Читать интересную книгу Дочь Волка - Виктория Витуорт

Тогда он, конечно, был не стюардом, а просто мальчишкой. Трудно представить, чтобы это угрюмое вытянутое лицо с постоянно подозрительным выражением могло принадлежать мальчику. Рассказывают, что леди Абархильд тогда соединила кости ноги, но с тех пор Луда сильно хромал, он даже ходить прямо не мог, не то что играть в бочонок. Мысль о телесной слабости Луды принесла Хирелу порочное и запретное удовольствие. В течение года этот человек мог держать народ в узде, но сегодня, в этот день из дней, он, простой пастух, был здесь более ценным человеком.

Он мог видеть только головы и плечи – ничего больше; ощущал лишь предательски скользкую землю под ногами и давление со всех сторон громадной обезличенной человеческой массы, такое, что трещали ребра и трудно было дышать; не чувствовал ничего, за исключением густого и удушливого запаха пота. Однако он мог слышать толпу. Возбужденные вопли и призывы женщин и детей; выкрики стариков, дающих советы и поощряющих борющихся. Многие из зрителей взобрались на деревья, чтобы попытаться увидеть или угадать, где в этой давке может находиться бочонок, и оттуда бросали подсказки по стратегии и тактике сражения. Вдруг откуда-то прямо перед Хирелом появился русоволосый дьякон Хихред, который с хрипом и стонами упирался прямо ему в плечо. Но Хирел стал давить еще сильнее, глядя Хихреду в глаза и радостно смеясь ему в лицо.

А затем наступило одно из тех странных затиший, которые время от времени случались по какому-то безмолвному согласию сторон. Пауза эта начала распространяться от центра: люди пытались отдышаться, вытирали пот, наклонялись вперед, упираясь руками в колени, чтобы сохранить равновесие. И переглядывались, отправляя друг другу молчаливые послания относительно того, где приложить силы. Хирел знал, что многие такие взгляды сейчас устремлены на него как на самого крупного и сильного бойца Донмута. Что-то заставило его посмотреть поверх голов соратников и противников, в ту сторону, где на склоне холма в плотную группку сбились девушки, которые хватали друг друга за руки и указывали пальцами на сражающихся. Смеялись. Они были тайной для него, эти создания с нежными лицами, которые брали шерсть его овец и чудесным образом превращали ее в тонкую ткань с помощью каких-то секретных приемов. Все вокруг говорили, что ему нужна жена. После смерти леди дела с переработкой молока шли неважно. От девушек исходило какое-то розовое сияние, и в своем приподнятом и восторженном состоянии Хирел уже не мог толком определить, то ли это солнце так освещало их своими золотистыми лучами, то ли они сами светились внутренним светом. Там была и белокурая дочка Луды, о которой говорили все. Она смотрела на него. Да, она смотрела прямо на него.

К действительности его вернул рев, прокатившийся по толпе.

Солнце уже село, и постепенно начали сгущаться сумерки. Толпа раскачивалась и кренилась, а затем вдруг рванула в сторону поместья. Женщины и дети бросились врассыпную, визжа от возбуждения, а все сборище медленно и неуклюже двинулось за ними. Внезапно что-то ткнулось Хирелу в живот. Опустив глаза, он увидел, что в руки ему суют бочонок. Он без колебаний нагнулся, крепко обхватил его и неумолимо устремился вперед, двигаясь зигзагами через разгоряченную толпу, словно это были не крепкие мужчины, а заросли тростника. Он знал, что может опередить большинство тяжеловесных бойцов монастыря, а у тех, которые были проворнее его, не хватило бы сил вырвать у него бочку. Просто выбраться из толчеи, протащить ее пару фарлонгов[16], а там можно уже и передать кому-то из своих сотоварищей, способных быстро бегать. Он огляделся в поисках союзника. Вероятно, это должен быть Видиа – егерь поместья, жилистый и ловкий, который славился беспощадностью в этой игре. Но когда Хирел выбрался из давки, никого поблизости не оказалось, так что он просто наклонил голову и бросился вперед…

Во двор поместья его внесли на руках. И каждый выкрикивал его имя.

Все было готово для пира, и они тут же навалились на еду, все еще измазанные в грязи, но теперь уже закадычные друзья – люди из монастыря и поместья. Это было лучшее сражение за бочонок за все времена. Про эту победу можно было сложить гимн, прославляющий самоотверженных бойцов. В воздухе плавал аромат жареной свинины, были открыты самые большие бочки с южным вином. Впервые в жизни Хирел оказался за стоящим на возвышении столом в таком блестящем окружении – с Радмером, повелителем Донмута, с его братом-аббатом, с леди Абархильд и ее внучкой, со всей верхушкой поместья и монастыря, а его победный бочонок, украшенный гирляндой из плюща, стоял на доске, покрытой холстом, прямо перед ним. Он смотрел на женщин, двигавшихся по залу с полными тяжелыми кувшинами, и они казались ему ангелами с небес.

