком (но недостижимом для воды) уступе. Сочетающее разные тона загара тело скользило в воде, исчезало за камнями и в глубине, вновь сверкало в солнечных пятнах. Наверху темнел храм бараньеголового Хнума, но древние боги уже ушли отсюда и не возражали людским купаниям, да и нынешние боги отнеслись к уместным омовениям снисходительно.
Потом архе-зэка сидела, сохла и позировала. Естественно, в рамках пристойности, практическая одетая. Облипшая тело сорочка успела высохнуть, но болтать и смеяться это не мешало. Подползали береговые тени, пора было собираться. Катрин еще раз окунулась. Она одевалась, а складывающий рисовальные принадлежности художник тихо сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы поразительно красивы. Ничего классического, но просто нестерпимо хороши. Ах, если бы я был моложе…
— Едва ли столь незначительное обстоятельство что-то изменило. Меня ждут дома. Дело только в этом. На возраст – наплевать!
Бывший барон посмотрел ей в глаза и поразился:
— Боже, а я ведь верю. Впрочем, о чем я. Вы ведь русская, Катя, а там у вас почти все люди замечательно безумны.
Последнее было сказано на том самом языке с чудовищным, но приятным слуху акцентом.
Катрин, продолжая смотреть в глаза такому догадливому и милому человеку, пожала плечами. Художник осторожно поцеловал ей руку:
— Как мне ни жаль, вы правы. Всем сердцем желаю вам успеха.
В этот миг шпионка и наемница подумала – достаточно ли замечательно она безумна или недостаточно?...
***
Возвращались уже в настоящем преддверии вечера. Охрана проявляла похвальную сдержанность, никаких ухмылок и прочего. Разговаривали исключительно о военной обстановке и грядущих переговорах с мамлюками Мурад-бея. Нет, чудесные люди эти французы. Ну, были чудесными, пока не…
На пристани художник-барон вновь поцеловал загорелую руку молодой дамы. Все нужное сказано, а уйма ненужностей пусть останется недосказанной. Эх, вот такую безупречную чуткость в последующие времена фиг найдешь. Грусть оставалась, но тело и душа были легки и чисты. Катрин шагала к «Шеп», думая о хорошем дне, и о том, что желудок хотя и часть тела, но отдельная и крайне привередливая – опять ему пошлые калории подавай, непременно ужинать желает, причем, банальная чечевица в столь славный денек абсолютно неуместна…
«Шеп» была тиха, как будто ее уже на слом отбуксировали. Даже вахтенного не видно. Зато на носу торчал шеф и пялился на возвращающуюся архе-зэка.
— Что такое?! – возмутилась Катрин. – Я из увольнения даже раньше срока приперлась.
— Да, часа на два, – согласился Вейль. – И это весьма кстати. Давайте быстренько собираться. Иначе могут начаться сложности, а они нам ни к чему.
— А где все? – поинтересовалась шпионка, спрыгивая на палубу.
— Кто где, – неопределенно отозвался шеф. – Профессор прогуливается со своим кавалером, или с двумя, откровенно говоря, я так и не разобрался. Ваша переводчица отправилась на флагман, капрал ее сопровождает. Послушайте, Катрин, вы дама весьма умная и догадливая, так что давайте начистоту и сразу к делу. Наше сотрудничество с археологами и приданными им лицами исчерпало себя. Пожалуй, дальше нам будет проще управляться самим, без отягощений и прикрытий. И даже не говорите, что вы не представляете себе жизни без нашей дорогой Камиллы, мрачного служаки и прочих балластных личностей. Собирайтесь. Только оружие и дорожную одежду. Провизия и снаряжение нас ждут на месте.
Катрин кивнула и спустилась в каюту. Все тесное, испачканное, но покидать обжитое место почему-то все равно жалко. Штуцер, пороховницы, сумка с «эн-зэ» и аптечкой… Шеф возился у себя, потянуло паленым – похоже, жжет на лампе лишние бумаги.
— Готовы, мадам Кольт?
— Нам собраться, что высморкаться, – пробурчала Катрин.
— Ну-ну, спокойнее. Пусть жизнь полна сюрпризов, наш с вами договор нерушим. Лодка ждет…
Нагруженные бывшие археологи вышли на палубу, вахтенный так и не появился. У Катрин возникло нехорошее предчувствие, что он тоже спроважен… и отнюдь не на флагман. Шеф по мелочам себя обременять не станет, упростит задачу, а Нил все спишет, в себя примет.
— Вы на весла или я? – подтягивая отягощенный тесаком ремень, спросил шеф. — Говорят, вы неплохо гребете.