Читать интересную книгу Домино - Росс Кинг

Для Тристано ее светлость была не столько живой личностью, сколько собранием заученных жестов, блестящих украшений, непостижимых причуд. Составить о ней верное представление было непросто: по утрам, если самочувствие дозволяло ей, с риском для хрупкого здоровья, подняться с постели, ее внешность менялась (а возможно, и скрывалась) с помощью зеркал и множества косметических средств за туалетным столиком. Ее подлинный образ маскировался и усилиями модистки с Нью-Бонд-стрит, которая, забыв в конце концов нанесенную ей обиду, возобновила свои неукоснительные визиты в одиннадцать утра, когда леди У*** только просыпалась; вероятно, свой вклад вносил и молодой щеголь, через день дававший ее светлости уроки правильного произношения. Выговор ее светлости считался не совсем безупречным, поскольку родом она была из Каледонии — дочерью состоятельного шотландского графа, звавшейся в девичестве леди Сидни Ханна.

Кого, собственно, долженствовали осчастливить совершенства ее светлости, оставалось не вполне ясным. Даже когда — в редчайших случаях — отношения с супругом несколько улучшались, она предпочитала свои покои. При всей изысканности туалетов, леди У*** проводила большую часть времени взаперти и покидала дом только по воле супруга, да и то непременно в чьем-нибудь сопровождении. Этим, впрочем, она отнюдь не стремилась угодить главе семьи: даже если их встречи в гостиной или за обеденным столом обходились (случай редкий) без криков, упреков и раздраженных слез, лорд У*** почти не уделял супруге внимания, но лишь приказывал ей одно или запрещал другое, оговаривая также, куда ей можно поехать, а куда нет. Ее светлость выглядела пленницей у себя в доме, а лорд — тюремщиком, суровым надзирателем.

Вскоре, однако, Тристано имел случай заметить, что обращение лорда У*** с супругой разительно менялось, как только оба они оказывались в светском обществе. Стоило им появиться вместе в Сент-Джеймском парке, на концерте или в другом подобном собрании, лорд тотчас же проникался повышенной участливостью к ее внешности, непрерывно заботясь о том, чтобы каждый из присутствующих оценил ее красоту по достоинству и непременно выразил свой восторг. Странно, но теперь лорд начинал открыто выказывать жене всяческую почтительность, хотя только что демонстрировал полнейшее равнодушие. Тщеславное желание иметь супругой признанную красавицу ставило его, впрочем, перед необычной и трудноразрешимой дилеммой: если кто-то дерзал восхвалять чары его супруги с чрезмерным усердием, преступая рамки пиетета перед сокровищем, которое он горделиво выставил напоказ, лорд резко менял манеру поведения и тут же приглашал озадаченного ценителя на дуэль. За год три или четыре поклонника испытали на себе острие шпаги его светлости — по крайней мере, слухи об этом ходили упорные. Итак, в частной жизни Равнодушный к супруге, лорд бешено ревновал ее на глазах публики — ревновал почти так же, как он ревновал Тристано.

И когда лорд У*** предложил поехать в Смит-филд, Тристано с готовностью согласился; в последнее время настроение ее светлости постоянно менялось: она то погружалась в раздумье, то разражалась сердитыми упреками; уроки жеманного франта, являвшегося трижды в неделю, были прекращены, в результате чего Тристано совершенно перестал ее понимать, поскольку все еще владел новым для него языком более чем скромно. В тот день на Тристано — в его присутствии и заочно — посыпались самые различные обвинения: мол, он и язычник, и деревенщина с предрассудками, и на поводу у заблуждений Рима, и урод уродом, и коверкает английскую речь, и норовит перешептываться в ее присутствии по-итальянски, и нечист на руку (один из ее кружевных носовых платков долго не могли найти: он оказался в корзине у прачки).

«Английский карнавал», тем не менее, обманул ожидания: отвлечься от тяжелых мыслей не удалось. Бесконечная череда акробатов, гимнастов, фехтовальщиков, фокусников в набедренных повязках — одни поедали камни, другие глотали пламя факелов. Сплошной идиотизм! Кукольные представления опер на тарабарском языке; пляшущий медведь; вождь ирокезов; гигантский боров; белый тигр, тоскливо рычавший в деревянной клетке; пыльный казуар; морщинистый слон, хозяин которого обещал, что через четверть часа тот поразит мишень выстрелом из пистолета. Конечно же, и уродцы: повсюду объявления на полосатых киосках торговцев зрелищами зазывали взглянуть на двухголовых козлов, девиц с длинными черными усами, великанш, обезьян-гермафродитов, пятиногих телят и тысячу прочих нелепостей, выставленных на обозрение зевак под звуки мандолин, грохот трещоток, барабанов, бубнов и выкрики шарлатанов, которые продавали лечебные( сиропы, порошки от огневицы, настойки от головной боли, снотворные капли и кровеостанавливающие бальзамы — короче, те самые товары в пузырьках, что позвякивали в спальне леди У***, похоронным звоном возвещая об ее очередной болезни. Наибольшим успехом пользовался плут, истошно рекомендовавший приобретать средство от чумы — по гинее за бутылку. Многие посетители, оторвавшись от других зрелищ, столпились вокруг его помоста и принялись вытряхивать содержимое своих кошельков в руки двух помощников, которые едва успевали удовлетворять спрос на этот чудодейственный продукт.

