— Я действительно защитник веры, — подтвердил мужчина вслух, зная, что несказанное Шиада тоже наверняка чувствует. — И клянусь, если ты будешь рядом, будет намного легче выполнить то, что завещала Великая Мать.
— Агравейн, — Шиада опустила голову, пряча глаза. Как-то все неожиданно.
— Я понимаю, что нас ничего не связывает, кроме нескольких встреч в Кольдерте, которые… которые случились уже давно, но… — мужчина не мог подобрать слов, а Шиада воспользовалась паузой, чтобы прояснить нечто особенно важное:
— Ты сам в это не веришь, — сообщила жрица. — Нас свело предопределение, которое мы несли не один век! Если нас связывает лишь пара встреч, зачем ты тут?
Агравейн понял, что сморозил глупость, и ответил честно, со всей уверенностью, как мог.
— За тобой.
Шиада молчала. Настал её час теряться в себе и в сомнениях. Если сейчас она попросит храмовницу о благоволении уехать с Агравейном, разве Нелла откажет? Хотя если откажет, заявив, что Шиаде не место рядом с тем, кто поднял руку на священное — будет даже здорово, и она, Шиада, сможет остаться на острове. Но если нет, решать придется самой, и от подобной перспективы жрицу сковывал страх.
— Ты … ты больше не хочешь… быть со мной? — разочаровался Агравейн, наблюдая за женщиной.
— Я… — Шиада отчаянно искала слова. А заодно и выход из ситуации, над которой приучила себя не думать за многие годы. — Агравейн, я едва примирилась с храмовницей и понятия не имею, что она скажет на просьбу уехать. Да и мне самой, честно сказать, страшно. Чтобы вернуться на остров, я заплатила Праматери огромную цену, и едва ли готова повторить.
— О чем ты?
Толку скрывать не было. Они столько ждали этой встречи и не для того, чтобы врать или отмалчиваться.
— О своей дочери.
С ответом Агравейн не нашелся.
— И что теперь? — спросил он, вглядываясь в лицо жрицы из-под сведенных бровей.
Шиада подняла черные, как тоска, глаза и повела плечом.
— У меня нет ответа для тебя.
— Я приехал сюда за ответом о своей сестре, который уже получил. От тебя мне нужен не ответ, Шиада.
— И тем не менее, чего бы ты ни искал, у меня этого нет.
— Я пообещал иландарцам, — Агравейн надвинулся широким шагом, заставив Шиаду отступить, — ограничиться названной контрибуцией только при условии, что получу тебя. В противном случае, я сравняю Иландар с пылью, как и поклялся Тройду.
Жрица возмутилась:
— А у иландарцев было право говорить за меня? Наверняка еще Берад заявил что-нибудь в духе, что я все еще его жена! — жрица озлилась. Бросила на Агравейна краткий взгляд, от которого того пробрало до костей, и ответила сама. — Конечно. Разве мог Нирох не спрятаться за спину герцогов или королевы от всех своих проблем? Ты был доволен, когда смял старика, годного тебе в отцы?
Агравейн опешил от внезапной перемены, но, наконец, воочию увидел огромную пропасть между женщиной и жрицей, которая за годы разлуки стала еще больше.
— Ладно, — размышляя, Шиада отвернулась. — Так или иначе, я не собираюсь брать на себя ответственность за жизни чужих людей.
— Там и твои братья, — заметил Железногривый. — Это имело свой вес, когда я соглашался на меньшее, чем требовала бы моя месть.
— Мои братья — Гленн и Тирант — оказались жертвами Нироха, а до остальных, как бы дороги ни были, мне уже не может быть дела, — отрезала жрица. — Я не их сестра, я — Вторая среди жриц.
— Шиада, — с примирительным жестом Агравейн шагнул женщине, надеясь предотвратить недовольство или отказ.
Жрица отступила, ощетинившись.
