Читать интересную книгу Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений - Кио Маклир

появление в отгороженном пространстве крайне встревожило птиц. Они описывали в воздухе неистовые петли, метались из угла в угол клетки. Их крохотные крылышки трепетали неритмично, когда они взволнованно порхали с насеста на насест, стараясь держаться от меня подальше. Пух и перья полетели по воздуху. Щебет, который я приняла за пение, был слегка паническим.

Тогда же я поняла, что голубые нитриловые перчатки на моих руках – не ради моего удобства, а ради безопасности птиц: должны уберечь их от заразы, которую я, возможно, разношу. Сходство вольера с карантином ввело меня в заблуждение. На самом деле я здесь – невежа-захватчик.

Когда видишь, что птица мечется, будто ей хвост подпалили, и тут догадываешься, что это ты разожгла в ней тревогу, больше невозможно тешиться иллюзией, будто твое присутствие в мире благотворно и мало чему мешает. Меня эта догадка заставила воспринимать действительность острее, чем когда-либо. Побудила иначе, реалистичнее оценивать свою весомость и пропорциональную величину в масштабе всего мира. Не могу сказать, что эта оценка была мне по вкусу. Кому захочется чувствовать себя Годзиллой при контакте с другим биологическим видом?

Но, возможно, на деле мы и есть Годзиллы. Преднамеренный урон мы наносим птицам редко. Возможно, некоторые убивают птиц, стреляя в них из ружей или разливая нефть, но по большей части мы убиваем их своей неуклюжей, невежественной любовью: от нежности к природе вторгаемся в места их обитания, или держим их в клетках, чтобы восторженно любоваться, – либо убиваем их на расстоянии своими техническими достижениями (вышками сотовой связи, ветряными электростанциями), своими окнами, своим не самым высоким, но и не самым низким углеродным следом, или путем того, что позволяем своим кошкам разгуливать вольготно и истреблять живность вместо нас. Согласно исследованию Смитсоновского института биологии охраны природы, в США домашние кошки ежегодно убивают от 1,4 до 3,7 миллиарда птиц. В другом исследовании, которое провела британская благотворительная организация защитников природы Mammal Society, сделан вывод, что в Великобритании каждый год кошки ловят приблизительно до 55 миллионов птиц (эти подсчеты основаны на количестве «охотничьих трофеев», принесенных кошками домой; тушки, которыми кошки не похвастались перед хозяевами, не учитывались).

Я ненадолго замерла, притворяясь безобидным насестом. А потом попросила музыканта открыть дверь вольера и вышла. Музыкант еще ненадолго задержался внутри – обихаживал птиц, а я дожидалась и наблюдала. Его присутствие не тревожило птиц.

⁂

Вот старомодный, но доныне актуальный взгляд, изложенный в «Иллюстрированной энциклопедии канареек и птиц клеточного содержания» (1878): «Страстная мечта иметь что-то, о чем можно заботиться и волноваться, – одно из сильнейших чувств, которые в нас заложены, а среди ее проявлений – желание держать животных в своей власти, которое, если оно не выходит за положенные рамки, является, несомненно, одним из наших самых здравых инстинктов».

Неказистость вольера, полное отсутствие претенциозных изысков – всё это имело свои плюсы. Когда-то среди любителей комнатных птиц было заведено тратить немыслимые деньги на возведение для питомцев роскошных архитектурных сооружений – всевозможных, от георгианских особняков в миниатюре до копий Тадж-Махала или Эйфелевой башни. Напротив, этот вольер из дерева и железной сетки был утилитарным и несколько удручающим на вид, зато по крайней мере ничего из себя не корчил.

⁂

Музыкант бродил по вольеру, словно робот-уборщик, снова и снова выполняя одни и те же несколько механических действий, которые из чувства сыновнего долга выполнял, всегда в одной и той же последовательности, несколько раз в неделю.

Интересно, подумала я, как птицы относятся к своей несвободе. Завидуют ли вольным птицам за окном? Жаждут ли освобождения от долгого заточения в этой тюрьме? И можно ли вообще называть вольер «тюрьмой», если они родились в неволе? Сумели бы они распорядиться своей свободой? Возможно ли, что кто-то даже не замечает, что находится взаперти?

Рассказывают, что животные, рожденные в неволе, испытывают «страх открытой двери». Вроде бы это противоречит логике, но у животных в клетках часто хватает благоразумия понимать: их шансы выжить в дикой природе в лучшем случае туманны. Перспектива убежать или улететь попросту вызывает у них слишком мучительные переживания и страх. Вот они и не высовывают нос из клетки – своего надежного убежища.

Я их понимаю. Понимаю, каково это – застрять на одном месте. Понимаю, каково это, когда хочешь что-то изменить, а одновременно ходишь кругами по неизменной клетке своего сознания. Понимаю, что иногда, на том жизненном этапе, когда держишь себя на голодном пайке, отдавая почти всё, что в тебе есть, материнству и дочеринству, бывает нелегко жить с открытой дверью. Но когда стараешься смаковать уединение и запираться от всех на замок, есть риск, что в итоге сама себя запрешь в вольере – и только.

Пусть в нас глубоко сидит инстинкт свободы, все мы в том или ином смысле у чего-нибудь в плену. Возможно, некие традиции не дают нам закусить удила, либо мы попадаем в капкан взаимоотношений (с родными, супругами или коллегами), когда кажется, что находишься в чулане – уютном, оснащенном всем необходимым, но всё равно чулане под замком. А, может, нас заставляет медлить страх перед неизвестностью с ее неоглядными просторами и невесомостью. Мы, пожалуй, живем в неволе, когда предпочитаем финансовую стабильность свободе творческого самовыражения, когда ведем такой образ жизни, словно у нас агорафобия, потому что принимаем защищенность запертого дома за подлинную безопасность. Клетки привычек. Клетки самолюбия. Клетки амбиций. Клетки вещизма. Порой неразличима грань между двумя разными свободами – свободой, когда над тобой не властны опасения, и свободой, когда над тобой не властны реальные опасности.

Нелегко быть вольной птицей – выживать в дикой природе, полагаясь только на смекалку.

Но что происходит, когда сама себя загоняешь в вольер?

Несколько лет назад в Мексике, в Тулуме одна пожилая индианка майя сказала мне, что в моей печени засел не находящий себе выхода гнев. «Твой маленький кулак» – tu puño pequeño – вот как она его назвала. Дала мне цветок – символ этого затаенного гнева, велела отпустить по океанским волнам.

Долго ли коротко, расскажу о своей четвертой попытке спровадить ритуальный цветок в океан. Ветер назло мне снова и снова швырял цветок обратно, прямо мне в лицо, и я в хлопчатобумажном платье забредала всё дальше, пока – хохоча и кипя гневом – не погрузилась в пену прибоя по грудь. «Когда же ты уплывешь, говно несчастное?» – заорала на цветок.

Думаю, истории про взлет с подрезанными крыльями завораживают нас потому, что случаются в жизни относительно редко. Сбежавшие из клетки становятся для нас путеводным маяком. Рассмотрим случай Фебы Снетсингер, которая полжизни просидела в пригороде в Миссури, как в загоне, выполняя обязанности домохозяйки и матери четверых детей, всегда чересчур стараясь угождать и уступать другим. Бёрдвотчингом она занялась, когда дети были еще маленькие, –