Читать интересную книгу Первый: Новая история Гагарина и космической гонки - Стивен Уокер

Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы, и они могут нас обогнать»[24]. К этому моменту команда Mercury 7 готовилась уже почти год. Советам нужно было быстро догнать американцев, и ответом стали эти 20 человек. Но помимо прозрачных намеков в строго контролируемой прессе и упоминаний о том, что космосу следует вскоре ждать «советских людей» в гости, все факты либо скрывались, либо намеренно искажались. Ракеты, космические корабли, конструкторы, инженеры, центры подготовки и места запусков, а также, разумеется, сами космонавты – все это оставалось за закрытыми дверями.

К осени 1960 года советская пилотируемая космическая программа стала высшей национальной целью, не в последнюю очередь потому, что в тот момент NASA вроде бы собиралось отправить американца в космос уже в декабре текущего года. Чтобы ускорить подготовку и установить приоритет пользования единственным тренажером, из первоначальной двадцатки отобрали шесть главных кандидатов. Они должны были полететь раньше остальных. По существу, это была команда премьер-лиги, которую выставляли против команды Mercury 7. В своем кругу эта группа из шести человек получила собственное название. По всей видимости, в противовес Mercury 7 ее окрестили «передовой шестеркой».

Существуют разные мнения насчет критериев отбора в передовую шестерку. Доктор Адиля Котовская, специалист по патофизиологии[25], отвечавшая за испытания космонавтов на центрифуге, утверждала, что кандидатов отбирали просто в зависимости от их способности переносить огромные перегрузки, аналогичные тем, что возникают при пуске ракеты, без потери сознания. Самым устойчивым к перегрузкам оказался Андриян Николаев, спокойный, плотно сбитый, хмурый холостяк. Он легко прошел на центрифуге все самые жесткие испытания.

Космонавт Алексей Леонов, который через четыре года[26] первым вышел в открытый космос, называет другой принцип отбора: по его словам, отбирали исключительно по весу и росту. Поскольку для «Востока» то и другое было принципиально важно, брали только самых маленьких и легких. Сам Леонов был высоковат, чтобы пройти этот отбор. В этой группе кандидаты не должны были превышать 170 см. Самым низкорослым – всего 165 см – оказался голубоглазый бывший литейщик с открытым лицом и обаятельной улыбкой, напоминающей ту, что у Джона Гленна. В свои 26 лет он был женат, и звали его Юрий Гагарин. Он тоже вошел в передовую шестерку.

Третьим стал Григорий Нелюбов, темноволосый симпатичный летчик того же возраста, что и Гагарин. Нелюбов был одним из тех немногих в двадцатке космонавтов, кому доводилось летать на МиГ-19 – первом советском сверхзвуковом реактивном истребителе. Этот кандидат отличался молниеносной реакцией и острым умом – пожалуй, самым острым в группе космонавтов. В некоторых отношениях он очень напоминал Алана Шепарда, в том числе склонностью к заносчивости и отсутствием самокритичности, что часто отмечали инструкторы. Некоторые считали его склонным к нарциссизму, а многие недолюбливали. Мало кто верил, что именно его выберут для первого полета. Первоначально Нелюбова не отобрали в передовую шестерку, но позже он заменил в ее составе другого космонавта, Анатолия Карташова, получившего в июле 1960 года травму на центрифуге доктора Котовской. Из-за инфекционной болезни в детстве, на которую никто из врачей не обратил внимания, у него при вращении гондолы с ускорением 8 g на коже вдоль позвоночника появилось множество крохотных кровоизлияний. Космонавт Дмитрий Заикин вспоминал: «Кровеносные сосуды на его спине просто лопнули»[27]. Карташова сняли с подготовки без права на обжалование. На его место был назначен Нелюбов.

Такие решения порой были безжалостными и бесповоротными. В том же месяце, когда произошел инцидент с Карташовым, еще один член первоначальной передовой шестерки, Валентин Варламов, наслаждался редким днем отдыха на Медвежьих озерах – цепочке неглубоких озер неподалеку от Центра подготовки. С ним был Валерий Быковский – космонавт, известный склонностью к соперничеству. Варламов вызвал Быковского на состязание – кто глубже нырнет. Быковский сразу же принял вызов, нырнул и достал головой дно. Он предостерег Варламова, но тот, нырнув, приложился о дно довольно крепко. Его сразу же отвезли в больницу, а там диагностировали смещение одного из шейных позвонков. Результат – исключение из программы без возможности обжалования. На его месте оказался Быковский.

