Но тут ее размышления были прерваны, поскольку в холл вернулся Джеймс с черной эбонитовой шкатулкой под мышкой. Поставив украшенную инкрустацией шкатулку на стол, он сказал:
– Прошу всех передать мне свои разбитые бокалы. Я положу их сюда и в тот день, когда Оливия вернется в Сефтон-Парк, велю склеить.
Септембер, которая к тому времени окончательно оправилась от потрясения, произнесла:
– Оливия боготворила жизнь и ее радости. Она всегда жила моментом и тому же учила нас. Мы все обязаны ей за те бесконечные праздники жизни, которые она устраивала, когда бывала с нами. Мы любим ее за красоту тела и щедрость души. И это неудивительно: нет человека, который устоял бы перед ее обаянием. Со своей стороны обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей выпутаться из этой истории. Уверена, то же чувствует и думает каждый, кто считает себя ее другом. – Сказав это, она встала из-за стола и вышла из комнаты.
– Мы все должны иметь в виду, что принц Али был не только весьма обаятельным сукиным сыном, но еще и садистом, который заманил Оливию в свои сети и заставил ее жить в созданном его воображением и усилиями мире извращенной чувственности. Оливия много раз твердила и себе, и нам, ее друзьям, что, как только этот искусственный мир ей наскучит, она вырвется из золотой клетки на свободу. У Оливии был сильный характер. Она верила в то, что говорила, и в ее слова свято верили и все мы. И вот теперь это свершилось! К черту принца, скажу я вам, к черту! Она любила его, а он ее использовал. – Анжелика поднялась и вслед за Септембер вышла из холла.
Глава 3
Джерри и Симми Хейвлок завтракали в саду. Джерри протянул руку, взял со стола газету, раскрыл и замер: с разворота на него смотрела Оливия. Фотограф «Гардиан» запечатлел ее в тот момент, когда она, закинув голову и распахнув руки, будто желая заключить в объятия весь мир, беззаботно смеялась. Джерри даже показалось, что он слышит ее мелодичный смех.
Он пробежал глазами статью под фотографией и заявил:
– Невероятно! – Поднявшись с места, он обошел вокруг стола, вручил газету жене и сказал: – Сегодня буду поздно, так что к обеду не жди.
Прежде чем Симми успела сказать хоть слово, Джерри уже шагал прочь.
Автомобиль Джерри стоял на подъездной дорожке у входа в особняк. Он торопливо распахнул дверцу, уселся за руль, и машина тронулась с места. Старший садовник Прингл бросился открывать ворота. Джерри помахал ему рукой и, проезжая мимо, одарил самой любезной улыбкой, на какую только был способен. Прингл снял кепку и, заглянув в салон, произнес:
– Доброе утро, сэр!
– Доброе утро, Прингл. Не останавливаюсь, потому что опаздываю.
Прингл глянул на часы и в недоумении покачал головой. Хозяин явно что-то напутал, поскольку выехал из ворот даже раньше, чем обычно. Джерри был удивительно пунктуален и все двадцать лет, что Хейвлоки прожили в Сефтоне-под-Горой, выезжал из дому в одно и то же время.
Симми Хейвлок взяла газету и стала читать об Оливии. Прочитав, сразу же подумала о своем сыне Рейфи. Боже, как же он любил эту женщину! И наивно полагал, что она тоже его любит. Впрочем, Оливию любили все Хейвлоки, и, хотели они того или нет, эта женщина вошла в их жизнь, чтобы остаться в ней навсегда.
Оливия обладала удивительным свойством: умела проникать глубоко в душу. Чем чаще вы с ней встречались, тем больше стремились к общению. В ней имелось все то, чего не хватало вам в повседневной жизни и о чем вы страстно мечтали, хотя и не отдавали себе в этом отчета. Симми задумалась: ну почему она не раскусила эту натуру раньше? До того, как Оливия, Рейфи и Джерри предали ее и стали ей лгать, лицемерно скрывая горькую правду.
Прежде чем Оливия отняла у нее Джерри и Рейфи, она любила их – слепо, безрассудно, не задавая вопросов и ничего не требуя взамен. Она и теперь их любила, но уже с оглядкой. А как же ее любовь к Оливии? Ведь она, Симми, тоже поначалу ее любила! Что ж, это чувство было растоптано и отброшено в сторону, как негодная ветошь, и не Симми, а стараниями главных мужчин в ее жизни – мужа и сына. Все это она давно им простила, хотя ничего не забыла. С тех пор никто из Хейвлоков никогда не заговаривал о том, что случилось. Со временем нанесенные Оливией раны затянулись. Уже несколько лет члены семейства Хейвлок упорно делали вид, что ничего особенного тогда не произошло.
Нежная, добрая и заботливая Симми Хейвлок была прекрасной женой и матерью. Не жалея сил, она трудилась также на благо всех бедных и страждущих и раз в году в целях благотворительности открывала для посещения свой уникальный сад площадью в семь акров, который на протяжении уже более полувека неустанно возделывал восьмидесятилетний Прингл.
Смяв газету в комок, Симми швырнула ее в корзину для мусора.
Преподобный Эдвард Хардкасл узнал об обвинении Оливии отнюдь не из газет. Эту информацию он почерпнул от мясника, мистера Эванса, который, в частности, сказал:
– Бедная девочка… И такая красивая, правда? Знал ее, можно сказать, всю жизнь. То, что о ней пишут, викарий, ложь и клевета. В смерти этого иностранца она виновна не больше, чем я. – С этими словами он протянул викарию свежий номер газеты «Миррор».
То, что викарий прочитал, поразило его, и он подумал: мистер Эванс, пожалуй, прав. Оливия, вернее, та Оливия, которую он, викарий, знал, на подобную жестокость не была способна. Забрав у мясника сверток с беконом, преподобный отец пошел домой. По дороге он думал об Оливии и о том, что сейчас она в бегах и ее ищет полиция. Викарий отлично помнил, какую невероятную, всепоглощающую страсть испытывал к этой женщине и каких титанических усилий ему стоило избавиться от этого чувства, когда Бог в его сердце победил вожделение.
Лилит Хардкасл не догадывалась об эротических фантазиях мужа, хотя он лелеял их в своем сознании на протяжении многих лет. Если бы она могла представить, что происходило в голове ее любимого Эдварда, которого, как ей казалось, она знала как свои пять пальцев, у нее случился бы шок, от которого она не оправилась бы до конца своих дней.
Хардкаслы считались в деревне оплотом мудрости и добродетели, они денно и нощно трудились на благо своей паствы. У Эдварда и Лилит было шестеро детей, которые уже выросли и учились в университете. Когда все они приезжали на каникулы к родителям, домик викария наполнялся весельем. Преподобного Хардкасла и его семью окружала аура любви, стабильности и довольства. Каждый стремился войти в их семейный круг на правах своего человека, и Оливия в этом смысле не была исключением.
Когда у преподобного бывало свободное время, он забегал в «Фокс», чтобы пропустить стаканчик. Оставив белый воротничок священнослужителя дома и прикрыв голову соломенной шляпой сельского философа, викарий вел с завсегдатаями заведения нескончаемые беседы о политике и судьбах мира. Он располагался за круглым столиком рядом с баром. Компанию ему обычно составляли его жена Лилит, Джерри Хейвлок или владелица чайной мисс Марбл, которая обычно бывала немногословна: только здоровалась, когда приходила, и прощалась, когда покидала заведение. Частенько к ним подсаживались двое отставных военных – генерал и адмирал, вечно готовые спорить по любому поводу.