Читать интересную книгу Золото мистера Дауна - Валерий Смирнов

Вместо гомыры — муцифали, белого медведя, мне таскают диетфуфло, силос, подводную лодку и вашу устрицу пустыни. И это за мои бабки! Такую меню хуже цикория не станет штефкать последний политрук. А катюха и другая литература вместе с трактором вообще не выдается. Я прямо-таки хаеваю, что не могу сесть на спину без снотворного косячка и имею шанс зажмуриться от скомли.

Что за порядки в вашей именно Фэ, а потом уже РэГэ? За свои бабки мне не дают ни сигареты «Портрет участкового», ни коньяк «Две косточки», до которых я имею таску.

И вы еще имеете хаблость называться свободной страной? Империя зла за железным занавесом — вот кто вы есть против моего бывшего родного Советского Союза. Когда я мотал срок на родине, в Претории меня так не трюмили, как здесь, нехай я чалился как революционер после гестаповского цементирования. Потому при вашем немецком фашизме рассматриваю на себя политическим узником совести.

Вообще ваш китт Вейтерштадт ни разу не похож на другой, остро нужный почти свободной личности.[4] Я еще не полировал дерево перед плинтованием, а ко мне уже зэковское отношение. Ваши сучьи порядки доведут меня до манипуляций. Я пока почти свободный гражданин, уже согласный на любую вахлачку. Вот до чего меня довел ваш косящий на вольтанутого Мюллер. Потому вместо давать ливер за изенбровой биксой, ставить пистон шедевральной чуве, прямо-таки шпилю декофт через балдометр. Я же требовал не дефицит, промокашку или прыщавую шмакодявку, а широкоформатную буферную шмару. Но вместо этого херр на полшестого Мюллер достает ковыряловкой и щерится над правами человека, задиктованными ООН и природой.

Кроме всего этого беспредела, мордомаз — хреновый, королева — черная, а я привык до белой и, как есть мен нашпигованный, желаю пьендрос у кошаре, где безвинно карачусь за идею. Когда не сделаете соблюдений моих прав человека, я окунусь в озеро прямо в окопе, за что мой доктор настучит в пустолайки. Тогда вам станет лапса и должностной кадухис вместе с мухоедом Мюллером.

— Ну и что? — спросил Таран у адвоката.

— Как что? Разве прокурор имеет возможность удовлетворить все твои желания? Возьмем всего один пример. Ты пишешь, что хочешь сигареты «Друг». Их уже давно не выпускают на территории бывшего Союза… Где тебе их немцы возьмут? Да, в отличие от других заключенных, ты перевел семьдесят тысяч за индивидуальную кухню. Но разве за эти деньги ты вправе требовать начать производство твоих любимых сигарет? Никакая местная санэпидстанция не позволит этого «Друга» с собачьей мордой… Короче, Таран, ты сейчас сидишь в следственном изоляторе федеральной земли Гессен, а не в борделе у Привоза. Так…

— Так ты же сам сказал, чтобы я тянул резину, — возбудился Таран. — И они таки нарушают права человека. Во-первых, до сих пор не прислали телку, а во-вторых…

Слушай, Сашка, мне вчера звонил Вовка с Ривьеры. Ему еще три года мотать. Так он, между прочим, не в предвариловке как я, а в ихней зоне парится. Там у них в тюряге на обед семь сортов мяса, а мне всего четыре подсовывают. Так Вовка — явный зэк, а я пока свободный граждан. Как тогда будут щериться в зоне, если в предвариловке всего четыре сорта мяса… Да, так вот, несмотря на эти издевательства, я, как мог, помогал тебе. Даже говорю по-фраерски, без заметных акцентов. И чем ты недоволен? Мало у них ушло времени, чтобы мою телегу прочесть?

— Прокурор от него чуть ли не облысел. Вместе с академиками.

— Мне бы их заботы. Скажи, тут зэкам устраивают стрижку под ноль?

— При их желании. Короче, Таран, слушай меня внимательно. Пока ничего-нельзя сделать. Я выяснил, через неделю-другую тебя передадут фэбээровцам. Шапиро чересчур открыл жалюзи, и ему гарантировали программу защиты свидетелей. В общем…

— В общем и целом, я этого Шапиру…

— Тише, Таран, — адвокат многозначительно кивнул головой в сторону. — Лучше гони порожняк.

— Ссученный ботало Шапиро,[5] а не ты, нарвется до комплиментов, только мне надо краем пройти. Но когда я Потяну веревку…

— За это пока нет базара, — перебил клиента адвокат, — тебя можно гайкнуть до грызни…

— Качум верзо! Нехай я, князь, заделаюсь орлом, — на всякий случай не поверил Гринбергу Таран, — но сведу кены с этим рвущим очко неуловимым мстителем Шапиро, пускай его ныкают хоть в лыве. Балериной чину потараню, на луну отправлю, движок заглушу падле, в сберкассе с нее дельфина устрою…

— Вяжи бульдить и борматься!

