Читать интересную книгу Том VIII - Игнатий Брянчанинов

Но болезненное состояние и чрезмерное переутомление заставили епископа Игнатия более настойчиво хлопотать об увольнении, и 31 августа 1861 г. он написал Петру Александровичу: «На письмо твое от 22-го августа из Херсона отвечаю: я уже не Кавказский и Черноморский Епископ. 21-го августа получено мною письмо от Синодального Обер-Прокурора следующего содержания: "По Высочайшему повелению имею честь уведомить Ваше Преосвященство, что всеподданнейшее письмо Ваше от 24-го минувшего июля Его Императорским Величеством принято благосклонно и выраженные в нем желания Ваши удовлетворены. 6-го августа 1861 года". — По частным письмам, Государь сдал письмо мое в Синод 4-го августа; Синод выразил свое согласие на удовлетворение моего желания 5-го.

Такова о мне всемилосердная воля Божия, дающая мне время и удобство к тщательному приготовлению себя к переходу в вечность при посредстве тщательного покаяния».

Из последующих писем П. А. Брянчанинова Н. Н. Муравьеву-Карскому создается впечатление, что служба теперь потеряла для него всякий смысл: «Все обстоятельства, сопровождающие мое служение сложились так, что лучшее, что я могу предпринять, — это отставка. По образу мыслей, по убеждению о полезном, по понятию о добре и зле я так расхожусь с пониманиями и стремлениями большинства деятелей общественных, что или должен нарушить святость совестливых убеждений моих или (большею частию безуспешно для дела) бороться и раздражать большинство. При этом напряженном состоянии я ощутительно стареюсь, утраты способностей с каждым днем делаются ощутительнее. В виду у меня жизнь с братом и сыном; тем пенсионом, который я выслужил, прослужив более 35 лет Отечеству и обществу. Остальное не мое — отдаюсь в волю Божию, и молю Господа даровать мне полезнейшее для приготовления к исходу; но искренно говорю Вам: тягощусь даже мыслию воз{стр. 355}можности оставаться среди среды, в которой стою — одинокий, по убеждениям и стремлениям, благодаря Бога за самую скорбь!»

Все то время, которое прошло после ухода святителя Игнатия на покой, Петр Александрович обсуждал с ним возможность своего поступления в монастырь. Святитель Игнатий, по-видимому, обдумывал в какой форме это лучше совершить. Наконец, в письме от 24 февраля 1862 г. он подробно изложил программу действий, которая, по его мнению, лучше всего подходила его брату: «Святые Отцы утверждают, что всякому желающему вступить в монастырь надо избрать образ жизни, который соответствовал бы его духовной цели и вел к ней. Рассуждая о положении, которое приличествовало бы наиболее упомянутому Богомольцу (то есть Петру Александровичу), я признаю наилучшим для него вступить в отношения к монастырю монастырского ктитора. …Переход от светского развлечения к нерушимому глубокому безмолвию должен быть постепенен. После занятий, сопряженных с некоторым общеполезным и полезным для монастыря и братства трудом, Бог устроит положение очень спокойное, основанное на предшествовавших трудах, сопряженных с развлечением».

21 июня 1862 г. прошение об отставке Петра Александровича было удовлетворено: он был уволен от службы с чином действительного статского советника, «с производством ему во внимание к особой служебной ревности и труда, сверх следуемой пенсии, по смерть, полного оклада Губернаторского содержания». И уже 1 июля 1862 г. он написал Николаю Николаевичу: «22-го Июня приехал я к брату Преосвященному и сыну [318]. Более близких людей в мире у меня нет, имения, собственно мне принадлежащего, у меня нет, а потому я намерен оставаться здесь на правах гостя, не стесняя себя ограничением времени. Получаемая мною пенсия дает мне возможность в материальном отношении не быть в тягость ни Владыке, ни Монастырю, а между тем, соединяя меня с сыном, доставляет мне самое существенно полезнейшее положение».

Новый этап наступил в жизни П. А. Брянчанинова. Судьба наконец подарила ему возможность приступить к исполнению основного его жизненного предназначения.

