окружённых глухими заборами. Ворота у тех домов были распахнуты, и поэтому было видно, что́ происходит за ними. Падал снег, но потом оказалось, что это совсем не снег, а пух, но не тополиный, а какой-то другой, потому что на деревьях не было листьев. Во дворах валялись в беспорядке сломанные вещи, какие-то тряпки и лежали окровавленные люди в чёрной одежде. Вся эта картинка была какая-то не то чтобы чёрно-белая, а коричневатая, без ярких вкраплений. Ветер гонял пух по двору, и казалось, что во всём мире не осталось ни одного живого человека.
Но один живой человек всё-таки присутствовал в этих чудовищных декорациях. В долгополом чёрном пальто и шляпе с полями; он шествовал по мёртвой улице, глядя куда-то вдаль, старательно не замечая открытых ворот и дворов. Он уходил и уже почти исчез из виду, когда вдруг в один из дворов вприпрыжку вбежал Игорёк. Он-то был живым, ярким, в зелёной курточке, которую Ева недавно ему купила. Но краски вдруг стали блёкнуть, а движения сына замедляться. И он уже совсем медленно приблизился к лежащим чёрным телам, так, словно он не переступал своими маленькими славными ножками, а его что-то влекло туда, и лёг рядом с ними.
Ева пыталась прорваться в эту картинку, схватить сына, но нечто не пускало её туда, там не было для неё места. Только дом, двор, пух и лежащие фигуры: большие и маленькая. Во сне Ева поняла: если она сейчас же туда не прорвётся, случится что-то необратимое.
* * *
Через неделю Ева заметила, что с Игорем творится что-то неладное. Обычно его было не загнать спать днём. Но теперь он стал каким-то вялым. Несколько раз у него шла носом кровь. И наконец, в четверг его ни с того ни с сего вырвало. Ева уложила сына в постель и вызвала врача из американской клиники, только что открывшейся неподалёку. Пока врач ехал, она не находила себе места, металась от Игорька на кухню и обратно. На отравление не было похоже, и Ева запаниковала. Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Врач осмотрел Игорька, успокоил Еву, взял кровь на анализ, обещал позвонить завтра.
На следующий день он позвонил и пригласил их в клинику вдвоём. Сказал, что нужно дополнительное обследование и консультация специалиста. Ева схватила Игорька и помчалась с ним к американцам. Её встретили дежурными улыбками, ещё раз взяли у сына кровь и оставили в кабинете дожидаться специалиста. Пахло хоть и не так противно, как в детской районной поликлинике, но всё равно чем-то медицинским. Через пять минут вошла немолодая женщина, погладила Игоря по рыжей голове и представилась:
– Меня зовут Антонина Григорьевна. Я детский онколог.
Ева пришла в себя от резкого запаха нашатыря. Игорёк испуганно хныкал на руках у медсестры. Так начались Евины хождения по мукам.
Страшное слово «лейкоз» вошло в её жизнь. Но для того чтобы поставить окончательный диагноз, необходимо было сделать пункцию. Этот момент Еву безумно пугал, потому что после него исчезнет надежда. Но и оттягивать больше нельзя, сказала врач.
Ева не могла поверить, что это случилось с ней и с её Игорьком. Ведь всё у них было так славно. И продолжалось бы ещё много-много лет. «Тут, может быть, ошибка, сейчас она разъяснится», – думала Ева, лукавя сама с собой, когда на следующий день везла Игорька к экстрасенсу. Экстрасенс был проверенный, надёжный, не какой-нибудь там по газетному объявлению найденный. Это он 4 года назад, посмотрев на Лёликову фотографию, объявил, что тот, да, жив, но очень далеко, в Бразилии, и вернётся нескоро. А ещё он тогда сказал Еве странную фразу. Ты, сказал, цветочек, который распустится не сразу. А когда ты распустишься, то сможешь делать всё то же, что и я могу.
В этот раз, едва увидев Игорька, он перестал улыбаться. Поводив над ним руками, сказал коротко:
– Лейкоз. Срочно в больницу, может быть, успеешь, девка. Я помочь тут не смогу.
Вернувшись домой, как подкошенная рухнула Ева на кровать. Теперь, когда для спасительных сомнений больше не было места, её мысль билась в тисках всего лишь двух возможностей: переживет Игорёк первую химию или нет.
Первая химия всегда самая страшная. Самая сильная. Необходимо выжечь весь костный мозг до стволовых клеток, сжечь все бласты, чтобы вырос новый костный мозг, здоровый. Когда начинают лить химию, падает гемоглобин, лимфоциты. Гемоглобин падает к ночи, и утром человек может просто не проснуться. Это кому как повезёт. Через неделю после начала химии показатели самые низкие, иммунитет практически на нуле.
А много ли ребёнку надо? Ведь мамочки заходят в боксы, где лежат их полуживые дети, хоть и в бахилах, но с улицы, полной микробов и вирусов.
И хотя Игорёк с катетером в подключичной вене, благодаря Евиным деньгам, лежал в боксе один, через шесть дней после начала химии у него поднялась температура. Ева сразу почувствовала это, едва прикоснувшись губами к его прозрачному лобику. Она побежала звать врача, и Игорька сразу же забрали в реанимацию. Воспаление лёгких. Это и был последний раз, когда Ева видела его живым.
Ева просидела под дверью отделения реанимации, раздавая деньги всем входившим и выходившим сёстрам, санитаркам, врачам, три дня. Внутрь её так и не пустили; может быть, оно было и к лучшему. Она ловила крохи информации, пытаясь понять по выражению лиц, насколько близко к краю остановился Игорёк. Состояние тяжёлое. Но есть же надежда, есть? Мы делаем всё возможное. Вот возьмите. Не надо, спасибо. Мы и так всё возможное делаем. Сначала она задавала вопросы вслух, потом спрашивали только её глаза. Все три дня Еву била крупная дрожь.
Зав отделением вышел к ней на четвёртый день. Лицо его закрывала привычная маска сдержанного сочувствия – он делал свою работу. Организм не справился. Он не мучился. Ты молодая. У тебя ещё будут дети.
Жить дальше было невозможно. Нестерпимо. Дышать больно. Боль раздирала тело. Ева вцепилась в волосы и завыла, согнувшись пополам. Прибежали две медсестры, взяли её под руки, сделали укол.
Ева не помнила, когда и как добралась домой. Рухнула на четвереньки в прихожей, почему-то ползком дотащилась до серванта, где хранила лекарства, что-то глотала, чем-то запивая, и с этого момента начались выпадения из реальности.
* * *
Она снова попала в тот сон, который приснился ей перед болезнью Игорька. На этот раз ей удалось прорваться внутрь страшной картинки. Её ребёнок лежал рядом с женщиной, которая ещё была жива. Ева медленно приближалась к ним. Неожиданно