Читать интересную книгу "Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Алексей Николаевич Волынец"

морских артикулах, Устав морской з галанских языков, Экзерциция военная, молитвенники морской и сухопутный…»

«Русское племя превратилось в кочевое…»

К XIX столетию на заполярном севере Дальнего Востока обитали сотни, даже тысячи русских людей, давно считавшихся себя местными уроженцами, старожилами. Их быт, внешний облик и даже язык уже заметно отличались от существовавших в Сибири и европейской части России.

Даже в наши дни сообщение Крайнего Севера с «материком» остаётся непростым делом, а два столетия назад русские люди, прижившиеся на берегах Яны, Индигирки, Алазеи и Колымы, в течение многих поколений были фактически отрезаны от остальной России. Как более века назад писал один из путешественников: «Якутск кажется здешним жителям где-то на краю света, а Иркутск, Москва, Петербург звучат для них почти так же загадочно, как для нас названия планет – Марс, Юпитер…»

Поэтому русские старожилы дальневосточного Заполярья частично восприняли образ жизни местных северных народов, а частично сохранили, законсервировали тот быт, что был характерен для русских первопроходцев эпохи Семёна Дежнёва и Ерофея Хабарова. Этнографы и путешественники XIX столетия с изумлением описывали особенности этой необычной жизни.

Прежде всего местным русским пришлось забыть сельское хозяйство – местная природа делала его практически невозможным. Полярный исследователь Фердинанд Врангель, побывавший на берегах Индигирки в Зашиверске осенью 1820 года, так описал быт местного священника: «Он ходит в горы охотиться за дикими баранами и ловить силками куропаток. Короткое лето посвящает он своему небольшому огороду, в котором, при неусыпных трудах и внимании хозяина, с трудом поспевают капуста, редька и репа – большая редкость и едва ли не единственный пример в здешнем суровом климате… Отец Михаил угостил нас пирогом, испеченным из рыбьей муки, – для сего сухая рыба растирается в мелкий порошок, который, если его держать в суше, долго сохраняется и с примесью ржаной муки составляет очень вкусный хлеб…»

Такой хлеб из «рыбьей муки» заменял северным «старожилам» настоящий, ведь привозимая с далёкого юга мука была очень дорогим и редким товаром. Гергард Майдель, исследователь Арктики, путешествовавший по Якутии и Чукотке в 1868–1870 годах, так писал об этом: «Русские жители на Индигирке и на Колыме совершенно отвыкли от хлеба, хорошо обходятся без него и считают мучное за лакомство, которое можно позволить себе разве при случае… Достается это лакомство только тем, у которых останавливаются мимоезжие купцы, уделяющие своим хозяевам часть дорожных запасов».

Зато русские старожилы восприняли от аборигенов некоторые характерные для Крайнего Севера способы питания и приготовления пищи. Например, они «квасили» в неглубоких земляных ямах рыбу и оленье мясо. Всем приехавшим из Сибири и центральной России такое мясо казалось совершенно непривычным и «протухшим». Сосланный по делу о контрабанде в Сибирь чиновник Матвей Геденштром, побывав в 1810 году на севере Якутии, так писал о питании местных русских: «Рыбу, гусей и всякое мясо охотно едят протухлое и предпочитают свежему».

Крайний Север менял и внешний облик – если летом русские старожилы предпочитали одежду русского образца из ткани и сукна, то зимой носили меховое одеяние, заимствованное у аборигенов. «Одежда составляет почти полное подобие чукотского костюма, перенятого у них всеми русскими жителями северо-востока Сибири за его практичность», – писал в конце XIX века один из путешественников, побывавший на берегах Анадыри и Колымы.

Крайний Север за несколько поколений полностью изменил все жизненные привычки русского человека. Священник Андрей Аргентов, занимавшийся миссионерской деятельностью на севере Якутии и Чукотке с 1843 по 1857 год, так описывал православных старожилов Колымы: «Русский человек стал похож на юкагира, по способам пропитания и по образу жизни. Все они в течение 200 лет силою вещей превратились в кочевников, рыболовов, звероловов. Достаточно, впрочем, двух лет пребывания в этом крае, чтобы превратиться в кочевника, и 15 лет достаточно для того, чтобы объюкагириться и вовсе одичать… Русское племя превратилось здесь в кочевое племя».

Исаак Шкловский, в конце XIX века проживший шесть лет в ссылке на берегах Колымы, так описывал нравы местного русского населения: «Очень часто русский парень, которому надоест жить в Нижнеколымске, запрягает собак и уезжает жить “в чукчи”, то есть в чукотское стойбище. Дикари радушно встречают пришельца. Он берет себе в жены одну, две и больше дикарок и заживает первобытною жизнью. Иногда это продолжается год, два и больше… Русские легко примиряются с первобытною жизнью. Через год они совершенно очукочиваются…»

Не только русские мужчины брали жён из местных женщин, но и русские девушки нередко выходили замуж за аборигенов. Особенно популярны были браки с богатыми чукчами, владевшими многотысячными стадами оленей – главным богатством северной тундры. В XIX веке даже зафиксированы случаи, когда чукчи платили оленями калым за русских невест.

Жизнь русских старожилов Крайнего Севера не была лёгкой, зачастую балансируя на грани голода. Поэтому брак с богатыми чукотскими вождями многим казался удачной долей. «Что на реке Колыме! Мы там жили, да голодовали, весь век мучились, а здесь по крайности наша еда округ нас на ногах ходит» – такие слова одной из русских женщин, вышедшей замуж за богатого оленями старейшину, приводит этнограф Владимир Богораз, побывавший с экспедицией на Чукотке в самом конце XIX века.

Русское Жило и «койимский найод»

Крупные русские поселения в дальневосточном Заполярье исчезли в XIX столетии. Причиной тому стали как сокращение поголовья пушного зверя из-за активной охоты, так и прекращение вооруженных стычек с северными народами. К концу XVIII века завершились долгие «чукотские войны» (см. главы 16–17), ушли в прошлое восстания коряков и юкагиров. Боевые походы и набеги сменились мирной торговлей, Российской империи больше не было нужды держать в укреплённых острогах за Полярным кругом сотни солдат и казаков.

Но окончательно заполярные города Дальнего Востока добили две страшные эпидемии «чёрной оспы». Первая пандемия свирепствовала между Яной и Колымой в 1773–1776 годах – в многолюдном Зашиверске тогда выжило менее 200 человек.

Спустя чуть более столетия, в 1883–1884 годах, эпидемия повторилась и убила половину русского населения, жившего тогда на берегах Колымы, Алазеи и Индигирки. Зашиверск и Алазейский острог опустели полностью. В конце XIX столетия очевидец писал: «…на реке Алазее когда-то было значительное русское поселение, от которого теперь и следа не осталось».

Местные якуты сохранили легенду о том, как эпидемия оспы началась в Зашиверске. Ежегодно в городе проводилась большая ярмарка, по традиции перед её началом все привезённые товары благословлял православный священник, а вслед за ним шаманы окрестных племён. Согласное легенде, однажды во время ярмарки шаман неожиданно приказал вырубить во льду Индигирки прорубь и утопить имевшийся среди товаров ярмарки богато украшенный большой сундук.