или покарать смертью?
От такого представления царевич вздрогнул.
– Дедушка, а Бог добрый?
– Вестимо, добрый. Нет никого добрее Его. Он же нам всем отец. И как отец добр к детям, так и Бог добр к людям.
– А где дворец Бога? Можно побывать у него?
Старик захохотал, замахал руками.
– Ой, не вводи меня, старика, во грех, не смеши! Коли можно было бы так запросто побывать во дворце у Бога, то не говорили бы, что Он непостижим и непознаваем. Сказано тебе – никто Бога не видел. Нет у Него дворца. Весь мир Его жилище. Некоторые простаки говорят, будто Бог живет на самом высоком небе, сидит на облаках и поглядывает вниз, на землю. Но это говорится спроста.
– Коль никто Бога не видел, почем мы знаем, что Он существует?
– Это и есть вера. Ты, Иван, давно не видел своих родителей, но знаешь, что они существуют.
– Я прежде их видел, потому и знаю, что они существуют.
– Ты и о Боге можешь сказать, что прежде видел Его. Он тебе Сам не показывался, но ежедневно показывал Свои творения: землю, небо, солнце, луну. Ежели ты их видел, то видел и их Творца.
– Да почем мне знать, что это Бог сотворил?
– А кто же еще? Или никто мир не создавал, а все само по себе возникло? По щучьему веленью, по моему хотенью? Не смеши меня, парень!
Крепко призадумался юноша. Никогда прежде его не посещала мысль о том, откуда взялся белый свет. Для Ивана он был всегда – со дня его рождения. Шли годы, царевич рос, зимой играл в снежки, летом купался в реке, золотое солнце светило днем, серебряный месяц – ночью. Понятно и просто. Но если Бог сотворил все, значит, было время, когда нашего мира не существовало? Юноша спросил об этом старика.
– Да, парень, было время, когда ничего не было. Даже времени не было. Был только Бог, ибо Он был всегда. И вот одним Своим словом сотворил Бог небо и землю. На земле сотворил воду и сушу, а над землей – небо. Сотворил солнце и луну, былие травное, деревья плодовитые и всяко дыхание – зверей, птиц, рыб. Напоследок взял Бог персть земную и сделал из нее первого человека Адама – нашего праотца.
Рассказ Пантелея удивил Ивана.
– Что же получается, дедушка? Бог захотел – сотворил мир. А захочет – уничтожит его?
– Да, парень. Придут когда-нибудь последние времена. Будет землетрясение великое, солнце станет мрачно, звезды небесные падут на землю, и всякая гора и остров двинутся с мест своих. И будет всеобщее светопреставление.
Последнее слово старик произнес особенно важно, по слогам, наставительно подняв палец.
– Когда же это случится? – прерывающимся голосом спросил Иван.
– Этого никто не знает. В книгах про то написано: «О дне же том и часе никто не ведает».
Глава 6
Иван прожил у Пантелея несколько дней. Словоохотливый старик с удовольствием отвечал на его вопросы, распалялся, хватал книги, открывал на закладках и назидательно зачитывал чужие мудрые слова. Рассуждали обо всем: о вере, о Боге, о светопреставлении.
Не все царевич понимал, но все было ему ново и любопытно. Правда, многого Пантелей не мог объяснить. Раз Иван спросил его:
– Ты говорил, дедушка, каждый народ по-своему в Бога верует. Значит, у каждого народа своя вера. Сколько же всего вер?
– Сколько народов и царств, столько и вер.
– А в вашем царстве какая вера?
– Наша, русская вера, самая правильная.
– А в иных царствах какие веры?
– Вестимо, еретические и басурманские.
– Расскажи о них.
Старик поскреб затылок.
– В моих книгах как-то глухо про это пишут.
– Тогда разъясни вашу веру.
Пантелей замялся.
– Нашу веру непросто разъяснить. На словах ты ничего не поймешь. Нашу веру надо видеть. Езжай в ближайшее село, попроси, чтобы тебе указали церковь. В ней спроси попа. Выйдет к тебе длиннобородый и длинноволосый мужичок в рясе. Вот его и расспроси о нашей вере. А я боюсь наврать.
– Что же ты, дедушка, такой начитанный, а свою веру объяснить не можешь, – усмехнулся царевич.
– Не смейся, Иван, надо мной, стариком. Надо мной плакать надо, а не смеяться. Вишь, у нас на Куличках перемена веры вышла. При старом царе одна вера была, старая. А при новом царе стала другая, новая.
Царевич удивился, как это можно переменить веру, если она невидимая и бесчувственная?
– Можно, – вздохнул Пантелей. – Ведь вера в книгах записана. Были у нас книги старые, от дедов и прадедов оставшиеся. По ним мы и верили. По ним и Богу молились. А нынешний царь Алмаз и его собинный друг патриарх Никель решили, что вера у нас негодящая и негораздая, надо ее обновить. Вызвали они чужестранных мудрецов, а те наши старые книги объявили ложными и написали нам новые книги. Но, говорят, в этих книгах много непотребного и несуразного. И теперь у нас на Куличках раскол произошел. Кто по-старому верует, кто по-новому. Только, слышь, за старую веру у нас казнят: языки режут, руки рубят, на кострах жгут. Так что, парень, я теперь сам не знаю, как верить. По-старому, как деды и прадеды верили? Или по-новому, как царь и патриарх приказывают?
– Что же мне делать? Где же я найду истинную веру? – загрустил Иван.
– Не кручинься, парень, как ехал по белу свету, так и езжай. Посмотри разные страны, попытай разные веры. А коль хошь нашу веру узнать, ищи церковь или монастырь, там тебе все растолкуют. А на меня, старого дурня, не сердись.
Царевич распрощался с Пантелеем, собрался в путь-дорогу и поехал далее.
В деревушке, где жил старик, церкви не было. В соседней деревне – тоже. А в следующей над Иваном посмеялись:
– Церкви у нас нет, парень. Зато есть кабак. Может, там найдешь, что ищешь.
Прежде царевич кабаков не видал. И из любопытства решил туда заглянуть.
Кабак располагался при выезде из деревни. Это была убогая лачуга, крытая соломой. Рядом стоял дом кабатчика – добротный, высокий, основательный.
Дверь лачуги была распахнута настежь. Из нее нестерпимо разило чем-то кислым. Добрый молодец несмело вошел, поморщившись.
В кабаке пусто. За стойкой скучал кабатчик – здоровенный мужик в красной рубахе. Его легко можно было принять за палача – личико неудобосказуемое, взгляд тухлый, борода за кушак заткнута. Он мрачно наблюдал за юношей: как тот слезает с коня, как медлит перед дверью.
– Чего тебе, малец? – хмуро спросил мужик.
Иван оробел.
– Мне поесть бы чего.
– Поесть у меня нечего. Есть будешь у мамочки