– Ой! Извините, добрая эрна, простите великодушно, можно я за вас подержусь?
Почему, собственно, только Джоне должно быть стыдно и неудобно?
– Делайте свои дела быстрее, графиня. Я не могу ждать весь день.
«Как, оказывается, недолог путь от светского аристократизма до подначек в духе босяков с Торфяной дороги», – мысленно хихикнула Грэйн, продолжая, впрочем, хмуриться и раздувать ноздри. Ползучая зараза и впрямь больно вцепилась в косу, хотя ролфи, конечно же, ничего не стоило мотнуть головой и стряхнуть ее прямиком в лужу. Вот только – еще и отмывать ее потом!
«Глэнна с тобой, змеища, потешайся. Напоследок».
– Простите, эрна, я не слишком громко журчу?
Природа брала свое, графиня журчала громко, а еще громче хохотал призрак дедули. Шутка была вполне в его духе. Грубоватая для аристократки, но в самый раз для древнего ролфийского рубаки и головореза.
– Вы все-таки не правы, эрна Кэдвен. Ну подумайте сами, куда я денусь с баржи, пока она движется? Не прыгну же за борт. Вода холодная, я в бальном платье… Кстати, а почему вы не взяли для меня пальто, капор и боты? Мне холодно! – рассуждала голозадая леди вслух.
«А может, и впрямь…» – подумала Грэйн, проделывая всю операцию в обратном порядке, и пробормотала себе под нос:
– Неплохая мысль насчет холодной воды…
Если раньше эрна Кэдвен нет-нет да и задавалась вопросом, почему это Конри послал на такое непривычное дело именно ее, то теперь все сомнения отпали. Любой нормальный ролфи на месте Грэйн уже давным-давно осуществил бы угрозу и попросту притопил строптивую шуриа в ледяных водах Лаирдэйн. А что? Макнуть головой вниз пару-тройку раз – и послушать, что она зашипит тогда? Впрочем, наверняка бы в обществе нормального, предсказуемо свирепого ролфийского офицера шуриа не посмела бы и пикнуть. Попробовала бы она подшучивать над… нет, не над лордом Конри, такую кощунственную мысль Грэйн тут же отмела… но хотя бы над тем же майором Фрэнгеном. Вот уж у кого чувство юмора отшибли, видно, еще в младенчестве. Он бы показал поганой змеище и пальто, и боты, и капор на пуху…
А вслух она процедила с усталым отвращением:
– Будет вам и пальто, и боты. Здесь они вам пока ни к чему. Умыться вы самостоятельно сможете? Я полью вам на руки.
Джона страдальчески скривилась, словно ей предложили искупаться в проруби. Ей хотелось еще немного покапризничать.
– Хорошо, так и быть. Но вообще-то я предпочитаю теплую воду с каплей лавандового масла.
– Я лично вылью в залив Мэрддин целый флакон этого масла, дайте только срок добраться, – пробурчала Грэйн. – Привыкайте, графиня. Жизнь на Ролэнси приучает к скромности. Умывайтесь. – И отцепила от пояса фляжку. Воды было, конечно, жалко – но неумытая шуриа выглядела еще жальче. У ролфи аж челюсти сводило от отвращения.
Оставлять без достойного ответа гримасы эрны леди Янамари не собиралась. Она тут же демонстративно и шумно принюхалась к ролфийке и молвила светски-любезным тоном:
– Теперь я верю – жизнь на Ролэнси приучает также к изобилию неожиданных запахов.
«Ну, с меня хватит», – не выдержала эрна Кэдвен и, плеснув себе на ладонь, сама умыла графиню, словно раскапризничавшегося ребенка. Впрочем, ролфийские дети никогда так не капризничают! Даже совсем маленькие.
«А я бы тебе шею свернул», – фыркнул дед. Он оседлал бочку и оттуда наблюдал за сеансом укрощения строптивой шуриа.
«А я бы тебя заживо сожгла», – весело подумала Джона и снова вежливо поддела девушку-ролфи:
– Эрна, из вас получилась бы великолепная банщица! Вы уверены, что правильно выбрали карьеру?
