тоне, по казавшем Павлу III, что он уже не господин в своем доме. Лимпо бурно потребовал от Павла III признать, наконец, португальскую инквизицию, которая стремится искоренить новохристианских ренегатов, и упрекал его в покровительстве им. Он совершенно правильно указал: мараны, в качестве христиан и с христианскими именами, тайно выселяются из Португалии и забирают с собой своих детей, которых они же сами крестили; прибыв в Италию, они выдают себя за евреев, живут по еврейским законам и совершают над детьми обряд обрезания; все это происходит на глазах у папы и собора, в стенах Рима и Болоньи; это происходит потому, что Его святейшество даровал еретикам привилегии и воспретил преследовать их даже в Анконе за ересь; при таких обстоятельствах невозможно, чтобы король разрешил свободно выселяться из Португалии; быть может, Его святейшество настаивает на этом, дабы покидающие Португалию мараны поселились в качестве евреев в его провинциях, и курия таким образом извлекла бы выгоды от них; вместо того, чтобы препятствовать введению инквизиции в Португалии, Его святейшество должно было бы почитать своим долгом ввести ее в своей собственной области». На такую речь папа мог бы ответить лишь в том случае, если бы у него совесть была чиста и если бы христианство в самом деле проповедовало кротость и гуманность. Но так как ему был необходим этот безумный фанатизм для того, чтобы энергично бороться с протестантизмом, и так как он сам, когда вспыхнула шмалкалденская война, издал кровавую буду, в коей содержался от имени наместника Христа призыв: «смерть протестантам», то он не нашел ответа на речь Лимпо; он запутался, в своих же сетях. Одно еще тоиько хотел отстоять Павел III, а именно свободу выселения маранов из Португалии; при этом условии он хотел во всем уступить португальскому двору. Нонохристиаие, желавшие покинуть Португалию, должны были лишь обещать не переселяться к певерующим в Африку или в Турцию. Но и на это епископ Лимпо метко возразил: «безразлично, будут ли эти еретики находиться под владычеством неверующих или же проживать в Италии; они могут совершить обряд обрезания в Анконе, Фераре или Венеции, а оттуда переселиться в Турцию; они, ведь, имеют папские привилегии, так что никто не вправе осведомиться у них, евреи ли они; особых значков они не носят и потому могут ходить куда им заблагорассудится, исполнять еврейские обряды, посещать синагоги: многие мараны уже и теперь делают все это, хотя они в юности были крещены в Португалии, а позже присуждены к смерти и сожжены in effigie; если им предоставить свободу выселения, то им достаточно ступить йогой в страну неверующих, чтобы иметь возможность открыто исповедовать иудаизм; никогда король не допустят подобного положения вещей: ни один богослов, ни один христианин не даст ему подобного совета: вместо того, чтобы давать убежище иудействующим новохристианам, Его святейшество поступил бы справедливей, если бы увеличил число инквизиционных трибуналов в своих государствах и преследовал бы не только лютеровских, но и еврейских еретиков, которые ищут защиты и убежища в Италии».
Еще одно обстоятельство принуждало Павла Ш к уступчивости. После победы Карла У над протестантами в шмалкалденской войне (апрель 1547 г.), император хотел подчинить себе папскую курию и ввести новый церковный устав, который удовлетворил бы и протестантов. Испанские члены собора в Триенте получили от своего короля соответствующие инструкции. Но это было равносильно объявлению войны папе. В виду этого он перенес собор в Болонью. Порвав таким образом с могущественным императором, он, чтобы не оставаться в одиночестве, принужден был привлечь на свою сторону Португалию, как и другие католические государства. Чтобы примириться с Португалией, он послал туда особого комиссара, снабдив его буллами и эдиктами. Покровительствовавшие маранам кардиналы, в том числе и внуки папы, Фарнезе и Сантафиоре, были подкуплены португальским двором, назначившим им годовые оклады, и, в свою очередь, одобрили решения папы. Во всяком случае, они были сравнительно довольно кротки, если принять во внимание господствовавший тогда дикий фанатизм, который явился реакцией против прежней вялости. Было решено: обвиненные в ереси или в так называемом отпадении новохристиане в Португалии не будут осуждены: напротив, им дано будет полное прощение, и они лишь впредь будут ответственны; по и в этом случае в первые десять лет нельзя будет конфисковать имущества маранов, которое будет переходить к их наследникам; кроме того осужденных маранов в течение года нельзя будет предавать светской власти, т. е. сожжению. Относительно ограничения права маранов выселяться Павел III все же уступил. Это было самым важным для короля.
Вследствие дарованного маранам папой отпущения открылись тюрьмы инквизиции вь Лиссабоне, Эворе и других городах, и 1800 новохристиан были выпущены на свободу (июль 1547 г.. Вслед затем все мараны были созваны и должны были клятвенно отречься от иудаизма, но не в присутствии одного только нотариуса, как настаивал папа, а на огромной площади пред церковью при большом стечении народа . Лишь с этого момента они стали вполне христианами и могли быть наказаны при совершении какого-нибудь еретического прегрешения. Но папа в особом послании увещевал короля, чтобы трибуналы и в будущем не относились слишком строго к ним, ибо оии соблюдают еврейский ритуал только по привычке. Таким образом папа Павел III до конца своей жизни защищал маранов. Тем не менее они пали жертвой неумолимой судьбы. Было вопиющей несправедливостью требовать от них искренней приверженности к католицизму и осуждать их при уличении в соблюдении еврейских обрядов, ибо они всем своим существом протестовали против навязанного им христианства. С другой стороны и государство не могло допустить, чтобы целый класс населения, формально принадлежавший к церкви, свободно пользовался правом в известном смысле издеваться над нею. Справедливость во всяком случае требовала бы предоставить маранам выбор между выселением из Португалии или искренним присоединением к церкви. Но этого не мог допустить португальский двор, ибо выселение маранов было бы равносильно разорению государства. Мараны еврейского происхождения были в то время самым полезным классом городского населения. Благодаря своим капиталам и обширным торговым связям, они увеличивали государственные доходы, оживляли циркуляцию денег и подвергали обработке сырой материал, получавшийся из индийских и африканских колоний; без них богатства страны остались бы мертвым капиталом и потеряли бы всю свою ценность. Мараны были также почти единственными ремесленниками и способствовали развитию индустрии. Государство не могло обойтись без них, и потому король хотел с помощью ужасов инквизиции сделать их хорошими христианами и тем упрочить и обеспечить за страной извлекаемую из них пользу. Но все усилия были напрасны. Ежегодно сжигались на кострах несчастные жертвы, и