В передовую шестерку вошли еще два человека. Павел Попович был летчиком-истребителем родом с Украины и по всем отзывам одним из самых популярных членов отряда космонавтов. Павла все любили. Его шутки были заразительны, а чувство юмора великолепно. «Он пробуждал в человеке желание жить»[28], – рассказывала его дочь Наталья, которой было четыре года, когда Попович сдавал экзамен на космонавта. Если попробовать подыскать ему аналог в команде Mercury 7, то им, скорее всего, стал бы Уолтер Ширра, любивший устраивать розыгрыши. Попович к тому же очень любил петь, выбирал в основном народные украинские песни и по малейшему поводу готов был затянуть своим красивым баритоном что-нибудь из услышанного в детском возрасте в маленьком городке Узин под Киевом, включая свою любимую «Нiч яка мiсячна»:

Нiч яка мiсячна, зоряна ясная,

Видно, хоч голки збирай.

Вийди, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай.

«Я тоже хотел быть первым»[29], – говорил Попович, но требовалось нечто большее, чем песни о любви, чтобы стать первым космонавтом СССР. Против него работало два фактора. Для начала он был украинцем, а не русским. Хотя на словах пропагандисты Советского Союза продвигали идею этнического равенства, происхождение все же было препятствием. Первым в космосе должен быть русский, хотя официально никто бы это не признал.

Второй проблемой Поповича была его жена. Марина Попович сама была блестящим пилотом; в 16 лет она решила поступить на службу в советские ВВС, в один из трех существовавших на тот момент женских авиаполков (в США подобное в то время было практически невообразимо). К 1961 году она уже три года работала летным инструктором, а позже стала одним из лучших летчиков-испытателей СССР. Марина была эффектной, красивой, умной, строптивой, иногда вспыльчивой и к тому же матерью; все вместе это складывалось в проблему. Генерал-лейтенант Николай Каманин, руководитель программы подготовки космонавтов, писал, что Попович «создает впечатление волевого человека, но ведет себя в раздорах с женой излишне мягко… Семейные неурядицы тянут его назад»[30]. Далее Каманин загадочно добавил: «Будем принимать меры, чтобы помочь ему».

Наконец, членом шестерки был Герман Титов – человек с внешностью кинозвезды, атлет и любитель игровых видов спорта, скрипач-любитель и страстный пилот, закончивший в 1957 году с отличием авиационное училище и летавший затем на реактивных истребителях в Ленинграде. Именно там он познакомился со своей будущей женой Тамарой – официанткой в столовой аэродрома. Они поженились уже через четыре месяца. «Он был истребителем, – говорит Тамара. – Он все делал быстро»[31]. Родился Титов в Сибири и был воспитан строгим и требовательным отцом, учителем местной школы. Говорят, что отец назвал сына Германом в честь главного героя пушкинской «Пиковой дамы», и сын, похоже, в полной мере унаследовал отцовскую любовь к Пушкину. Титов всегда готов был наизусть читать большие отрывки пушкинских произведений точно так же, как Попович при любом удобном случае пел лирические украинские песни. Но привычка делать это посреди занятий вызывала раздражение со стороны видавших виды инструкторов. Эрудиция Титова производила сильное впечатление, но она же была и его слабостью. Он казался слишком образованным, слишком буржуазным, слишком умным и склонным ставить правила под сомнение. Полковника Евгения Карпова, назначенного начальником ЦПК, часто сводило с ума нежелание Титова слепо подчиняться приказам, особенно приказам врачей. «Каждого из них Герман вежливо выслушивал[32], но частенько вместо выполнения советов делал все по-своему, а то и отступал от них, – рассказывал Карпов. – Когда же какой-либо врач уж слишком настаивал на своем, его это раздражало». Но при этом Карпов уважал Титова за прямоту[33] и нежелание выдумывать оправдания в тех случаях, когда у него возникали проблемы. В его рассказе это звучит постоянным рефреном: человек вспыльчивый, скептичный, иногда нарушал правила, если считал