Это событие должно было стать легендой. Двадцать, тридцать лет спустя, когда он уже будет стариком, на него будут показывать пальцами сыновья тех, чьи отцы сейчас сами были подростками, и будут рассказывать им, как Хирел, простой пастух из поместья Донмут, выиграл бочонок.

Он плавал в море всеобщего одобрения, приправленного сладким вином и ароматным элем, наслаждаясь незнакомыми вкусами и редкими удовольствиями. Хрустящая жирная корочка на жареной свинине. Зайчатина. Гренки, обжаренные в яйце с какими-то специями, которых он никогда раньше не пробовал.

По мере того как кувшины двигались по кругу, в зале становилось все более шумно и тепло, а шутки и шалости делались все более смелыми. Посреди всего этого веселья выделялся дьякон Хихред, втянутый в какую-то замысловатую питейную забаву. Женщины ушли. И это было правильно.

Луны в эту ночь не было. Взор Хирела уже затуманился, и он глубокомысленно кивал сам себе. И вполне осознанно. Кто знает, какие опасности таит в себе эта летняя сказочная – трауи[17] – ночь? Он рывком поднялся со скамьи и встал на ноги. Он был героем этого часа и поэтому должен быть в центре зала и в гуще всех игр. Под рев толпы он шагнул с помоста, и собственное имя, повторяемое десятками людей, звучало в ушах его сладкой музыкой.

И он вдруг поймал себя на том, что жалеет, что женщины ушли. Ему хотелось, чтобы они тоже восхищались им. Чтобы та, светловолосая, снова посмотрела на него.

7

– Все. Довольно. Ты слышала мой ответ. – Радмер встал, едва не коснувшись головой низкой балки. – Ты остаешься в поместье. Пока что ты нам нужна здесь – до поры до времени.

Абархильд что-то сердито прошипела сквозь зубы. Теперь уже оба сына перечат ей. Ее сыновья, которые никогда, никогда и ни в чем не соглашались друг с другом. Альфа и омега ее материнства в этом английском браке. Двое выживших детей.

Радмер, который с первого момента своей жизни, как только оказался у нее на руках, смотрел на нее этим жестким осуждающим взглядом – как сейчас. И Ингельд, неожиданное дитя, появившееся под Праздник урожая, когда она уже считала, что не способна к деторождению. Ингельд, причинивший ей столько боли.

Столько боли и столько радости. Внезапно ей явилось видение: он, словно кузнец, сжимает ее сердце парой щипцов, разогревает его до белого каления, до агонии, а потом снова и снова бьет по нему молотом; видение было настолько реальным, что она даже почувствовала на лице жар от воображаемого кузнечного горна.

– Время? Это роскошь, которой я лишена. – Она взглянула на своего старшего сына. – Мне необходимо прийти в согласие с Господом. Мне нужен мой собственный духовник. – Тихое пристанище для души в монастыре и наставник, который поможет ей подготовиться к встрече с Небесами. Почему они так расстраивают ее? Неужели еще не заметили, что человеческая жизнь коротка?

Радмер покачал головой:

– Мы рассчитываем на тебя здесь, в поместье, мама. Ты настояла на том, чтобы его, – он указал подбородком на брата, – назначили сюда, в Донмут, и я согласился вопреки своему желанию. – Скрестив руки на груди, он смотрел на нее. – Мы десять лет не назначали нового настоятеля в монастырь Донмута, пока ты ждала, чтобы он достаточно вырос для этой роли. А теперь ты хочешь, чтобы здесь было сразу два священника?

Она досадливо поцокала языком.

– Если тебе нужна хозяйка в поместье, заведи себе новую жену. Или отдай мои ключи Элфрун.

– Элфрун еще ребенок.

– Вздор! И ты это прекрасно знаешь. – Она обернулась к своему младшему сыну. – А ты? Я думала, что ты соберешь здесь просвещенных людей. Чтобы не чувствовать себя одиноко. Чтобы не отправляться раз за разом в далекое и тяжелое путешествие в Йорк для задушевных бесед с архиепископом! Это ведь очень утомительно для тебя.

Ингельд долго пристально смотрел на нее.

– Это вовсе не утомительно, мама. Вульфхер – мой добрый друг. – В уголках его губ зародилась улыбка, собрав в складки кожу вокруг его теплых карих глаз, что вызвало у нее еще большее раздражение. На лице его играли золотистые отблески пламени очага. – Но еще один священник в Донмуте означает, что кое-кто здесь будет неодобрительно относиться ко мне. А зачем мне это нужно? – Он покосился на брата. – Как будто в этом смысле недостаточно того, что делает Радмер.