Читать интересную книгу Я — годяй! Рассказы о Мамалыге - Григорий Розенберг

И Толя снова чуть не умер от хохота, но теперь уже все повалились на паркет и даже Алина Георгиевна аж присела на корточки.

«Во дураки!» — думал Миша, поглощённый своим открытием и высочайшим признанием своих заслуг. Взгляд его упирался в висящую напротив картину Левитана с рекой, лодками и берёзами. И вдруг Миша увидел чудо. Оказывается, русский художник Левитан не рисовал небо одной синей чертой сверху, а доводил небо до самого низу, до самой земли. То есть небо и земля соединялись! Миша быстро глянул в окно. Небо на улице точно так же опускалось до самых крыш домов напротив, и никакого пробела между небом и землёй, оказывается, не было!

«А я-то!» — подумал Миша. Настоящий художник всё должен делать по-настоящему, и Миша, набрав полную кисть синей краски, стал аккуратно зализывать весь лист, чтобы небо соединилось с землёй. Получалось не совсем то, что представлял себе Миша, но правда жизни восторжествовала.

— Батюшки! — Миша опять вздрогнул от голоса Алины Георгиевны. — Это что ж ты наделал с таким чудным рисунком!

— Да ладно, — солидно ответил Миша, — он же всё равно не новогодний…

— Подожди же, господи! — воскликнула Алина Георгиевна и побежала куда-то.

Когда она вернулась (тоже, между прочим, бегом) в руках у нее были банка с чистой водой и кисточка. Миша увидел, как можно смывать уже нанесённую краску, и немного удивился.

Спасти рисунок, по-видимому, всё-таки не удалось, так как Алина Георгиевна в сердцах спросила:

— Ну, и зачем ты это сделал?

— Как там, — ответил Миша, показывая пальцем на картину Левитана.

— Что «как там»? — не поняла Алина Георгиевна.

Дети, переключившиеся на Мишин рисунок, опять громко захохотали.

— Ну, небо! — сердясь, сказал Миша.

— Ах, небо… — задумчиво сказала новая воспитательница. — Да, тут ты прав… Я не подумала. Но я должна буду тебе кое-что рассказать про это. А рисунок — ничего. Рисунок получился замечательный!

— Но не новогодний, — вздохнул Миша.

— Но не новогодний! — развела руками Алина Георгиевна.

Когда перед обедом строились, как всегда, гуськом в очередь к тёте Нине для вливания в рот одной ложки рыбьего жира, Миша обнаружил, что Таня Ивлева, оказывается, сегодня не пришла, а вот Игорь Долгов, наоборот, стоит за спиной и подталкивает, подталкивает в спину, провоцируя на что-нибудь, за что накажут.

— А я вот сейчас расскажу! — зашипел на него Миша популярной, постоянно употребляемой формулой садиковских воспитанников. Через каждые одну две минуты в садике можно было услышать эту фразу из поджатых детских уст. Это поощрялось воспитателями и заведующей, за недонесения наказывали, короче, иногда этой подлянкой можно было и осадить агрессора.

Однако, когда Миша широко раззявил рот для приёма очередной порции китового деликатеса, Игорь подтолкнул его, ложка звякнула о зубы, и рыбий жир вылился на шею.

— Ах ты… — тётя Нина уже подняла раскрытую ладонь, но запнулась, и рука повисла в воздухе. — Открутит он мне… Иди давай!

И она вытолкнула Мишу из очереди.

Как хорошо, когда у садика есть свой большой двор. А лучше — двор-сад. Конечно, летом это, как говорила мама, райский уголок, но и зимой даже игра на верандах — потрясающее удовольствие. А у Мишиного садика был именно такой большой двор-сад.

Иногда, когда они плохо себя вели, их строили парами и пускали ходить строем вокруг клумбы, чем и ограничивали их гуляние на текущий день. Когда же претензий не было, можно было свободно распоряжаться пространством веранды и прилегающей к ней зоны. При этом строго запрещалось:

а) есть снег;

б) драться сосульками;

в) держать снег в карманах;

д) приносить снег в группы.

Поэтому понятно, что именно дети старались делать больше всего.

Алина Георгиевна вывела их во двор, никого не оставив наказанным в группе.

— Чего я знаю! — заговорщицки подъехал к Мише Игорь Долгов, когда Миша по суеверной привычке осторожно трогал снег на ступеньках.

— Ну? — насторожённо сказал Миша.

— Лучше всякой сосульки!

— Врёшь! — равнодушно предположил он.

— Честное Ленинское — честное Сталинское!

— Ну?

— Идём, покажу.

Игорь отвёл Мишу в противоположный угол веранды и показал на зелёную трубу ограждения:

— Вот здесь.

— Что — здесь?

— Вот он, он и он, — Игорь пальцем ткнул в каждого из стоящих мальчиков, — уже пробовали! Знаешь, как вкусно!

— Угу! — закивали все трое.

