Читать интересную книгу Полезная еда - Колин Кэмпбелл

Одна из самых страшных черт парадигмы — невозможность познать ее изнутри. Она может быть такой всеобъемлющей, что кажется, будто кроме нее ничего нет. Взглянем на устаревшую парадигму, гос­подствовавшую сотни лет: Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Вы не можете осуждать людей за то, что они верили, будто Земля в центре Вселенной. Выходя из дома, вы видите, что она стоит на месте, а Солнце, Луна, планеты и звезды движутся по небу. Когда в 1543 году Коперник опубликовал работу «О вращении небесных сфер» и заявил, что Земля вращается вокруг Солнца, он бросил вызов здравому смыслу, тысячелетнему научному консенсусу и привел в бешенство Церковь. То, что его теория раскрывала феномены, которые были необъяснимыми в рамках геоцентрической теории, не имело никакого значения. Философ и музыкант Пол Саймон выразился так: «Человек слышит то, что хочет слышать, и игнорирует все остальное».

Я не сравниваю себя с Коперником. Это просто хорошо известный пример устаревшей парадигмы, стоящей на пути прогресса и правды. В идеальном мире (в который я верил, начиная научную карьеру) научный метод отправил бы неуместные парадигмы на свалку истории после появления доказательств их ограниченности. Но люди, которые построили на них карьеру, могут действовать как перепуганные диктаторы. Они крепко держатся за власть, и чем серьезнее угроза, тем подлее и опаснее они становятся. (Это вдвойне верно, если парадигма поддерживает могущественные финансовые интересы — но об этом позже.)

Когда я отступил от доминирующей диетологической парадигмы, я обнаружил нечто забавное: о ее устройстве можно много узнать, находясь вне ее. Представьте себе плавающую в океане рыбу, ничего не знающую о своей среде. Когда она попалась в сеть, ее вытащили на воздух и бросили на палубу. Выбора не остается: нужно признать неадекватность старых представлений о том, что весь мир состоит из воды. Представьте, что ей удалось вырваться из сети и упасть в воду. Как она сможет описать увиденное своим подругам? Как, скорее всего, они отреагируют, если похожи на нас? «Бедная Сайрочка сошла с ума — говорит какую-то чепуху». Но Сайрочка теперь видит океан таким, какой он есть: одной средой из многих возможных. Она осознаёт, что у него есть границы, и понимает некоторые свойства стихии, именуемой водой. Она ощутила сухость воздуха и теперь воспринимает воду как мокрую и холодную. Теперь она знает, что вода дает определенные ощущения и реагирует на движения хвоста и плавников конкретным образом. Где-то есть и другая правда, и она теперь может поместить океан в более широкий контекст.

Мое путешествие «из воды» привело к тому, что меня прозвали еретиком многие коллеги. В отличие от Сайрочки, меня не выуживали из парадигмы. Я просто продолжал плыть в направлении, которое вело к берегу, пока наконец не достиг суши. Мой еретический путь в мире исследований — плод моего любопытства и упрямой погони за «выбросами». Выбросы — данные, которые не подходят к остальным наблюдениям. Это непонятное отклонение, аномалия, что-то из ряда вон выходящее. Необычный результат, который, честно говоря, может вызывать вопрос о правильности нашего мировоззрения.

Часто это просто ошибки. Сломались весы, кто-то случайно перепутал пробирки и т. п. Иногда — результат умышленной ошибки, совершенной исследователями, желающими сделать себе имя (или деньги). Поэтому наука скептически относится к данным, которые противоречат господствующим представлениям. В конце концов, мы не хотим, чтобы наше понимание Вселенной шаталось с каждым случайным измерением.

Научный метод в своих лучших проявлениях смотрит на выбросы и говорит: «Докажите! Покажите, что это не случайность, ошибка и ложь». Иными словами, воспроизведите результат в лабораторных условиях. Опишите эксперимент подробно, чтобы другие смогли его повторить и посмотреть, появится ли отклонение снова. Если результат выдержит такую тщательную проверку, он может стать частью наших фундаментальных знаний и изменить парадигму.

К сожалению, ученые — тоже люди и не всегда подают пример идеального следования научному методу. Столкнувшись с результатами, ставящими под угрозу правильность дела их жизни, они могут перейти в оборону. А если появляются новые доказательства, угрожающие их благополучию, они иногда действуют непорядочно. Вы понимаете, что это произошло, когда они перестают спорить о доказательствах и начинают клеить ярлыки.

Свои первые шаги к ереси я сделал, когда получил выбросы данных, которые поставили под сомнение одну из укоренившихся концепций диетологии: животный белок полезен для здоровья.

