в голове писком.
Класс выглядел так, будто в помещении затеяли ремонт, позабыв вынести мебель и игрушки. Под выходящим на садик панорамным окном зияла дыра, достаточно большая, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек. Повсюду валялись куски битой плитки.
Булькающие звуки доносились от груды тряпья, наваленной у кулера, который зачем-то передвинули к дыре. Рванина зашевелилась, и только тогда Альбина признала в ней человека.
Логопеда.
Педагог пила, припав к нажимному кранику кулера. Чмокала и сопела. А потом, сгорбленная, бесформенная, обратила к Альбине бурое, шелушащееся грязью лицо.
Не лицо – морду. Нет, не так… у мухи ведь нет лица, только голова, верно?
В бутыли плескалась багряная комковатая масса.
Существо, которое когда-то было логопедом, смотрело на Альбину огромными, состоящими из тысячи мутных кристалликов глазами. Вокруг глаз шевелились короткие усики. Губы вытянулись в уродливый острый хоботок фекального оттенка, с воспаленным ободком у основания. От женщины, которую Альбина впервые увидела на прошлой неделе, остались только каштановые вьющиеся волосы.
Под хоботком, точно порвавшееся тесто, открылась клыкастая пасть с желтыми иглами зубов…
– Покажи обжору! – проревело существо. – Блинчик с кровью, кто хочет съесть блинчик с кровью?.. Открывай рот, обжора!
Оно плюнуло в Альбину темно-красным сгустком. Из раскопанной в полу норы звучали приглушенные крики (дети, кричали дети) и раздавался металлический клацающий звук, составной, отчаянный – десятки дверных ручек, которые сражались с ржавыми механизмами замков.
Альбина развернулась и побежала.
Монстр последовал за ней. Она не слышала шагов, зато чувствовала движение, слышала голодное, сосущее воздух причмокивание.
Выскочив в коридор, Альбина увидела перекошенное страхом лицо Адама и обернулась.
Существо наплывало на нее, покачиваясь на тошнотворном канате из перекрученных электрических кабелей. Но главным материалом была органика: ногти, волосы, насекомые и части мертвых животных. Логопед была куклой, насаженной на щупальце кукловода. Щупальце тянулось из дыры в полу – провала в ад, – ныряя под изорванное платье (и кожу)… Оно извивалось, словно рука нетерпеливого любовника.
– Ты привела нам с-своего с-сученыша… Умница… Мой с-сын уже с-соскучился…
Монстр потянулся к Альбине… или к ее сыну, а она просто оказалась на пути. Скрюченные трехпалые лапы, будто перчатки, покрывал слой застывшей пластмассы. К кончикам пальцев прилипли пластиковые кукольные глаза, внутри оболочек бились черные бляшки зрачков.
– Пошла прочь! – закричала Альбина, шаря по стене.
Рука наткнулась на провод, схватила и потянула. Альбина представила, как обматывает его вокруг шеи существа, душит, вдавливает в бурую плоть – только бы не дать твари добраться до Адама. Кабель оказался слишком коротким. Он увлек за собой магнитофон, который рухнул с полки прямо на уродливую голову монстра…
Фасетчатый глаз лопнул. Тысячи тусклых осколков – смесь органики и пластмассовых кукольных глаз – посыпались на ламинат. Существо заверещало. Оно ударилось о правую стену, о левую, шмякнулось на пол, стихло. Через мгновение содрогнулось, когда щупальце глубже ввинтилось в мертвую плоть.
Последней части «спектакля» Альбина не видела. Пронеслась по коридору, подхватила плачущего Адама и бросилась к лестнице.
– Мам, теперь ты веришь?! – хныкал в шею сын.
– Верю, солнышко… верю…
– У монстра разные щупальца…
– Что?.. – Она задыхалась.
– Не только такие, как в тете. Есть и невидимые… Так он управляет очень плохими мальчиками.
