Читать интересную книгу Остров Буян - Степан Злобин

— Аленушка, горлинка! — тихо ответил Иванка.

Он хотел обнять ее, но она отшатнулась.

— Бачка услышит, — шепнула она, стыдливо запахивая шубку, накинутую прямо на холстяную сорочку, — и холодно… К бачке ты?

— Аленушка, радость моя! — шепнул он.

Она настойчиво повторила вопрос.

Иванка вспыхнул. Несмотря на мороз, он почувствовал, как загорелись щеки и уши.

— К кому же, как не к батьке! Я не Захарка — ночами ходить к тебе!..

В тот же миг, как с его языка соскочили эти слова, Иванка был бы уже готов бежать на край света за ними, чтоб их вернуть. Он хотел сказать, что любит ее, что ее никогда не уступит Захарке, что бякнул с обиды на то, что она холодна, но он не успел: она распахнула дверь из сеней в избу.

— Бачка, проснись! К тебе! — крикнула звонко Аленка.

Она тоже хотела сказать не то. Она поняла Иванку. Девичья стыдливость толкнула ее от него, от желанного, жданного столько времени. Если бы он остался таким, как был! Но он вырос и возмужал. Перед ней стоял уж не прежний мальчишка Иванка, а широкоплечий и рослый «жених»… и она смутилась.

— Захару что ночью ходить, как татю?! Жених — он и днем придет! — сказала Аленка в ответ на его слова и снова окликнула: — Бачка!

— Аленка, постой, не зови! — умоляюще прошептал Иванка.

— Кто там? — крикнул кузнец, в темноте скрипнув лавкой.

— Иван прибежал, — ответила Аленка.

— Сбирайся, идем скорей! Царь нового воеводу прислал! — неестественно громко, с каким-то надрывом крикнул Иванка.

— Ну?! Кого же? Где он? У ворот? — спокойно спросил Михайла.

— Пошто — у ворот! Пустили в город, а меня послали к тебе.

— Я вмиг. Постой, — ответил Михайла, шагнув назад в избу.

Аленка скользнула за ним. Иванка стоял один в темноте…

С кузнецом они быстро шагали по молчаливому Завеличью. Все еще спали, и только кое-где по дворам лаем заливались собаки на ранних прохожих… Иванка по пути торопливо рассказывал, как прискакал воевода и показал в воротах царскую грамоту, но, плохо соображая, что говорит, он путал. Михайла его переспрашивал, и Иванка о трудом отвечал…

Это было первое волнение любви. Он думал и раньше, что любит Аленку, что хочет на ней жениться, но даже тогда, в пасхальную ночь, когда повторял ей бессчетно: «Христос воскресе!» — даже тогда он не был так сильно охвачен волненьем, как в этот предутренний час, когда сам по-дурацки обидел ее и, быть может, совсем навсегда ее потерял…

— Иван, ворочайся в кузню, подручные нужны. Работы гора! — по дороге сказал Михайла.

«В кузне работать — стало, и в доме бывать и Аленку видеть!» — мелькнуло в уме Иванки.

— Сабли ковать? — спросил он, стараясь казаться совсем равнодушным.

— Ишь, воин тоже! Пошто тебе сабли?! Ковать — чего надо… Ныне мне самому недосуг, станешь с Уланкой работать.

— Чего ж не идти! — степенно ответил Иванка.

— Ин завтра с утра приходи, — указал Михайла. — Жить станешь дома, харчи мои…

Но Иванка не думал о том, чьи харчи. Ему казалось сейчас, что он может прожить и совсем без хлеба, лишь бы видеть Аленку, лишь бы найти часок, чтобы ей сказать, что обидное слово само сорвалось неволей, что она навеки ему мила и желанна, что он без нее умрет…

5

Одноглазый сторож приказной избы, иногда при нужде выступавший помощником палача, Пронька Хомут даже радовался мятежу: во-первых, ни воевода Собакин, ни приказные не ходили в съезжую, и он мог спокойно на воле чеботарить. Во-вторых, он знал, что за бунтом последует умиротворение и тогда будут многих пороть, а когда у палача много работы, то его зовут подсоблять. Это дает ему лишний доход. Чтобы увеличить в будущем заработок, он ходил к Рыбницкой башне на сходы «смечать», кто заодно с «кликунами». Когда же не было схода, Пронька Хомут починял сапоги и чеботы для своей семьи и по заказу.

Он ожесточенно приколачивал старый каблук, когда в сенцы сторожки вошел невысокий, седеющий, богато одетый человек.

— Жена есть? — строго спросил он Проньку.

— Есть, государь мой, — ответил сторож, кланяясь, хотя и не знал, с кем говорит.

— Дети?

— Пятеро, — поклонился сторож.

— Вот так кривой! — одобрительно усмехнулся вошедший. — Младшему сколь годов?

— Десять, государь.