— Ты поехал? — не прислушался к совету адвоката клиент — Я эту сукадлу буду строчить в Роттердам с заходом в Попенгаген, а потом повешу ей галстук и псам скормлю. Хрен он поимеет счастье попасть в дуборезку перед уборкой… Короче, я прямо на этих шхерах шерудил рогами. Какие-то ялыманы имели шибарту чухануть нас гецом и устроить мне вилы в бок. Теперь я их заимею, пускай хвостом не накроюсь, но фидуцию исполню. Им выключенный счетчик раем прокатает! Мы имеем дать оборотку, спочкать и умыть этих махновцев, посадить их на сквозняк, облакшать по любому прайсу, взять на доктора за их помпу с помпадуром и зафаршмачить на всю катушку! Вывернусь до упора, но вспотею их, отбараю гнид на всю катушку. Наведи коны с… Врубился? А их бондаря, ртом божусь, подливу не гоню, запузырю дирижером оркестра Дворца бракосочетания. В общем, сделай шутвис и кинь мне маяк… Да, выскочишь из мышеловки, брякни чесотке… Ладно, скажи музыкантам пусть зайдут назад.

— Понял, — спокойно ответил господин Гринберг, — но у меня есть еще один вопрос. Он возник при покупке заказанного тобой особняка. Мы немного опоздали. Вышел новый закон, согласно которому прежде, чем получить право на покупку недвижимости, необходимо приобрести ценных бумаг английских фирм на сумму не менее, чем семьсот пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. И право на проживание в Англии будет обусловлено сохранением твоих инвестиций на данном уровне.

— Черт с ними, — согласился мистер Таран, — я уже инвестировал столько экономик — и мексиканскую, и родную американскую, но особенно — украинскую… Блядь! Они кинули меня на четыре лимона… И обосрали на весь мир…

— Опять за рыбу гроши… — пробормотал господин Гринберг, с трудом отрывая жирный зад от кресла.

— Слушай, Сашка, вот что я тебе скажу, — на всякий случай заметил напоследок его клиент. — Я согласен отдать, что у меня есть. Кто-кто, а ты знаешь, у меня таки да есть… Лишь бы вернуть долги…

— Я все устрою, — ответил господин Гринберг, открыл дверь и позвал музыкантов.

— Ребята, — попросил Таран квартет Гварнери, — сделайте красиво и громко, так, чтоб другие зэки, нехай они нищие и не могут заказать музыки, тоже приторчали. Тут в конце коридора Курт парится. Безработный, булку спер, а эти палачи его сюда, за решетку. Как в старое время, за кусок хлеба… Он теперь, наверное, за пожизненное мечтает… Ладно, брякните так, чтобы этому голодному тоже стало весело…

Прежде чем господин Гринберг вышел в коридор, по его ушам ударило сильнее взрывной волны начало песни:

Кто родился в Одессе,Тот родился в рубашке,Тот не станет ни лохом,Ни бездомным бродяжкой,Не помрет за идеюБез копейки в карманеИ от чувств безответныхНе утопится в ванне.

Адвокат Гринберг медленно шел по шикарному ковру, устилающему коридор. Да, такого ковра не было даже в доме его папаши, торговавшего газводой в будке на Торговой улице. Эту будку снесли за год до того, как семья Гринбергов эмигрировала в Германию. Господин адвокат брел по блиставшему роскошью коридору к лестнице, а вслед ему из камеры Тарана летела песня:

Кто родился в Одессе,Тот не верит плакатам,В совесть высших чинов,В бескорыстность богатых,В не продажность суда,В непреложность закона,На удачу не молится,Как на икону.

Адвокат, не торопясь, спускался по мраморной лестнице следственного изолятора города Вейтерштадт, где сидели самые обычные граждане в ожидании своей дальнейшей судьбы. Пока суд не признает кого-то из них виновным в преступлении, заключенные просто обязаны находиться в человеческих условиях, а как же иначе, усмехнулся Алекс. Господин Гринберг остановился, чтобы перевести дух, и прислушался к тихо долетающим словам:

Кто родился в Одессе,Тот от быта не стонет,И по морю плывет,И на суше не тонет.Зная, что от правителейТолку не много,Заменяет собоюОн и черта, и Бога.

Господин Гринберг попросил надзирателя подогнать машину. Он стоял в щедро украшенном мрамором вестибюле следственного изолятора и уже думал над тем, как лучше выполнить задание клиента.