Непосредственное общение с святителем Игнатием на протяжении последних десяти лет (1852–1862) очень сильно повлияло на Петра Александровича: изменился его характер, изменился образ мыслей. Из его писем Н. Н. Муравьеву-Карско{стр. 355}му исчезло мелочное, суетливое, даже личностное, чему прежде посвящал многие строки. Зато он стал острее воспринимать глобальные события и изменения, происходящие в стране, в обществе: «Напрасно Вы думаете, что я несколько остыл сердцем, что совершающееся вне стен моего жительства не касалось бы меня, было бы совершенно чуждо мне. Нельзя не внимать к происходящему пред глазами. Недостаток в добросовестных и правильно понимающих дело деятелей ощущается повсюду. Литература, такая, как она сложилась у нас, этому недостатку не помогает да и не может помочь, потому что с немногими исключениями, сами литераторы, пропитанные материализмом, а потому и полнейшей безнравственностию, посевают больше зла, чем искореняют его мнимою пользою гласности, под покровом которой действуют часто (и даже по большей части) зависть, мщение, клевета и ложь; правила же нравственные, ими распространяемые, способны только уничтожить то немногое добро, которое держится в народе его религиозными преданиями». Эти мысли преследуют его: «13-го числа вечером я приехал сюда и отдыхаю от напряженной Петербургской жизни; где при всем моем малом внимании к происходящему, нельзя было не видеть, а особенно не слышать о страшном развитии и цинизме разврата литературного и деятельного прогрессистов. Что разврат этот проникает всюду, что он выносится из столицы в провинции, из среды зараженных в среды незараженные и там разливает яд свой — это неоспоримо. Но чем и когда может быть восстановлена нравственность в массе народа — когда она в ней будет потеряна? а религии — вере Православной война объявлена открыто литературой и распространителями раскола, его защитниками, как явления политического. Цензура пропустила множество сочинений — изложения учений разных ересиархов, — дала повод простому народу верить, что книги эти напечатаны по воле Государя, и раскол усиливается в необъятных размерах. Это явление близко сходством с явлением Протестантизма на Западе — разница та, что оно образовывается в одном и том же Государстве. Спаси Господь от тех последствий, которые нам указывают примеры народов отживших или еще хуже — последствий беспримерных! — по беспримерности характера народа».

Все время Петра Александровича, все заботы связаны с Николо-Бабаевским монастырем. Иногда он сообщает интересные подробности из жизни монастыря. «Вы спрашиваете, не был ли я в Нижнем в приезд Государя? — Нет — но видел преданность {стр. 357} народа к Царственному Дому в приезд Наследника [319], который заезжал к нам на Бабайки, 29 июня слушал Литургию, по окончании которой Преосвященный поднес ему икону (копию с чудотворной) Святителя Николая, сказав: «Ваше Императорское Высочество! Святитель Христов Николай, преподававший душеспасительнейшие советы Царям, да глаголет сердцу Вашему вся благая о Вас Самих и о Православном Русском народе». — Тысячи народа (простой народ, исключительно крестьяне и все бывшие помещиков, потому что в нашем кутке и слухом не слыхать Государственных) собрались и с любовию приняли и глядели на Царственного Юношу.

Он заходил к Преосвященному, пил у него чай и завтракал и удивлялся, что он прежде никогда не видывал Преосвященного, хотя тот постоянно жил около Петербурга. Но Бабайки и теперь не были в маршруте, а посещение это устроилось совершенно неожиданно».

Петр Александрович оказывает большую помощь отцу наместнику монастыря Иустину в налаживании хозяйства, употребляя на это всю свою пенсию, хлопочет о монастырских делах в Синоде. Но главная его забота — издание творений святителя Игнатия. Уже 11 октября 1862 г., то есть спустя всего три с половиной месяца после своего прибытия на Бабайки, он пишет Николаю Николаевичу: «С собою в Петербург я привез некоторые из сочинений Преосвященного Игнатия и намерен попытаться напечатать их. Удастся ли мне это — не знаю, но приложу старания, сколько могу, чтоб исполнить. Трудно потому, что Преосвященный поставил условием, что не принимает никакой Цензурной поправки, изменяющей или ослабляющей выраженную им мысль». Это письмо свидетельствует также и о том, что Преосвященный Игнатий, несмотря на усиливавшееся болезненное состояние, по прибытии в Бабаевский монастырь упорно трудился над редакцией своих сочинений и уже подготовил к печати ряд статей из «Аскетических опытов». Причины, по которым он не соглашался принимать поправки, вытекали из его прежних отношений с цензорами. Они «так перемарывали рукопись и так изменяли сочинение, что рукопись делалась никуда не годною, а сочинение делалось чуждым мне и получало искаженный вид, могущий соблазнить читателя, а автора сделать посмешищем публики». {стр. 358} В своих хлопотах по изданию творений брата Петр Александрович выступал как значимое лицо, как бывший губернатор, с которым приходилось считаться. Несомненно, что успеху этих хлопот способствовала его абсолютная уверенность в сугубой необходимости предпринятого дела: «Утешаюсь, что труд, который был возложен на меня братом, послужит чистым утешением для многих собратьев Христиан, ищущих душеспасительного духовного чтения».