Читать интересную книгу Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух - Вадим Рабинович

Или так: "Он ...вводит нечестивые новшества в слова и суждения своих проповедей" (Бернар - кардиналу Г...).

Или таким вот образом: ученики магистра Петра "всё сильней укреплялись и всё больше и больше вооружались для утверждения этих нечестивых новшеств..." (Бернар от лица епископов - папе).

Нажим на новое вынуждает уточнить формулу, описывающую опального магистра.

Бернар - кардиналу Г...: "Имеется у нас во Франции монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, не сдерживаемый какими-либо правилами, который рассуждает с юнцами и болтает с женщинами". Подумать только - с женщинами и юнцами!

Взыскует нового, но облекает это новое вино в старые мехи, ища при этом защиты в привычных и узаконенных институтах. И это вполне естественно для вполне средневекового магистра. Правда, супостаты Абеляра видят в этом очередную уловку, стараясь загнать в формулу и ее.

Бернар - папе: Абеляр "бахвалится, что он открыл источники знания кардиналам и клирикам курии, что он вложил в руки римлян свои книги и заронил в умы римлян свои мысли. И он берет в защитники своих заблуждений тех, коими должен быть судим и осужден".

Бернар - кардиналу Г...: он "... рассуждает о вере противно вере, нападает на закон при помощи слов закона... пишет, учит и рассуждает о нравах, о таинствах, об отце и сыне и духе святом, разделяя их, как ему угодно. Теперь же он обращается в курию, после того как он потряс церковь и внес в нее смуту, не с тем, чтобы курия исправила его заблуждения, но с тем, чтобы она признала достойными прощения его оправдания в грехах". А теперь вспомните формулу Бернара, свидетельствующую о проникновении Абеляровой заразы в римскую курию - святая святых католического правоверия. Ясное дело, уловка!

От письма к письму формула высветляется, уточняя себя в довольно тонких текстовых различениях. Проясняется, исполняясь смысла, изначально в ней и таящегося. Искомый результат умения состряпать обвинительное заключение. Послушайте, как о том же и почти так же пишет тот же Бернар некоему кардиналу-пресвитеру: Петр Абеляр "рассуждает о вере, о таинствах, о тайне святой Троицы противно тому, как он воспринял, и разделяя по отдельности, как он желает. Теперь же он обращается в курию, после того как он потряс церковь и внес в нее смуту, не с тем, чтобы курия исправила его заблуждения, но (поскольку он склонил ее к своему злоречию) с тем, чтобы она признала достойными его оправдания в грехах". В этом пассаже - почти таком же уточнена причина обращения в курию, и оттого апелляция Абеляра выглядит тривиальной хитростью, что, конечно же, должно подогреть крещёные народные массы.

Ясно: новшества как целенаправленные отклонения от канонических текстов злонамеренны и злоумышленны. И потому наказуемы. Наказуемо авторство этих новшеств. А их автора следует вычеркнуть, вывести, извести. На худой конец изолировать, а книги - изъять. Дело привычное и многажды опробованное. Но новое настолько принципиально неприемлемо, что это новое следует представить как греховное и злоречивое, но старое, то есть тоже свести к уже утвержденному, пусть в корне неприемлемому, но тексту. Еретическому, богохульному, но старому, уже написанному во времена оно, тексту. Не потому ли окончательная формула, в которую следует уложить Абеляра и по которой его следует судить, должна быть старой, как мир, однозначной, легко запоминающейся, насквозь и надежно прополаскивающей мозги Христовой пастве. Вот она, искомая формула - окончательный итог этого злокозненного Бернарова умения; так сказать, статья тогдашнего уголовно-теологического кодекса.

Бернар - магистру Гвидо де Кастелло: "...когда говорит он о Троице, от него пахнет Арием; подобно Пелагию помышляет он о благодати; когда же он рассуждает о личности Христа, он думает, как Несторий".

Бернар - папе: "И наконец, - скажу в немногих словах о многом, - наш теолог устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием; вместе с Пелагием предпочитает свободную волю благодати; вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает воспринятую тем человеческую сущность из соучастия в Троице".

Бернар - Стефану, кардиналу и епископу Пренестинскому: "И наконец, наш теолог устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием; вместе с Пелагием предпочитает свободную волю - благодати; вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает воспринятую тем человеческую сущность из соучастия в Троице".

Бернар - кардиналу Г...: "Познайте автора по его творениям. Узрите, как наш теолог устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием; вместе с Пелагием предпочитает свободную волю - благодати; вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает воспринятую тем человеческую сущность из соучастия в Троице. И это - в немногих словах о многом".