Да — чума! За истекшие две недели Тристано и думать забыл о гигантской тени, которая словно кралась за ним следом через всю Францию — по Роне, Сене, Луаре. О чуме почти не вспоминалось потому, что с началом ярмарки улицы — даже к западу, вплоть до Сент-Джеймской площади — вновь заполнились народом, хотя в основном это были шумные гуляки, азартные игроки и забулдыги-горлодеры. Но с ними, казалось, в город вернулась безоглядная жизнерадостность предыдущего месяца. В день святого Варфоломея — на следующий день после концерта у мистера Бриттона — возле дома Компании Южных морей собралась толпа, к которой присоединился и лорд У*** в надежде зарегистрировать трансферт акций. Далее, к началу сезона ожидалось скорое прибытие в Лондон с курортов и возвращение из поместий аристократии и торговой элиты: вновь предстояли маскарады, ассамблеи и спектакли — в особенности оперные. С пополнением аудитории и с притоком в столицу новой волны капиталов котировка акций Компании Южных морей и Королевской академии, по предсказанию его светлости, должна была взметнуться вверх.

Поэтому в канун последнего дня Варфоломеевской ярмарки лорд У*** пребывал в отменном расположении духа: после часа, посвященного сомнительной потехе, он предложил Тристано отправиться вдвоем в кофейню на Сент-Джеймс-стрит, где его поджидала компания столь же легкомысленно настроенных юных лордов, «с набитыми кошельками и пустопорожними головами». Этот план, однако, был нарушен; на пути к Пай-Корнер они замерли на месте: за спиной у них раздался громкий пистолетный выстрел — это, как было объявлено, выпалил слон, — а затем где-то впереди послышался гул множества глоток. Вскоре глазам их предстала толпа, насчитывавшая не менее сотни людей, которые устремились на восток по Ньюгейт-стрит. В их реве потонули крики назойливых шарлатанов и даже горластых зазывал, оповещавших о выступлениях глотателей огня и о начале кукольных спектаклей. Не входит ли и это зрелище, задал себе вопрос Тристано, в число смитфилдовских представлений? В самом деле, многоголовое чудище, которое заполнило улицу и протискивалось через узкие ворота Сити — туловище его достигло теперь Крайстс-Хоспитал, — выглядело куда диковинней животных и уродцев.

Лорд У*** также был озадачен. По его предположению, все эти молодцы сбежали из Ньюгейтской тюрьмы. Но нет, нет: они рвались, спотыкаясь, в противоположную сторону — по направлению к тюрьме, к Сити. Большинство из них хорошо одеты — на узников ничуть не походят. Тогда в чем же дело? Чума? Возможно, в Сент-Джайлзе или Холборне обнаружили первых мертвецов и соседние жители спешат покинуть злотворные окрестности?..

Растерянность охватила и других посетителей ярмарки. Со всех сторон послышался ропот, когда горланившие предводители толпы втекли на Чипсайд. Шарлатаны разом смолкли, а кое-кто из зевак кинулся по Джилтспер-стрит к Ньюгейту.

— Что случилось? — взывал со всей мочи какой-то джентльмен к тем, кто замыкал бежавшую толпу, образуя редеющий хвост чудища. — Куда вы направляетесь, джентльмены? Чем вы так встревожены? Уж не чумой ли?

— Именно чумой, — откликнулся один из этого странного сборища — молодой человек в опрятном кафтане из падуанского шелка и в башмаках с пряжками, не потерявших глянец даже в пыли Сноу-Хилл и Ньюгейт-стрит.

— Чума! — застонал разноголосый хор позади Тристано. — Чума, чума!

— Омерзительная зараза, — кивнул молодой человек, шагая к воротам, за которыми скрылись его попутчики. — Именуется она Чумой Южных морей! Ее подцепили тысячи — и все погибнут самой страшной смертью!