Я и коровы

Я родился на молочной ферме и думал, что внесу вклад в благополучие человечества, найдя способ получать больше белка от сельскохозяйственных животных. В конце концов, миллионы людей в мире страдают от недоедания, и одна из главных проблем — белковая недостаточность. Если бы мы могли сделать молоко и мясо дешевле и увеличить их производство, мы облегчили бы страдания. Как поется в популярной песне, написанной в 1947 году: «Если бы у малышей каждый день было свежее молоко, если бы всем рабочим хватало времени на отдых, если бы у каждого бездомного было пристанище, мир был бы чудесен»[5]. Свежее молоко — в одном ряду с гуманным рабочим графиком и жиль­ем для бездомных! Что может быть благороднее?

Тема идеально мне подходила. Все мое детство вращалось вокруг дойки коров и обеспечения наших клиентов ценным продуктом. Мой опыт в ветеринарии, биохимии и диетологии помог мне понять, как усовершенствовать корма и улучшить снабжение человека пищей. А мясная и молочная промышленность были и остаются очень щедрыми, выделяя деньги на подобные исследования. Сложно представить, что кто-то вроде меня отбросит все это, столкнувшись с доказательствами того, что животный белок на самом деле вреден для человека.

Оглядываясь назад, я понимаю, что меня сгубило ненасытное любопытство к выбросам. Я верил, что моя работа — искать правду. И мои исследования белка привели меня, шаг за шагом, к осознанию, что вся современная научная парадигма глубоко несовершенна.

Белок — (не такая уж) идеальная пища

Мое скатывание в ересь началось с озадачивающих, даже тревожных наблюдений конца 1970-х. У филиппинских детей, которые питались в основном белковой пищей, была выше вероятность развития рака печени. Это открытие оказалось таким странным и так противоречило всему, во что я верил, что я немедленно провел анализ научной литературы, чтобы проверить, заметил ли что-то подобное кто-то еще.

Некоторые заметили. Группа индийских исследователей провела по «золотому стандарту» клиническое исследование — такое, когда выделяют одну переменную и проводят по ней контролируемый эксперимент1. Исследователи давали двум группам крыс афлатоксин, сильный канцероген. В одной группе в корме содержалось 20% животного белка (казеина). В другой группе крысы получали только 5% калорий из казеина. Результат? У всех до единой крыс из первой группы развился рак печени или предшествующие ему поражения. Но не во второй (подробнее см. главу 2).

Если вернуться в прошлое, мудрым карьерным ходом было бы выпить несколько рюмок, пойти спать и никогда об этом не вспоминать. То, что я так рано затронул столь неоднозначную тему, оказалось намного опаснее, чем я думал. И несмотря на растущее осознание, что реальная научная практика — совсем не самоотверженное исследование истины, я все еще был достаточно наивен, чтобы думать, что мир способен оценить информацию, которая поможет избавить нас от рака.

Сразу скажу, что я продолжал работать осторожно, и поэтому мне много лет удавалось не попадать под шквал критики. Я организовал исследовательские лаборатории сначала в Виргинском техническом институте, затем в Корнелле, где проработал намного дольше, исследуя роль питания в профилактике и развитии рака. Мы провели консервативные эксперименты, чтобы изучить биохимию белков, ферментов и раковых клеток. Что-то вроде классической науки с колбами, пробирками и мощными микроскопами, которая нравится и рецензентам, и редакторам журналов. Только наша группа безумных ученых доказывала, что, без сомнения, не только избыток белка в пище, но и конкретный тип пищевых белков стимулирует формирование и развитие рака. И эти результаты, продемонстрированные на крысах, не противоречили популяционным исследованиям и исследованиям «случай-контроль», которые показывали заметную связь между потреблением животного белка и раком у человека.

Что вы понимаете под белком? Наверное, не шпинат и капусту, хотя в этих растениях его почти в два раза больше на калорию, чем в нежирном куске мяса. Нет. Для большинства белок означает мясо, молоко и яйца. Наши нежные отношения с белками давние. Другое название белков — протеины — показывает, как мы преклоняемся перед ними: греческий корень πρωτεῖος означает «первостепенной важности». А «по-настоящему хорошими» белками долгое время считались те, которые содержатся в животных продуктах. Вскоре после открытия белков Герритом Мульдером в 1839 году2 знаменитый химик Юстус фон Либих даже воскликнул, что животный («высо­кокачественный») белок — «сама суть жизни!». Ярлык «высококачественный» даже осмыслен с точки зрения биохимии. Наш организм сам вырабатывает животный белок и усваивает его намного эффективнее, чем растительный.