Бернар - некоему аббату: "Он устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием; вместе с Пелагием предпочитает свободную волю - благодати; вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает воспринятую тем человеческую сущность из соучастия в Троице".

Бернар - кардиналу и канцлеру Гаймерику: "И наконец, при краткости письма, в немногих словах скажу о многом - превосходный ученый устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием; вместе с Пелагием предпочитает свободную волю - благодати; вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает воспринятую тем человеческую сущность из соучастия в Троице".

И наконец, папа Иннокентий II в своем рескрипте относительно Петра Абеляра дает уже не формулу, а исторический к ней комментарий, встраивая ее в Большой текст писаной христианской истории и тем придавая этой формуле окончательную незыблемость и силу прецедента: "...поскольку враг рода человеческого бродит вокруг, ища кого бы пожрать, он ввел тайком [в церковь] коварную ложь еретиков для сокрушения чистой веры. Но пастыри, мужи церкви, восстали с твердостью против них и предали извращенные догматы вместе с их создателем осуждению. Так на великом Никейском соборе (325 год. - В. Р.) был осужден еретик Арий. Константинопольский собор в соответствующем решении осудил еретика Мани (III век). Столь же заслуженно было осуждено на Эфесском соборе (431 год. - В. Р.) заблуждение Нестория. Ту же самую несторианскую ересь ...сокрушил справедливейшим осуждением Халкидонский собор (451 год. В. Р.)". (Рескрипт дан в Латеране 16 июля 1140 года.) Неизвестно куда делся Пелагий, зато появился Мани. Но это не столь важно. Важно, что формула принята, получив окончательную папскую санкцию в истории, запечатленной в текстах знаменитых церковных соборов, решения которых незыблемы и должны быть ведомы всем христиански ученым людям.

...И нет уже больше нашего новатора. Он - всего лишь Арий (III-IV век, александрийский священник, основатель секты ариан, признававший в Троице вечность только за богом-отцом, а за Иисусом Христом - не боготождественность, но лишь богоподобие. Он же - кельт Пелагий (IV-V век), ревнитель свободной воли. Он же, наконец, - Несторий (V век), константинопольский патриарх, разделивший природу Христа на две самостоятельные природы - божественную и человеческую. Так тексты Абеляра сведены к текстам бог весть какой давности и к тому же всецело осужденным, а XII Абелярово столетие ушло в III-V раннехристианские века.

А были ли, собственно, тексты Петра Абеляра? Если да, то что они значили для его столь последовательных, ревностных и истовых гонителей? Тексты, конечно, были, и мы их уже читали. Но кого они интересовали?! (О чем они - никого не пугало). Страшило то, что они были, и были критическими по отношению к текстам же. Бернар из Клерво верно считал, что важным в этих текстах были не столько ошибки, сколько упорство в их отстаивании. Жизнь, не вошедшая в текст, как маргиналии на полях текста, не желающая, не могущая в него войти, - порыв, гонор, гордыня - вот что наказуемо, вот что следовало подвергнуть...

Здесь необходимо существенное разъяснение. Зависть, конечно, вполне достойное внутреннее самооправдание для гонителей, а гордыня - лучшая характеристика для того, кто должен быть травим. Но так во все времена. Во времена средневековья - важнее текст. Умение его читать, пафос критического отношения к тексту - вот в чем всё дело. Расшатывание священнотекстовых устоев - наказуемо принципиально, чем и должно быть восстановлено равновесное, устойчивое на века священство текста. Ученый магистр, вышедший из ряда вон учености среднеусредненной, должен поплатиться сполна. Как поплатился тот, кто сказал слово, представшее столь немощным и жалким в результате Абеляровых критически-текстологических очищений. Бедный, бедный магистр Петр! Бедный Иисус! Бедное нищее слово Абелярово! Но в то же время и мощное. Посмотрите, сколь тяжела артиллерия, которая выставлена и наведена!

Когда был как будто уже назначен день публичного выступления Абеляра, в котором он должен был "изложить свои превратные учения", Бернар отказался быть его оппонентом, мотивируя свой отказ в числе прочего еще и таким образом: "...я считал недостойным предоставлять ничтожным умам людишек обсуждение основ веры, которая, как известно, опирается на твердо установленную истину" (Бернар - папе). Зачем дискутировать, когда все ясно и так? Зачем тексты, когда есть мнения о них; а если точнее, то есть мнение не о них, конечно, а об Абеляровом отношении к текстам; а заодно и о его жизненных жестах, в текст не укладывающихся? А этого вполне достаточно. К тому же есть алгоритм человека, его формула-ярлык.