«Что ты теперь споешь?»
Дразнить эрну было очень забавно. Будь на ее месте кто-то вроде покойного Эйккена, только живой и осязаемый, Джона, конечно же, держалась бы в рамках, то бишь тише мышки.
«Правильно мыслишь, малявка. Моя Джоэйн тоже была мастерица подколоть ядовитым словцом. Но только у меня разговор короткий – за косу и юбку на голову…»
«Так это у вас, у ролфи, такая национальная традиция – задирать юбки! Буду знать впредь!»
«А ведь ее к тому же придется кормить! – скривилась Грэйн, прикидывая количество оставшихся у нее сухарей. Ну, в общем-то, при известной экономии – из расчета по два сухаря на день – на неделю хватит. Вот только станет ли шурианская гадюка есть непритязательный ролфийский сухпаек?
«Не станет, так мне больше достанется, – решила эрна Кэдвен. – А подохнуть от голода она не успеет. Либо мы добремся до побережья, либо диллайн нас поймают. Так что проблема провианта решится сама собой».
Однако кормить ее все же надо. И потому Грэйн без предисловий усадила свою пленницу на ближайший ящик и молча вручила сухарь. Шуриа немедля вцепилась в него сухонькими ящериными лапками. Ролфи уж было подумала, что хотя бы на время еды ползучая тварь заткнется, однако…
Джона осторожненько, быстрым змеиным движением лизнула черный, твердый, как подметка солдатского сапога, сухарь, глядя при этом Грэйн в глаза. И видя в них удивление и отвращение, еще раз попробовала кусок хлеба кончиком языка. А потом резко щелкнула зубами, с хрустом откусив изрядный кусок, как бы намекая, что у шуриа тоже очень крепкие клыки. Говорят же, что самый горький хлеб – это хлеб неволи. Истинная правда.
«Ешь, ешь, Джони, тебе силенки понадобятся. А то вот какая тощая – смотреть страшно», – бормотал дух ролфийского предка. Тонкие сферы, стараниями эсмондов насыщенные магией, добавили ему видимости.
Кажется, дед-прадед все-таки выбрал для своей далекой родственницы подходящее имя. Джони? По крайней мере, это все же лучше, чем ролфийское – Джоэйн.
«Я не тощая, я – стройная, – из чистой вредности поправила его леди Янамари. – Мы все такие, если ты еще не успел забыть».
«У моей Джоэйн такие маленькие кулачки были, зато как она больно ими билась!»
В голосе призрака отчетливо прозвучала гордость. Нет, невозможно до конца понять этих бешеных Вторых, у них даже любовь с кулаками, думала Джона, пока вгрызалась в твердокаменный сухарь.
Грэйн с превеликим трудом удержалась от того, чтоб не вырвать из лапок гадины драгоценный хлеб и не отходить ее как следует ногами. Брезгует, тварь. Ролфийским хлебом она брезгует, видите ли! Между прочим, эрне Кэдвен доводилось однажды оформлять бумаги на одного солдата, которого соседи по казарме и впрямь молча забили насмерть за один-единственный украденный кусок черствого хлеба. Тело его, выставленное на всеобщее обозрение на плацу… право, это было не то зрелище, которое стоит вспоминать, хоть на ночь, хоть перед едой. Фрэнген не стал тогда увлекаться суровыми карами: короткое разбирательство – участники самосуда ведь и не думали отпираться! – и показательная порка для всей казармы в качестве наказания. Никто не возражал и не возмущался. Красть у своих – что может быть гаже? И вряд ли во всем Ролэнси нашелся бы хоть один человек, кто не знает, что такое голод. Суровый климат и постоянные неурожаи приучили ролфи ценить буквально каждый колосок ржи или овса. Заведись попустительством Локки этакая крыса среди товарок Грэйн по женской казарме, самосуд был бы столь же быстрым и ничуть не менее кровавым. Если не более. Известно же, что женщины гораздо более жестоки, именно по природе своей изначальной слабости. Великодушие – это роскошь сильных.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});