«Как же, конечно, не принуждаешь, – подумала Розалия. – Что должна делать честная девушка после такого подарка?» Она отдавалась оборванцам в мешковине за баночку рыбных консервов или бутылку кока-колы, а теперь будет разыгрывать недотрогу с этим Али-Бабой, который принимает ее по-королевски на своем трансатлантическом лайнере и дарит ей драгоценности?
– Cheri [4], – проговорила она театральным шепотом, чтобы заверить его в своей готовности. – Я подарю тебе незабываемую ночь любви.
– Ты меня, синьорина, тоже никогда не забудешь, – впервые в его ленивом булькающем голосе прозвучала по-настоящему искренняя нота. Позднее, когда Розалия расправилась со всем, что было подано, от шампанского до блинчиков «креп-сюзетт», араб отвел ее в каюту с зеркальными стенами, где помещалось только колоссальное голубое ложе.
Акмаль следил, как она снимает с себя, одну за другой, свои жалкие одежонки без единого намека на шик, и жадно рассматривал обнажающееся тело, гибкое и беззащитное, уже утерявшее последние черты подростковой угловатости, но явно хранившее следы многолетнего недоедания. Под маленькой крепкой грудью выпирали худые ребра, глаза казались особенно большими и черными, а распущенные каштановые волосы, обрамлявшие лицо, придавали ей вид маленькой девочки. Только ниже тонкой, совсем детской талии обнаружились неожиданно соблазнительные изгибы: округлые, крупные, мягкие ягодицы, от которых уже не отрывался похотливый мужской взгляд.
– Прекрасно, – прошептал араб. – Великолепно. – Он вытащил из кармана пачку долларов, выбрал стодолларовую купюру и бросил ее на ковер.
– Что это значит? – смутилась Розалия. Она встревожилась, несмотря на выпитое шампанское. Шутка слишком затянулась, и в ней уже не было ничего смешного.
– Это тебе. Это твои деньги. Возьми их, – ленивая улыбка на его лице превратилась в зловещий оскал.
– Мне можно их поднять?
– Конечно.
– О, спасибо.
Сто долларов – это больше ста тысяч лир. Ей, конечно, еще долго будет стыдно, но она хоть смягчит саднящую боль позора стодолларовой примочкой. Розалия наклонилась, чтобы подобрать банкноту.
– Нет-нет, не так! – это был приказ.
– А как же?
– Задницей, синьорина! Задницей! – В голосе араба зазвучали властные и презрительные нотки.
– Как? – побледнела Розалия.
– Задом! Подловить сто долларов задом. Чудная рыбалка. Зад вместо удочки, клев на доллары.
– Хорошо, – сказала она развязно, хотя ею двигал страх. – Я попробую. – Она пыталась успокоить себя мыслью, что сто долларов – это все-таки солидная сумма. Ей казалось, что жажда наживы служит ей оправданием, хотя на самом деле ее толкал к пропасти инстинкт саморазрушения.
– Вот так, умница, – самодовольно причмокнул араб.
Было что-то невыразимо унизительное в извивающемся полудетском теле с бедрами женщины, пытающемся подцепить ягодицами стодолларовую купюру в надежде, что она прилипнет к коже, как почтовая марка. Чтобы поймать банкноту, ей приходилось принимать непристойные позы, приводившие Акмаля в восторг.
– Хорошо, синьорина! Очень хорошо! – воскликнул он, когда Розалия наконец подхватила стодолларовую бумажку. Он бросал ей деньги еще пять раз, и пять раз девушка повторяла непристойный танец.
Купюры перекочевали в расшитую стразами вечернюю сумочку, где уже лежало рубиновое кольцо с бриллиантами. Улов был немалым, и Розалии хотелось поскорее со всем покончить, но не она устанавливала правила в этой игре, она была лишь марионеткой, а за ниточки дергал он. С той минуты, как она ступила на борт яхты «Сорейя», ее затянуло в дьявольский механизм, действие которого мог остановить только араб.
Он тем временем вытащил бумажку в тысячу долларов:
– Хочешь ее получить?
– А что я должна делать?
На сей раз ставка превышала миллион лир.
– Ты должна расшнуровать мне ботинки.
– И только-то? – Как ни мал был ее опыт, ей уже приходилось слышать об извращениях, хотя она не понимала, что за удовольствие мог получить человек, заплатив тысячу долларов за расшнурованные ботинки.
– А еще ты должна их снять, – уточнил он.
– Ладно, – Розалия терпеливо наклонилась и принялась возиться со шнурками.
– Не так.
– А как? – встрепенулась она.
– Зубами, – приказал он.
– Но это невозможно.
– За тысячу долларов это возможно. Вставай на карачки. Как сука.
Розалия посмотрела на него в полной растерянности. Она голая валялась у него в ногах, а он был одет и подавлял ее своей звериной жестокостью. Судорога сдавила ей горло.
– Зубами?
– И на карачках. Как сука.
Что могло бы произойти, если бы в этот момент, голая, как медуза, стоя на четвереньках, беззащитная, как ребенок, она принялась бы разыгрывать сцену попранной чести и оскорбленной невинности, после того как съела его обед, приняла от него кольцо с рубином и бриллиантами и согласилась на непристойную охоту за долларами? Отступать было некуда.
Она встала на четвереньки и приблизила лицо к башмакам араба. В эту минуту позывы к тошноте стали нестерпимыми, и Розалию вырвало, она еле успела инстинктивно отпрянуть в угол, запачкав рвотой роскошный ковер.
Негодяй, казалось, только этого и ждал. Схватив ее за волосы и вздернув лицо кверху, он сунул ей под нос белый порошок.
– На, нюхни, потаскуха!
– Нет, – простонала она, вытаращив глаза от ужаса, – только не наркотики!
– Это чистый кокаин, идиотка.
Крепко держа ее за волосы, он заставил ее вдохнуть порошок. Розалия чуть не задохнулась, казалось, она вот-вот умрет. Она больше не чувствовала ни носа, ни рта, ни головы вообще. Потом комната стремительно закружилась в непристойном хороводе зеркальных отражений. Она перестала что-либо различать, лишь ощущала давящую массу его тела и огромный орган, пронзающий ее, слышала мерзкий булькающий голос: его довольное урчание усугубляло ее унижение. Потом раздался пронзительный крик.
* * *
– Подбери зад! – второй раз, властно, чтобы она не ослушалась, приказал араб. – Где лазарет, ты знаешь. – Он был удовлетворен, ему хотелось спать, он чувствовал приятную усталость и не испытывал никаких угрызений. За свое извращенное удовольствие он заплатил больше, чем эта потаскушка смогла бы заработать за пять лет, распевая свои жалкие песенки. Чего же еще ей надо?
Розалия больше ничего не слышала. Как была, нагишом, она с трудом дотащилась до дверей спальни, даже не пытаясь прикрыться платьем. Оно валялось на ковре, как тряпка, того же цвета, что и кровь, обильно и густо стекавшая у нее между ногами.
Что-то больно ударило ее по спине: ее сумочка с кольцом и деньгами.