Читать интересную книгу Волшебная лампа Аладдина - Григорий Ягдфельд

Вошел султан и сказал нежно:

– Дочь наша… Будур!

Царевна бросилась к нему.

– Как хорошо, что ты пришел! Скажи: ведь это было? Правда? Ты же ругал меня за оборванца?

Султан сделал круглые глаза:

– О каком оборванце ты говоришь, дочь моя? Я тебя ругал за принцев, что их уже не осталось…

– Да нет же! – воскликнула царевна. – Я говорю об Аладдине!

– Об Аладдине?

– Да! – воскликнула, сияя, царевна. – Вспомнил?

Султан сдвинул брови и начал вспоминать:

– Аладдин, Аладдин… О каком Аладдине ты говоришь, дочь моя?

– Значит, я спала… и все это был сон… – печально сказала царевна.

И глаза ее погасли.

Мубарак покинул покои царевны.

Едва дверь за ним закрылась, он пустился на радостях в пляс, высоко подбрасывая ноги.

Приплясывая и фальшиво напевая, Мубарак открыл тяжелый замок султанской тюрьмы. Продолжая выделывать ногами причудливые письмена, он подошел к краю каменного колодца и крикнул в глубину:

– Эй ты!

Со дна колодца поднял голову Аладдин.

Высоко в квадрате света торчала крошечная голова Мубарака. Она злорадно сообщила:

– Завтра ты будешь уже без головы!

Аладдин усмехнулся:

– Еще какие вести?

– А еще – я женюсь на царевне Будур!

Аладдин своими широко расставленными глазами посмотрел на него, схватил сухой ком глины и с силой метнул вверх.

Ком глины попал прямо в рот Мубарака, который хотел еще что-то сказать, но не успел. Мубарак выплюнул глину и заскрежетал зубами.

* * *

Старая Зубейда в глубокой задумчивости сидела посреди своего разграбленного дворика.

Наверное, она сидела долго, очень долго и сидела бы еще, если бы коза не подошла к валявшейся во дворике лампе и не потянулась к ней мордой.

В ужасе Зубейда вскочила, оттолкнула козу. И ей в голову пришла спасительная мысль.

Нерешительно подойдя к лампе, она притронулась пальцем, заглянула в нее и робко спросила:

– Ты здесь?

Никто не ответил.

Зубейда постояла, потом сказала сама себе:

– Надо!

Но продолжала стоять, глядя на лампу как завороженная.

Наконец собралась с духом, села на корточки и положила лампу на колени.

Закрыв от страха глаза, она потерла лампу концом рукава. И услышала громовой голос:

– Слушаю и повинуюсь!

Зубейда заставила себя посмотреть на джина.

– У тебя есть совесть? – спросила она.

– Что? – не понял джин.

– Как тебе не стыдно! Зачем ты позволил схватить Аладдина?

– Надо было потереть лампу…

– А ты сам не мог догадаться?

– Не мое дело! – сказал джин.

– Не болтай! Неси Аладдина обратно!

– Я его не уносил… – проворчал джин.

– Что ты сказал?! – строго спросила Зубейда.

Но джин уже улетел. А Зубейда взяла метлу и брезгливо стала подметать место, где он стоял.

Она, конечно, не могла видеть ни то, как на султанской темнице сам собой упал замок, ни то, как опять же сами собой открылись там двери, ни то, как джин извлек Аладдина из каменного колодца и вновь тем же способом закрыл замок на дверях.

Просто она не кончила еще подметать двор, как перед нею словно из-под земли выросли Аладдин и джин.

Увидев сына, Зубейда, чтоб скрыть волнение, стала еще яростней подметать. Аладдин хотел обнять мать, но она отстранилась.

– Забирай свою лампу и джина! И чтобы я их больше не видела! – крикнула она.

Аладдин подмигнул джину; он исчез в лампе.

Тогда мать опять посмотрела на сына и громко заплакала. Он схватил ее в объятия. Отталкивая его, мать сказала:

– Чему ты радуешься! Тому, что у нас все утащили из дому?! И если придут гости, твоя мать должна будет им сказать «уходите»?

– …Входите! Здравствуйте! – добавила она любезно.

Аладдин обернулся: в калитку неспешно вошли два старых мастера – те, которых видели мы на недостроенном минарете.

Они уселись под деревом и обвели взглядом разоренный двор.

Абу-Яхья сказал:

– Странные дела творятся в Багдаде…

– А что? – спросила мать.

– Может быть, Аладдин нам объяснит, почему его дядя вчера летал на верблюде?

– Это было задолго до утренней молитвы, – добавил Абу-Наиб, рыжебородый.

– Пусть, пусть объяснит! – злорадно сказала Зубейда. – Аладдин, почтенные мастера хотят узнать, кто отправил твоего дядю по воздуху на верблюде. Скажи им, если у тебя хватит стыда!

Аладдин вежливо улыбнулся, потер лампу.

