Читать интересную книгу Господин Пруст - Селеста Альбаре

И прибавил как бы для самого себя:

—     Но я добьюсь своего...

После второго обеда все уладилось. Я приглашала тогда графиню де Нойаль и ее сына и очень образованного американца Уолтера Берри, человека высокой куль­туры, обожавшего книги г-на Пруста. В то время он был президентом Американской Торговой Палаты в Париже. На этот раз г-н Пруст возвратился торжествующий:

—     Все хорошо, Селеста. Все великолепно.

Критика Поля Судэ действительно стала вровень со значением его труда. Со своей стороны г-н Пруст относился к нему с неизменным уважением. Уж не знаю, кто выдумал нелепую историю о коробке с шоколадом, будто бы присланным им к Но­вому Году, которую г-н Пруст велел мне бросить в печку, опасаясь отравы, и даже сказал: «Этот человек способен на все». На самом деле его слова относились к графу де Монтескье, да и то он никогда не присылал никакого шоколада. Это еще одна из сотен гуляющих сплетен и, самое худшее, попадавших в серьезные и «объективные» книги. Разве я, старая женщина, должна учить этих господ, собирающих всякие небылицы и выдумки, необходимости проверять их?  Лучше бы они взяли  в этом пример с  самого г-на Пруста. Но для них важны их жалкие концепции, а у него всегда была некая большая идея.

Наконец, завершились официальные чествования, впрочем, весьма скромные. Кроме Гонкуров, оставался еще Почетный Легион, о котором по установившемуся обычаю можно было ходатайствовать, на чем настаивали многие из его друзей. Мне кажется, если он и сделал это, то лишь в память о родителях, думая, как бы они по­радовались за него. У самого профессора Адриена Пруста была внушительная кол­лекция медалей, и не только французских, а буквально со всего света. Из своих ин­спекционных поездок за границу он всегда возвращался с какой-нибудь наградой. Г-н Пруст бережно хранил их в ящиках комода вместе с большими лентами.

Он получил орден Почетного Легиона ровно через год после Гонкуров, в де­кабре 1920-го, одновременно с графиней де Ноайль и чуть раньше, чем г-жа Колетт, — кажется, месяца на два. Не было никакой церемонии. Его принес брат Робер, и они обедали вдвоем тут же у постели, после чего еще долго сидели, вспоминая свое дет­ство.

Его собственный крест был единственным настоящим даром на моей памяти — он терпеть не мог подношений, хотя сам любил делать подарки. Говорили, будто г-н Пруст получил его от одного торговца картинами. На самом же деле от художника Жана Беро, которого он хорошо знал еще с молодых лет по салону г-жи Лемер. Кроме того, Жан Беро был секундантом в той знаменитой дуэли с Жаном Лорреном. Я прекрасно помню, как Беро написал ему, прося принять в знак дружбы этот крест, купленный у Картье. Чтобы не пересылать его по почте, за ним отправилась моя се­стра Мари. Крест был небольшой, очень красивый, тонкой работы и с мелкими бриллиантами. Проснувшись, г-н Пруст спросил:

—     Мари уже вернулась?

—     Да, сударь.

—     А крест принесла?

—     Да, сударь.

—     И какой он?

—     Очень изящный. Когда я подала ему крест, он стал рассматривать его с выражением детского удовольствия, которое часто появлялось у него на лице.

—     Как это мило со стороны Беро! И меня восхищает не столько сам подарок, как эта деликатность.

Была ли приятна ему награда, он никогда не говорил. Но я видела перепол­нявшую его радость, в которой слились и дружеский подарок, и полученное им от­личие.

Думаю, проживи он дольше, непременно стал бы и членом Французской Ака­демии и, не сомневаюсь, гордился бы этим, как исполнением предсказания отца, который любил говорить: «Вот увидите, Марсель еще будет в Академии». Г-н Пруст упоминал об этом в письме к академику писателю Морису Барресу. Я видела его письмо. Но со мной он никогда не говорил на эту тему, хотя не может быть никаких сомнений, что такая честь была бы ему приятна. Мелочи никогда не интересовали его, он сохранил себя для великого  —  того,  что давало ему заслуженное место в об­ществе.

Самым выдающимся качеством его характера была спокойная уверенность в своей значимости и превосходстве, хотя он старался не показывать этого, умея сту­шевываться за формами вежливости. Но сам он никогда не считал себя посредст­венностью!..

Как сейчас помню тот вечер, когда г-н Пруст показал мне фотографию бело­курого ребенка — того самого «маленького принца» с тросточкой. В порыве неж­ности он протянул ее мне:

—     Это была любимая фотография бабушки Вейль, возьмите ее себе, дорогая Селеста...

Впоследствии я отдала ее в ильерский музей. Она была в рамке из кожи с зо­лотым тиснением. А тогда я сказала ему:

—     Ах, сударь, ваша бабушка ведь знала, что вас ждет слава, недаром же на рамке королевские лилии.

Хоть он и рассмеялся, но в нем чувствовалась гордость за себя. Однако у него совсем не было тщеславия, в том числе и к мнениям критиков. В похвалах ему нравилась только правдивость и особенно талант автора. Знаменитый немецкий критик Куртиус написал, что считает его самым значительным классиче­ским писателем XX века, и г-н Пруст, показывая мне это письмо, сказал:

—     Я очень горд. «Классический» — как прекрасно сказано! И, главное, человеком такой возвышенной души.

Когда я носила его письма, меня всегда спрашивали: «Как он поживает? Как его работа?» — и почти всегда речь заходила о его книгах. По возвращении происходил отчет, который он внимательно выслушивал, заставляя повторять интересные ему подробности, чтобы проверить правильность сказанного. Помню, например, как я была у банкира Гана, жившего холостяком с матерью и теткой. Пока я ждала его в гостиной, сидевшая тут же мать спросила меня:

—     И чем теперь занимается г-н Пруст? Как его здоровье? Ведь мы живем только его книгами. Когда теперь будет продолжение? Мы просто сгораем от не­терпения. У него такое богатство, все так насыщенно! Открываешь для себя все новое и новое...

Возвратившись, я передала ему этот разговор. Он слушал меня со сдержанной улыбкой удовольствия.

—     Насыщенно. Она так и сказала: насыщенно?.. Это мне нравится. Да, хо­рошее слово...

Но обычно в подобных случаях он напускал на себя скромность, словно бы не вполне доверяя мне, хотя на самом деле весь преображался от гордости.

Однако г-н Пруст при этом нисколько не терял своей привлекательности. После званых вечеров, улыбаясь и рассказывая, как к нему подходили с поздравлениями, он повторял говорившиеся слова:

—     Я благодарил их, Селеста, и они думали, что провели меня... Но было сразу видно — не прочли ни строчки!

Посылая надписанные книги, он тоже не строил иллюзий. Например, о графине Греффюль и госпоже Шевинье г-н Пруст говорил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});