— Славка ещё летом, — стал объяснять Игорь и кивнул на Славку, — пролил здесь клубничный сироп. Помнишь, всем в блюдца наливали?

— Нет, — сказал Миша.

— Эх ты! А вот он пролил. Сироп растёкся, а зимой замёрз. Славка лизнул и давай нас звать. Вкуснотища! Ну, а мы — тебя. Славка говорит, нам с тобой помириться надо, и мы станем, как кровные братья. Видел, сколько у меня было крови! И тебя за ухо оттаскали. Так что, можешь лизнуть — и мы в мире.

Лизать что-либо, даже если на это пролита еда, мама строго запрещала. Но сироп!.. Было бы это варенье, или, например, повидло, или даже обыкновенный вкусный сок, — Миша бы сказал: «Мне нельзя!», — и ушёл бы обратно. Но сироп!.. Это таинственное вещество, которое тетки в грязных передниках вливают в газированную воду и быстренько размешивают кручёной ложечкой, и получается нечеловечески вкусно. И всегда — вместе с газ водой, и никогда — отдельно. Как же должно быть вкусно, когда отдельно. Да ещё клубничный! Да ещё замороженный!

И Миша, кивнув, решительно спросил: «Где?»

Четыре указательных пальца ткнули в заиндевевшую трубу в одно и то же место.

Миша присел, далеко вперёд высунул язык и стал медленно приближать его к указанному месту. Когда между Языком и трубой оставалось миллиметра четыре, Миша скосил глаза и осторожно лизнул… вернее, попытался лизнуть. Но произошло непонятное. Мише показалось, что если сюда что-то и пролили, то явно не сироп, а какой-то суперклей. Кончик языка прилип намертво. Как в волшебной сказке.

Миша подождал секунду-другую и опять потянул язык обратно. Труба не пускала. Он опять скосил глаза. Четыре физиономии, увидев, что, наконец, свершилось, изобразили искренний восторг.

— Обманули дурака на четыре кулака! — весело начали скандировать они. — Обманули, обманули, обманули дурака!

Миша уже чуть было не произнёс магическую формулу: «А я вот сейчас расскажу», — но тут же с болью обнаружилось, что произносить-то и нечем.

Ликованию Игоря не было границ. Прыгая вокруг Миши, он стал изображать танцы дикарей из «Тарзана» и исполнять свою любимую песенку о том, кто по верёвочке бежит.

Миша опять зажмурился и резко дёрнул голову назад. Сначала стало солоно во рту, а потом запекло кончик языка. Миша сплюнул, кровь закапала на заснеженный пол веранды.

— Кровные братья, кровные братья! — веселился Игорь, но его друзья уже перепугались.

— Снег, снег приложи! На вот, ну! — стали совать ему в руки и в лицо снежные горсти.

Он сначала отмахивался и молча вытирал слёзы, а потом сам испугался и запихал снежок в рот.

— Чем это вы тут занимаетесь, граждане товарищи? — опять неожиданно и опять из-за спины раздался голос Алины Георгиевны.

— А Мамалыга снег на железе лизал, и у него язык прилепился! — радостно доложил Игорь.

— Миша! — испугалась Алина Георгиевна, — быстро покажи язык!

Увидав во рту Миши красный снег, она распрямилась и кликнула тётю Нину:

— Побудьте с ними, я сейчас!

И побежала с Мишей в медпункт.

Ничего страшного не оказалось. Ему помочили рот марганцовкой, чем-то ещё мазали и разрешили обойтись без полдника и без ужина.

— Зачем ты это сделал? — спрашивала воспитательница, когда они возвращались обратно.

— Он сказал, там сиро-о-оп!.. — ябедничал Миша. — Он так спица-а-а-ально…

— Где? — не поняла она.

— На пери-и-илах. Это он спица-а-ально! За то, что я ему голову разби-и-ил. Он сказал «кровавые братья»…

— Какой ужас! — пробормотала Алина Георгиевна. — И набрались же откуда-то такой ерунды! — И, обращаясь к Мише: — Так это Игорь тебя научил?

— И-и-игорь! — заябедничал Миша.

Притихший Игорь ждал на веранде наказания, но наказания не случилось.

— Игорь, — обратилась к нему, как бы между прочим, Алина Георгиевна, — тебе нравятся сказки, которые рассказывает нам Миша?

— Да-а, — насторожённо сказал Игорь, но про кино больше. Я про шпиков кино люблю — он про них страшно рассказывает. Да. А что?

— Ну, а если бы он так и не отлепил язык, чем бы он это рассказывал?

— Отлепил бы, — махнул рукой Игорь. — Весна пришла бы — отлепил бы. Или из чайника горячим чаем полить — отлепил бы!

— С сахаром! — подсказал Славка.

— Скажи ещё — с сиропом! — строго глянула на него Алина Георгиевна. — Нет, братцы. Каждый ваш язык — это драгоценность. Никто из зверей не умеет так говорить, как вы!