— Всех разослать — и робят, и хозяйку, и сам беги созывать приказных, — властно сказал незнакомец, — духом были бы тут! Скажи — окольничий и воевода князь Василий Петрович Львов указал быть не мешкав…

— Слушаю, князь воевода! — обалдело поклонился Пронька, который ничего не слыхал о приезде нового воеводы. — А ты нешто тут ждать станешь? Я тебе съезжую отворю, государь.

Хомут хлопотливо снял с пробоя съезжей избы огромный тяжелый замок. Новый воевода по-хозяйски вошел и брезгливо осмотрел помещение.

— Хозяйку не посылай за приказными — сам беги да робята, а хозяйке вели полы вымыть. Срам развели! — строго сказал воевода.

— Слушаю, князь воевода!

Хомут убежал.

Воевода Собакин не успел распродать воеводского добра. Смена ему пришла из Москвы нежданно — царь прислал нового воеводу, ожидая, что он крепко возьмет в руки всех бунтовщиков и заставит их покориться.

Князь Василий Петрович хотел показать свое мужество и решительность: приняв от Собакина пороховые и городские ключи, он велел ему собираться в Москву, а сам один отправился в съезжую избу. Этим хотел он доказать, что никого не боится, про себя же рассчитывал, что в одиночку не очень приметно… Но на дверях съезжей избы он увидел замок. Только во дворе стояли стрельцы, охраняя каменную клеть, где были положены деньги Нумменса. Увидев замок, воевода спросил у стрельцов, где сторож, и вошел сразу к Проньке в сторожку…

Жена одноглазого уже мыла полы, когда явились первые двое подьячих.

— Бесстыдники! — заорал на них воевода, и оба бухнулись на колени. — Пошто по домам хоронитесь, тараканья порода?

— Смилуйся, князь воевода! Старших нет в приказе, а малым что по себе делать!

— Жалованье государево жрете, — продолжал воевода, — значит, сидеть надо. Не ваше дело больших судить. Приходи да болваном сиди, а сиди! Ишь ты!..

Приказные стояли на коленях. В это время вошли еще двое.

— Еще срамники! — заорал громче прежнего князь Василий Петрович.

Взглянув на двоих, стоявших на коленях, вновь пришедшая пара подьячих тоже бухнулась на колени.

— Запорю всех вас, бунтовщиков! — бушевал воевода. — Посулы да помины брать — вы! Жалованье государево жрать — вы! А в съезжей избе в урочное время быть — так не вы?!

Робко вползали один за другим подьячие и становились рядком на колени. Между тем сторожиха домыла избу до самых приказных, подтерла вымытый пол и поклонилась подьячим, стоявшим на коленях.

— Вы б на чистое перешли, государи мои, я б тут подмыла.

Один за другим подьячие перешли на чистый, еще сырой пол и снова рядком выстроились на коленках. А воевода сидел на краю стола, тыча в пол палкой, шумел:

— Лежебоки вы все, дар-мо-еды!.. Недаром у вас и в городе гиль… Дураки посадские, что всех вас дубьем не побили…

— Ба, чего тут творится! — звучно сказал, входя, Гаврила Демидов.

— Сказывали, что воевода новый, ан сам протопоп обедню тут служит! — воскликнул с деланным изумленьем Прохор Коза.

— Цыть! — выкрикнул князь Василий Петрович, соскочив со стола и палкой ударив о пол.

Он узнал стрелецкого десятника и вспомнил, как ночью смирил его окриком.

— Тише, отец протопоп, мы тебе не приказные на коленках валяться! — остановил воеводу Гаврила.

— А кто же вы таковы? — запальчиво спросил князь.

— Ты прежде с вежеством себя назови — кто сам ты есть, архиерей ли, поп ли какой? — спросил Томила Слепой, выступая вперед. — Обряд у тебя чудной… Мы чаяли, в цареву избу идем к воеводе, а куда попали — не ведаем: ни церковь тебе, ни застенок… Кто ж ты таков?

— Окольничий царский, а ваш воевода, князь Василий Петрович княж Львов, — отпечатал воевода.

— Долго молвлено! — ответил Прохор Коза. — Ну, здравствуй, князь воевода! А мы — миряне псковские, да вот с нами всегородние старосты — Гаврила Левонтьич Демидов да Михайла Петрович Мошницын, а пришли по градскому делу к твоей воеводской милости.

— Что там за дело? — сбавив тон, спросил воевода.

— Неловко: на съезжую избу-то не похоже, а кали тут церковь, то про мирское негоже сказывать. Вели прежде своим холуям с коленок подняться, — возразил Гаврила.

— Ты мне что за указ?

— Я не указ, да гляжу, не так ты, князь, починаешь. Воевода Собакин, дай бог ему поскорее царство небесное, эдак же починал, и ты по Собакину починаешь. Худо не стало б!

— Вставай вы все, дармоеды, — обратился воевода к подьячим, — да все по местам — и, не мешкав, за дело!

Подьячие кинулись занимать места у столов.