— Это ты мог оказаться на Тропах Нанданы, когда Алай Далхор спустил в тебя несколько стрел, и вернуться обратно. Это ты мог пройти через марь То’он Надара, не будучи посвященным, и остаться нетронутым рукой Нанданы. Но мне не так везет. Чтобы обратиться к силе Троп, — набрав воздуха в грудь, созналась жрица, — чтобы пройти за Завесу междумирья, я отдала Праматери собственную жизнь…
— Но ты же здесь! — Агравейн окончательно перестал понимать происходящее. — Жива и здорова…
— Здесь — святая святых храма Нанданы, одно из немногих мест в мире, где можно коснуться Завесы и оказаться по ту сторону смерти. И для живых оно не предназначено. То, что ты все еще можешь находиться в этой пещере — всего лишь знак, что моя жизнь, предложенная в пользование Праматери, Всеблагая находит достойной платой за вход.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Агравейну не стало яснее, о чем говорила женщина. Он, скривившись в лице, попытался протестовать, но Шиада опередила.
— Быть Голосом Праматери — значит, быть отданным Ей пожизненно и посмертно до того, как умрешь в самом деле. Всякое Её волеизъявление воспринимать без ропота и вопросов, не знать кровной и супружеской верности, не знать своих детей и родителей. Находить в Праматери не только утешение и всю семью, как доступно всем другим служителям культа, но находить в Ней единственный шанс и единственный выбор, который у тебя есть.
Агравейн прижал к губам широкую ладонь. Этого разговора в их встречу в его мечтах не было точно. В его мечтах они вообще не говорили так много!
Шиада между тем подошла ближе, невесомо коснулась мужского подбородка, неуловимым жестом заставляя смотреть прямо себе в глаза. Впрочем, Агравейн бы не поручился, что жрица воздействовала только движением руки.
— Ты солгал сегодня, Агравейн. Хотя и непреднамеренно. Ты приехал не за мной. Ты приехал за своей королевой.
Агравейн улыбнулся:
— Но ведь это одно и то же. Ты — моя королева. Или… или ты боялась, что я позову тебя лишь как любовницу? — даже не слушая ответ, Агравейн тут же с новым запалом продолжил. — Ты должна была быть ею с самого начала, и все мои новорожденные дети скончались только потому, что Ришильда — да упокоит её Праматерь — не была тобой, — с глубокой убежденностью в голосе изрек Агравейн.
Шиада дослушала, не перебивая — кажется, впервые за встречу — и качнула головой.
— Нет. Это не одно и то же. Я могу показать тебе, что нам начертано, если хочешь, — она раскрыла правую руку ладонью вверх, а левой, чуть сбоку, легонько провела в воздухе, и Агравейн съежился, оборачиваясь на тихий, но теперь такой пугающий хруст из пустоты.
— Здесь, — продолжала жрица, — здесь можно найти все варианты, отпущенные каждому из людей. Здесь можно выбрать и увидеть последствия выбора. Я могу показать все итоги наших встреч и нашей связи, которые были предопределены, и ты поймешь, какой жертвы на самом деле потребует от тебя Праматерь в обмен на детей, рожденных одной из храмовниц священного дома Сирин.
Агравейн уставился в глаза жрицы, не моргая. Она сейчас серьезно? Он искоса глянул в сторону, на поблескивающую серебристым светом брешь в Завесе, поёжился и дернул головой:
— Нет. Я не хочу этого видеть, — «как и снова утратить власть над собой». — Просто скажи, что от меня требуется, чтобы ты уехала со мной.
Что ж, почему бы и нет, подумал мужчина. Все женщины хотят быть завоеванными. Кто сказал, что ангоратская жрица должна отличаться в этом? Ведь у женщины, завоеванной поступком мужества, никогда не возникнет сомнения, что мужчина в силах защитить её от всего. А только для защиты мужчины и созданы.
Шиада опустила руки, и чары величия легли на плечи жрицы незримым плащом.
— Здесь, у священных Троп, ты должен принести мне клятву, что никогда этот брак не помешает мне нести культ Всеблагой Матери Жизни и Смерти, Воздаяния и Сумерек, Войны и Возврата, — отстраненно потребовала жрица.
— Я клянусь, — тут же выпалил Агравейн, поймав Шиаду за плечи — на этот раз так аккуратно, как мог. — Я клянусь, я никогда не встану между тобой и Праматерью. Я ведь помню, — он провел большим пальцем по бархатистой щеке, — и тебя, и Таланара. Я помню все, что было в прошлый раз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Тогда ты помнишь, что храмовница никогда не принадлежит мужчине до конца. У меня не было права даже держать сына на руках, когда я возглавляла культ, и редкие моменты материнской радости дарил мне ты, приводя мальчика.