его, пусть и тронутая временем, память.
— Пап, мне нужно ехать, — с грустью произнес Внук. — Деда, смотри, твоё мороженое уже скоро растает.
— Мне с ним не справиться, уж больно большое, — признался Старик. — Помоги мне доесть его.
— Эх, Деда, ты не изменился и, как всегда, отдаёшь мне своё… — произнес Внук, бережно беря размякшее мороженое из рук Старика.
Они снова сидели все вместе — Старик, его Сын и Внук — и смотрели на море.
— Пап, я поеду, — поднялся, наконец, Внук.
— Да, поезжай, а я останусь. Ты скажи маме, что у нас всё хорошо, мы успели, и я вернусь завтра, а сегодня я побуду здесь. Папа, знаешь, а твой Внук собрался жениться, — с гордостью сказал Сын Старику.
Старик на это едва заметно довольно улыбнулся. Его улыбка была слаба, радость тиха, но сердце при этих словах сына охватило великое, глубокое счастье. Ещё один мальчик вырос, и когда-нибудь он тоже будет сидеть здесь с кем-то младшим, ощущая радость и вечность бытия.
— Иди, мой дорогой, иди, — сказал Старик Внуку.
Старик знал, что у того много дел. Жизнь мальчика пока ещё в самом начале. Ему многое предстоит сделать. Внук обнял Старика и убежал, не оборачиваясь. На берегу остались отец с сыном.
— Зря ты потратил на меня столько денег, — сказал Старик. — Они понадобятся сейчас твоему сыну, его новой семье.
— Ничего, — ответил Сын отцу, безмятежно сощурившись и подставив своё лицо находящемуся в самом зените солнцу. — Он заработает деньги сам. Он молод и полон сил. Я выучил его, он делает успехи, у него есть работа, цена его жизни высока и продержится на высокой отметке ещё много лет. Было бы неправильно выбирать мне между ним и тобой. Для него эти деньги лишь старт, а для тебя жизнь.
— Я достаточно пожил, — признался Старик.
— Не говори так, не мы определяем, сколько нам жить. Мы обязаны идти до конца, насколько хватит силы.
— На следующий год они ещё в четыре раза увеличат сумму, — покачал головой Старик. — Моя жизнь обходится нашей семье уже очень дорого.
— Не говори так! Не хочу этого слышать! У меня достаточно денег, чтобы заплатить и в четыре раза, и в пять, и больше. Ты должен жить. Для меня твоя жизнь цены не имеет, она бесценна, — открыв глаза, твёрдо ответил Сын.
Он обнял Старика.
— Пап, они собираются переводить все тяжёлые классы машин на моё топливо, — сказал он. — Это уже решено. У нас будут ещё деньги, много денег.
Старик улыбнулся. Он был рад не деньгам, нет, он был счастлив слышать об успехах сына.
— Пап, помнишь, как ты вернулся из космоса, а я показал тебе свой диплом, и мы тогда долго сидели вот так, обнявшись, и на твоих глазах, вот как сейчас, были слезы. А теперь посмотри на этот мир, на эту планету. Видишь это голубое небо, синее море? Ведь эти все люди обязаны тебе. Ты подарил им эту чистоту, эту прозрачную воду, этот свежий воздух. Ведь ты помнишь, какой ты увидел планету тогда, когда вернулся домой после космоса?
Старик помнил. Смог, засоряющий лёгкие, черными взвешенными частицами парил тогда в воздухе, а воду покрывал слой серой плёнки. Это были последствия использования синтетического биотоплива. Его сжигали тоннами, но альтернативы ему не было.
— А теперь посмотри, как прекрасен вид вокруг. Это твоя заслуга. Я мечтал вернуть тебе твоё синее море, и у меня получилось.
— Это твоя заслуга, а не моя, — улыбнулся Старик. — Это не я, а ты, трудился день и ночь над формулой нового топлива. Ты, а не я, ты единственный в мире понял, как извлекать энергию из воды. Не я, а ты добился того, что каждый автомобиль был переведён на твоё топливо.
— Вода… — протянул Сын. — Я влюбился в неё, когда ещё только в первый раз вышел с тобой на лодке в море. Её я видел постоянно. Только она и была для меня тем веществом, с которым я мог работать.
— А теперь твоё топливо повсюду, и все знают тебя, — с гордостью произнёс Старик.
— Но ведь без тебя не было бы меня, — отозвался Сын. — Кто подарил мне жизнь? Кто родил меня на свет? Кто сделал для меня возможным существование? Человек не может возникнуть сам собою.
Старик улыбнулся.
— Наверно нет, — ответил он. — Все люди неизменно схожи друг с другом двумя фактами — рождением и смертью. В этом все мы одинаковы, жизнь каждого, без исключения, имеет начало и конец.
— По крайней мере, для одного человека в мире это солнце никогда не светило бы, это море, никогда не плескалось, если бы не ты. Этот человек я. Нет, я говорю не верно, для двух человек — для меня, и для моего сына. Я родился, благодаря тебе, и помню это. Даже если бы ты был самым худшим отцом на свете, я бы был благодарен тебе, ведь ты дал мне возможность существовать, но ты самый лучший отец, и я благодарен тебе за это вдвойне, — ответил Сын, обнимая Старика, и снова блаженно подставляя своё лицо солнцу.
Так они сидели вместе — Старик и его Сын — прямо возле прозрачной кромки бирюзового цвета моря.
— Пап, — задумчиво, наконец, сказал Сын. — Знаешь, в этом году мою жизнь впервые оценили ниже, чем в предыдущем. Это очень непривычно. Я старею…
Старик понимающе посмотрел на Сына. Он знал, каково это чувствовать себя ещё успешным, нужным и здоровым, но узнать, что общество уже не верит в твои силы.
— Это из-за понижающего возрастного коэффициента, — попытался успокоить Сына Старик. — Они вводят его при расчёте цены для каждого, кому больше пятидесяти. Тебе не о чем волноваться, цена твоей жизни пока высока и у тебя в запасе ещё много-много долгих лет.
— Я понимаю, — ответил Сын. — Но это немного грустно и необычно — ощущать приближение собственной старости.
Старик не стал рассказывать Сыну о том, что это чувство лёгкой грусти теперь уже не пройдёт, оно не покинет и с ним надо будет смириться. Снижение ценности в глазах общества — это только лишь начало, а потом будет немощь тела, дрожание рук, слабость ног. И это тоже надо принять. Будет слабеть слух, станет подводить зрение, но надо будет жить и каждое утро говорить себе: «Старик, для тебя начинается ещё один день, держись, не ной, до конца оставайся достойным жизни».
Когда солнце стало клониться к горизонту, лёгкие шустрые детские шаги раздались за их спинами.
— Вот я и нашёл тебя! — услышал