переставали уповать и надеяться на скорое исполнение его мессианских пророчеств. 5300 год от сотворения мира (1540), завершивший целое столетие, казался годом особенно благоприятным для пришествия Мессии. Но мессианское царство, так думали тогда, не может наступить внезапно; напротив, евреи должны подготовиться к нему. Маймонид, этот выдающийся авторитет, находил, что учреждение общепризнанного еврейского судилища или синедриона будет и должно предшествовать наступлению мессианской эпохи. Поэтому возникла потребность иметь таких авторитетных и рукоположенных судей, членов синедриона, ка кие существовали и были общепризнан! до разрушения храма в Иерусалиме, и вообще снова ввести рукоположение членов синедриона (Semicha). Со стороны турецкого правительства нельзя было ожидать препятствий. Раввины пользовались здесь и без того уже правом не только самостоятельного гражданского, но и уголовного суда. Но эти выбранные общинами раввины, которые в тоже время были и судьями, не имели внутренней власти, основанной на учении Талмуда. Они встречали повиновение, но иногда наталкивались и па противоречие. Их авторитет покоился на традиции, а не на установлениях талмудического иудаизма. Единство в издании и истолковании законов было немыслимо до тех пор, пока каждый раввин был независим в пределах своей общины и не должен был подчиняться высшему авторитету. Поэтому возникла потребность создать нечто в роде религиозного высокого совета. Где же было создать его, как не в Палестине? Только священные воспоминания этой страны были в состоянии доставить коллегии раввинов авторитет и власть синедриона. Ибо учение, которое хотело встретить всеобщее признание, могло исходить только из Сиона, а слово Божие только из Иерусалима.
Многие говорили о желательности и необходимости введения рукоположения раввинов-судей с высшим авторитетом; но только один обладал достаточной энергией, чтобы серьезно приняться за осуществлениеe этой мысли. Это был талантливый, но своенравный и потому смелый Яков Берав (см. выше, стр. 1. После долгих странствий и переездов из Египта в Иерусалим, а оттуда в Дамаск, Берав на старости лет поселился в Сафете (около 1534 г.). Он был человеком состоятельным и, благодаря своему богатству и уму, пользовался особым почетом. Он задался планом создать оплот для расплывчатых мессианских упований. Несомненно, что Берав руководствовался при этом благородными побуждениями; но отчасти тут играло роль и честолюбивое стремление сделаться президентом синедриона в Палестине и таким образом быть признанным в качестве высшего авторитета на всем Востоке, а, может быть, и еврейством всего мира. Но первый шаг был труден. Только рукоположенные могут по закону, в свою очередь, рукополагать, а таких уже давно не было. К счастью, отыскалось следующее изречение Маймонида: палестинские мудрецы вправе рукоположить одного из их среды, который, в свою очередь, может переносить посвящение и на других. В то время не было в Палестине другой сколько-нибудь значительной общины, помимо сафетской, которая, благодаря многочисленным иммигрантам, насчитывала более 1000 еврейских фамилий. Сафет или, вернее, талмудисты в этом городе могли таким образом, если бы только захотели, восстановить синедрион, даже в случае несогласия других общин, ибо евреи Сафета составляли большинство. Раввины Сафета, люди без имени и авторитета, были слишком проникнуты уважением к таланту, талмудическим познаниям и богатству Берава, чтобы сопротивляться или воспрепятствовать его замыслам. Ему стоило лишь подать знак, и немедленно же собрались двадцать пять мужей, которые возвели его в сан рукоположенного раввина-судьи. Этим актом было восстановлено рукоположение (1538 г.), и создан зародыш нового синедриона. Теперь все зависело от Якова Берава, который, пользуясь своим правом, мог посвящать в раввины-судьи кого ему заблагорассудится. В одной лекции Берав доказывал законность этого шага на основании талмудических принципов и опровергнул все аргументы, которые можно было бы привести против него. После этого и другие палестинские талмудисты из других общин выразили свое согласие на это нововведение. Берав и его приверженцы думали, что таким образом сделан первый шаг для ускорения пришествия Мессии. В самом деле, возобновленное рукоположение могло, если не привести к мессианскому царству, все же объединить еврейство. восстановленный синедрион в Св. земле скоро приобрел бы могущественное влияние в Европе и привлекал бы в Палестину все новых переселенцев. Мученичество евреев в Италии и Германии, истребительная война против маранов в Испании и Португалии, господствовавшая в то время страсть ко все му эксцентрическому и сверхъестественному, мощное томление по Мессии — все это моменты, которые были бы в состоянии привлечь на Восток образованных и богатых евреев Запада. С помощью привезенных капиталов и авторитета синедриона, в Палестине могло бы организоваться еврейское общежитие с государственной окраской. Берав был бы весьма подходящей личностью для энергичного проведения в жизнь этого плана.
Однако на первых же шагах возникли трудности. Можно было предвидеть, что иерусалимская община и её представители будут считать себя оскорбленными тем, что их игнорировали в таком важном и чреватом последствиями деле и объявят все это нововведение противозаконным. Первый голос в этом деле, столь важном для Св. земли и всего Израиля, должно было по праву принадлежать Св. городу. Яков Берав понял это и поспешил, пользуясь своим правом, рукоположить в сан раввина-судьи тогдашнего главу иерусалимской коллегии раввинов. Во главе её стоял тогда Леви бен-Яков Хавив, родившийся в Цаморе и бывший приблизительно в том же возрасте, что и Берав. Во время принудительных крещений в царствование короля Маноела он юношей был крещен, получил христианское имя и с отчаянием в душе осенял себя крестным знамением и исполнял остальные церемонии католического ритуала. Конечно, он воспользовался первым удобным случаем, чтобы бежать из Португалии, сбросить с себя маску христианства и искать убежища в Турции. Некоторое время он прожил со своим отцом, Яковом бен Хавив, в Салониках, где он и закончил агадический труд отца, а потом отправился в Иерусалим (около 1525 г.). Здесь, после смерти Исаака Шалала, он, благодаря своим обширным» талмудическим познаниям, которые, правда, шли более вширь, чем вглубь, сделался раввином и самым видным членом общины. Он много сделал для её физического и духовного подъема и особенно энергично боролся с разрозненностью, которая угрожала ей от недисциплинированности переселенцев из чужих стран. Он обладал также некоторыми познаниями в области математики, астрономии и календарных вычислений. Отношения между ним и Яковом Беравом, с которым он прожил некоторое врсмя в Иерусалиме, были, однако, несколько натянуты, чему виной был, вероятно, Берав, который по природе своей был высокомерен, дерзок и неуживчив, на что горько жаловались многие его современники.
В некоторых отзывах по религиозным спорным вопросам Леви бен-Хавив несколько раз сталкивался с Беравом; но он был всегда любезен, скромен и избегал всего, что могло оскорбить его. В последние годы между ними установились даже довольно сносные отношения; но Леви