– Это очень жестоко.
– Да, сэр, так оно и есть. Возможно, вы не в курсе, майор, но в последний вечер своей жизни детектив Гарнет подстерег меня возле моего дома, устроил засаду. Он попытался напасть на меня. Вступил в физический контакт. Более того, пустил в ход оружие.
– Нет… – Лицо Обермана окаменело. – Я этого не знал. Меня не поставили в известность.
– Этот инцидент зафиксирован видеозаписью, сэр, о нем было доложено незамедлительно после того, как он имел место. Полагаю, лейтенант Оберман тоже была извещена об этом. – Ева сделала паузу, ей хотелось, чтобы этот алмаз поярче засиял. – Смерть детектива Гарнета весьма прискорбна, майор, но я убеждена, что он не заслуживал своего звания и своего жетона. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он был их лишен. Он мертв, но и мертвый он не перестал быть гнилым копом.
– Нет, не перестал. Я снимаю свою просьбу, лейтенант Даллас. И я прошу вас меня извинить.
– Вам не за что извиняться, сэр.
Оберман встал, и Ева тоже встала.
– Не буду мешать вашей работе. Благодарю вас, майор Уитни, что уделили мне время. И вас, лейтенант Даллас.
– Для меня честь – встретиться с вами, сэр.
Уитни проводил Обермана до дверей. На пороге бывший начальник Центрального полицейского управления повернулся к Еве.
– Вы думаете, что смерть Гарнета связана с убийством этого Кинера?
– Я не работаю над делом Гарнета, сэр, но сотрудничаю и буду продолжать сотрудничать в полной мере с офицерами, ведущими следствие.
– Понятно. – Он задержал на ней долгий взгляд и вышел, не сказав больше ни слова.
– Он расстроен. – Уитни закрыл дверь. – Возмущен и расстроен тем, что оказался в ложном положении. И он сейчас мучается, гадает, тревожится, спрашивает себя, какую роль во всем этом играет его дочь.
– Да, сэр, – согласилась Ева. – А скоро, очень скоро ему станет еще хуже.
Когда Уитни подошел к окну и взглянул на свой город, Ева поняла, что он тоже возмущен и расстроен.
– Долгие годы он отдавал себя этой работе, этому городу. Долгие годы занимал командное кресло. Сколько труда он вложил в реформу этого департамента после Городских войн! И это всегда будет связано с его именем.
– С ее именем.
Уитни повернулся к ней и покачал головой.
– У вас нет детей, Даллас. Это всегда будет его имя. А она всегда будет его позором.
Ева выждала, пока Уитни не вернулся к столу. Он тяжело опустился в кресло.
– Позвольте мне говорить прямо, сэр.
– Говорите.
– Я не могу и не буду отрицать, что многое из этого отразится на вас. Вы – командир, значит, в ответе за все. Но я все-таки скажу: вы не в ответе.
– Сами же говорите, я командир. Стало быть, я в ответе.
– Нет, сэр. Брать ответственность на себя и быть в ответе – это разные вещи. Берешь на себя ответственность, потому что так надо. Потому что иначе быть не может. Но Рене Оберман в ответе и в каком-то смысле ее отец тоже, хотя это ужасно несправедливо. Это его имя, его репутация, уважение, которое он вызывает, дали ей возможность… Одни стали смотреть на нее сквозь пальцы, другие пошли за ней следом… И все из-за имени ее отца.
– Включая меня?
– На этот вопрос я не могу ответить, командир. Но я точно знаю одно: когда я пришла к вам с этим делом, вы не посмотрели сквозь пальцы и не дали ей возможность. Вы вели себя как настоящий командир, потому что вы такой и есть. И другим никогда не будете. Вы действовали, прекрасно понимая, что на вас посыплется. Вы не могли поступить иначе.
Он был явно заинтригован. Откинулся в кресле:
– Как это?
– Вы могли бы найти способ снять ее с работы. Вы могли бы найти способ надавить на нее, чтобы все осталось между вами, а потом выполоть ее команду под корень. И, сэр, вы могли бы все это прикрыть, замести под ковер. Ведь убитый был всего лишь наркоманом. Да, конечно, копы тоже погибли, но их же не воскресить. – Ева помолчала, наблюдая за его лицом. – Быть может, вы даже обдумывали такой ход, взвешивали варианты… минут пять, не больше. Вы могли это сделать, я представляю, как это могло сработать. Но вы никогда бы так не поступили. Потому что вы командир, потому что вы коп, сэр, и никогда не будете никем другим.
Он сложил ладони вместе и постучал указательными пальцами по подбородку.
– Вы считаете, что знаете меня, лейтенант.
– Я действительно знаю вас, командир. – Ева вспомнила, что ей говорила Пибоди. – У меня была возможность изучить вашу работу, когда вы были еще детективом, получали новые звания. Я наблюдала за вами и изучала ваши методы, ваш почерк с тех самых пор, как стала служить под вашим началом. Я уважаю ваш командный стиль.
– А вы не задумывались о том, что могли бы сами этим заняться? Сесть в это кресло когда-нибудь?
– Меня эта мысль приводит в ужас, сэр.
Ей удалось его рассмешить. Уитни поднялся, подошел к автоповару и вздохнул.
– Черт, хотел бы я выпить вашего кофе.
– Я могу послать за ним, сэр.
Он покачал головой, сделал две чашки кофе из того, что было, и одну из чашек протянул ей. И снова Ева вспомнила о разговоре с Пибоди.
– Сядьте, Даллас. Тиббл будет здесь с минуты на минуту, а вместе с ним придет и БВР. Мы с вами упремся рогом – не только в том, что касается вашей роли в деле об убийстве Кинера, но и в следствии по делу Оберман. Вы там играете ключевую роль. Я уверен, что Тиббл со мной согласится. А если нет, придется нам его убедить.
– Да, сэр, мы его убедим. Командир… позвоните Надин Ферст.
Уитни поднял брови, но ничего не сказал.
– Она согласится принять неофициальное заявление, с ней можно договориться по времени, она сохранит конфиденциальность, ничего не выпустит в эфир, пока вы не дадите ей зеленый свет.
– Хотите ее использовать, чтобы она отвела эту историю от меня?
– Не совсем так, сэр. Надин любит вцепиться зубами в парное мясо, как и любой другой репортер. Но она лучше многих других умеет разглядеть и преподнести подлинную историю, а не просто скандальные разоблачения, поднимающие рейтинги. Вот потому-то, мне кажется, у нее такой высокий рейтинг. Она докапывается до правды, а не только до интригующих деталей и горячих фактов. Знаю, у нас есть собственная пиар-служба, агенты по связям, представители и прочее, но я считаю, что она стоит десятка пиар-служб.
Уитни медленно кивнул, не спуская с нее глаз.
– Продолжайте.
– Сэр, действия Рене Оберман нанесут удар по департаменту, как только о них станет известно. Мало того, они нанесут удар по обществу, потому что – никуда не денешься! – придется открывать двери тюрем. Я считаю, мы должны пустить в ход все, что только можем, но мы обязаны минимизировать этот вред. С помощью правды. Коррупция существовала. Но когда заговор был раскрыт, коррупция была беспощадно, систематично и незамедлительно истреблена.