Раздвижные автоматические двери покрывала сетка трещин, фотоэлемент не работал. Она рванула на себя ручку обычной двери, вывалилась с сыном в тамбур, еще одна дверь, господи, всё… всё…
Альбина отбежала от входа и остановилась, чтобы отдышаться. Подвал детского центра уже казался далеким, несуществующим местом. Она опустила Адама. Между двумя «свечками», шестнадцатиэтажными жилыми домами, садилось холодное солнце. «Солнце тебе не поможет… Это не вампиры, это гораздо хуже… Просто уезжай отсюда и никогда не возвращайся».
– Давай уедем, – словно услышав ее мысли, сказал Адам, – далеко-далеко.
– Это поможет?
– Наверное… Только надо далеко, дальше, чем его щупальца. Тогда монстр не дотянется, а плохой мальчик не заберется в мою голову…
– Откуда ты это знаешь?
– Мне сказали.
– Кто?
– Ребята… лица в стенах… они вросли в грязную комнату…
Альбина посмотрела на отражение в панорамном окне. Молодая женщина и мальчик, выскользнувшие из лап чумного дома. Над ее головой бегущая строка из белых огоньков предлагала аренду помещений. Этого Альбина не видела – смотрела на отражение, в котором появилась новая фигура.
Мальчик, на голову выше Адама, стоял левее за их спинами – или правее, ведь она смотрела в зеркало. Он поднял руку и помахал. Вместо лица – серое пятно.
Альбина резко обернулась, но сзади никого не было, только барьер парапета и отечно-сиреневое закатное небо.
Призрак жил в отражении, за стеклянным барьером. Очень плохой мальчик – «Это он, он!» – опустил руку. Сердце Альбины болезненно стучало. Она открыла рот, чтобы закричать в серое лицо призрака, но неожиданно поняла, что видит на самом деле.
Не отражение, а улицу на противоположной стороне «Кубика». Пустое помещение с колоннами просматривалось насквозь. Она видела мальчика, стоящего за стеклом с другой стороны здания. Стоящего спиной к ним и кому-то несколько секунд назад махавшего, возможно, своей маме. Серое гладкое лицо оказалось наброшенным на голову капюшоном.
Альбину сотрясла дрожь облегчения. Она повернулась к Адаму, чтобы взять его за руку и увести подальше от этого места, – и на этот раз не сдержала крика.
Волоча по крыльцу ноги, к ним подползала бомжиха. Всклокоченная тварь с лицом директорши детского центра.
– Почему ты больше не чувствуешь нас, Адам? Почему прячешься? Твой нос – он плохой! – Из груди бывшей фифы вырвался ужасный кашель, и на Адама порхнуло облако серой пыльцы.
Альбина схватила сына за плечи и потащила к ступеням. Адам едва переставлял ноги. Существо ползло следом, из правой глазницы торчали оранжевые ручки детских ножниц. Адам начал падать, Альбина подхватила.
Холодный воздух врывался в легкие. Она забыла надеть Адаму шапку, застегнуть куртку, но сейчас на это не было времени: главное – не уронить. Господи, какой тяжелый, почти двадцать килограммов… Мысли стучали в такт бегу, сгорали в черных вспышках сознания.
Поднявшись над газоном, дождеватели разбрызгивали темную кровь. Некоторые форсунки забились (Альбина подумала о кусочках мозговой и костной ткани), отчего насадки лихорадочно трясло.
Автомобили на стоянке бизнес-центра напоминали вещи, разбросанные по площади или станции метро взрывом. Никто уже не вернется за ними, не сейчас. Мебельный фургон в углу парковки просел на левый бок – сдувшиеся шины? разлом в асфальте?
Она распахнула дверцу обессилевшими руками, усадила и пристегнула безучастного Адама к автокреслу. Этот пустой взгляд…
«Почему он молчит, господи, почему не двигается?!»
Она обежала машину, запрыгнула в салон и крутанула ключ в