И перед мастерами появился джин. Однако мастера остались невозмутимы.

Сияя, Аладдин воскликнул:

– Я могу сейчас подарить вам столько золота, что вы до конца ваших дней будете жить в довольстве и сидеть, ничего не делая!

Старики помолчали. Потом Абу-Яхья сказал:

– Мастер Абу-Наиб, ответь мне, своему старому другу, хотел бы ты сидеть, ничего не делая, до конца своих дней?

– Нет, – сказал рыжебородый, подумав.

– Тогда почтенье этому дому!

Мастер Абу-Яхья поднялся и, пропустив вперед рыжебородого, закрыл за собой калитку. Их шаги замолкли в отдалении.

– Ах, как неприятно!.. – сказала мать.

Глянув на нее, Аладдин шепнул что-то джину.

– Мама! – торжественно сказал он. – Закрой глаза и сосчитай до пяти!

– Еще чего… – проворчала она. – В последний раз я играла в эту игру, когда мне было семь лет.

Тогда Аладдин сам закрыл ей рукой глаза и сам сосчитал:

– Раз… два… три… четыре… пять!

И отнял руку от глаз матери.

Двор был неузнаваем. Цветистые шелковые одеяла лежали горой. Стояли сундуки, окованные серебром. Вдоль забора была расставлена новая посуда.

Кивнув с отвращением на джина, мать спросила:

– Это все он?

– Он, – сказал Аладдин.

– Никогда не сяду на эти одеяла! Ни за что не открою эти сундуки! Сейчас возьму козу и уйду!..

И Зубейда начала толкать козу к выходу.

Аладдин удержал ее за платье и грустно сказал:

– Ну, сосчитай еще раз до пяти!

Опять прикрыл ей глаза, сосчитал:

– Раз… два… три… четыре… пять!

Снял ладонь с ее глаз.

Дворик был пуст. Джина тоже не было. Мать кивнула, потом с некоторым сожалением сказала:

– А коврик был ничего…

Вот что было с Аладдином и джином. А в это же самое время с везирем и его сыном происходило нечто другое. Бу-Али Симджур и Мубарак склонились над картой их тридевятого царства. Везирь благоговейно говорил:

– Сегодня вечером, о возлюбленный сын, ты получишь царевну Будур и полцарства.

Жирной чертой везирь разделил царство пополам.

– Вот эта половина – тебе!

Мубарак важно кивнул.

Везирь спросил:

– А что ты дашь мне – своему единственному отцу?

Мубарак скривился. Его палец долго шарил по карте, пока не нашел самой маленькой точки:

– Дарю тебе вот – город Бельбейс.

Лицо везиря вытянулось.

– Такой паршивый городок?!

– Почему?.. Я там был, – сказал Мубарак. – Там есть две цирюльни и пять лавок…

– Две цирюльни?! – оскорбленно вскричал везирь. – Не возьму!

И отодвинул карту.

– Кто женится – я или ты?! – обозлился Мубарак.

– Ты, ты! – униженно сказал Бу-Али Симджур и чмокнул его в темя. – Готовься к свадьбе, мой возлюбленный сын!

* * *

И опять пришла ночь. Мастера с вершины строящегося минарета многое видели в эту ночь, но много и не видали.

Они видели, как над Багдадом пронеслась тень джина, направляясь к дворцу. И продолжали как ни в чем не бывало класть свои кирпичи и изразцы и прихлопывать глину лопатками: с джином-то они уже встречались!

Они видели и светящийся огнями дворец. Из него доносилась веселая музыка. А над дворцом на шпиле поблескивал полумесяц из чистого серебра.

Но самой свадьбы они не видели и не могли увидать. Там, на свадебном пиру, сидели великий султан, и везирь, и Мубарак, и гости. Играли музыканты. Все говорили разом, пили, ели и веселились.

А за занавеской сидела царевна Будур и плакала.

Мастера видели и как тень джина пронеслась над Багдадом обратно. Но понятно, они не могли увидеть, как джин очутился во дворике Аладдина и сказал:

– Царевна плачет!

И как Аладдин воскликнул:

– Плачет?!

И почему-то радостно заплясал.

Одним словом, мастера кое-что видели, кое-чего не видали, клали да клали свои кирпичи и изразцы.

А во дворцовой опочивальне вдоль стен горели светильники. И где-то далеко звучала свадебная музыка. Дверь открылась, великий султан ввел царевну в опочивальню и оставил одну.

Вынув спрятанный на груди кинжал, царевна Будур примерилась, как будет себя убивать. И со вздохом спрятала кинжал обратно.

Дверь открылась опять. Везирь втолкнул Мубарака. Он был разодет пестро, как китайский фазан. Молодые остались наедине.

Царевна положила руку туда, где кинжал. А жених сделал шаг к царевне, церемонно поклонился и начал:

– О звезда моих очей!..

Слово «очей» было последним словом, которое Будур услышала.