том, что синхронизация исторического развития России и Западной Европы рассматривалась как научное обоснование неизбежности социалистических революций в Европе. Отталкиваясь от постулата об универсальности формационной теории, советские лидеры рассматривали победу большевизма в Советском Союзе как первую ласточку в череде глобального формационного обновления при переходе от капитализма к социализму. Наконец, играли важную роль и сугубо патриотические соображения. Построение социализма «в отдельно взятой стране» требовало культивирования идеи о том, что русская история развивалась в одном русле с общеевропейской. Поэтому мнение о том, что в Древней Руси господствовало рабовладение, в то время как на Западе установился классический феодализм, могло расцениваться как утверждение об отсталости Руси. В то же время сторонники трактовки социально-экономического строя Древней Руси как рабовладельческого стремились представить себя борцами за сохранение чистоты марксистско-ленинского учения и доказать, что формационная теория является универсальной и никакие отклонения от этой исторической схемы невозможны. Концепция Б. Д. Грекова победила – просто потому, что лучше соответствовала духу времени.
Другой сотрудник ГАИМК, В. В. Струве, сформулировал теорию рабовладельческого характера обществ Древнего мира: государств Месопотамии, Египта и др. Принято было говорить и о рабовладельческом характере Античности.
На протяжении всего десятилетия накануне Великой Отечественной войны шла трансформация исторической политики сталинского режима. Она становилась все более популистской и интегрирующей различные идеологические компоненты. Д. Бранденбергер писал:
Отмежевываясь от строгого использования идеалистических и утопических лозунгов, Сталин и его соратники постепенно перекроили себя под государственников и начали выборочно реабилитировать известные личности и общепризнанные символы из русского национального прошлого. Ранние марксистские лозунги были интегрированы в реконцептуализированную историю СССР, делавшую значительный акцент на русских аспектах советского прошлого. В то же самое время главный нарратив был упрощен и популяризирован, чтобы максимально увеличить его привлекательность даже для самых малообразованных граждан СССР.
Война на короткое время заставила оставить противоречия в среде историков. Перестройка на «военные рельсы» исторической науки наглядно демонстрирует деятельность Института истории АН СССР. В качестве приоритетных были намечены две задачи: концентрация усилий на разгроме врага и воспитание советского патриотизма. Исследования велись в следующих направлениях:
1. Проблемы, связанные с разоблачением фашизма. 2. Проблемы, посвященные героическому прошлому нашей страны. 3. Проблемы, посвященные истории русской культуры. 4. Проблемы, посвященные истории славянских стран. 5. Проблемы, связанные с разъяснением роли антигитлеровской коалиции и отдельных ее участников как наших союзников и друзей по осуществлению исторической задачи разгрома гитлеровской Германии.
Естественный рост патриотических настроений в годы войны стал питательной почвой для все более решительного поворота исторической науки в сторону патриотизма и своеобразного национал-большевизма. 31 марта 1944 года в Управлении агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) прошло совещание, посвященное положению на идеологическом фронте. Несмотря на высокую интенсивность идеологической работы, было признано, что сделано недостаточно. Начальник Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров обозначил организационные планы на будущее. В частности, он предлагал организовать Академию общественных наук для подготовки кадров. В этот же день Александров отправил письмо на имя начальника Главного политического управления РККА А. С. Щербакова с подробными предложениями по улучшению пропагандистской работы. Заметное место в нем уделялось вопросам исторической науки и преподаванию истории в вузах. Признавалось, что преподаватели недостаточно освещают студентам героическое прошлое Родины. Среди некоторых преподавателей «появилась в последнее время тенденция поменьше говорить о классовой борьбе в истории СССР и рассматривать деятельность всех царей, как деятельность прогрессивную». Некоторые из них, утверждалось в письме, увлеклись буржуазной историографией и игнорируют марксистскую.
Несмотря на это, в военное время произошло относительное ослабление идеологического давления на историческую науку в том смысле, что быстрое изменение идеологии еще накануне войны, поворот к традиционным ценностям, который тем не менее не отменял коммунистической риторики, привели к некоторой идеологической неопределенности. Многие историки по-своему трактовали сложившуюся ситуацию. Например, Е. В. Тарле прочел лекцию, в которой утверждал, что нельзя рассматривать завоевания Российской империи с негативной точки зрения, поскольку именно большая территория, приобретенная в ходе экспансии, теперь позволяет успешно воевать Советскому государству. В принципе, историк в значительной мере развивал мысли Сталина, высказанные им в статье, критиковавшей позицию Ф. Энгельса. Но его лекция вызвала протест А. М. Панкратовой, которая усмотрела в ней отход от марксизма.
Апогеем конфликта стало совещание историков в ЦК ВКП(б) в 1944 году. Формально инициатором встречи была А. М. Панкратова, написавшая письмо в ЦК с просьбой разобраться с возмутительными, по ее мнению, случаями апологетики царской России и неверными трактовками отдельных событий. Она писала, что в исторической науке все громче звучат требования о пересмотре марксистского понимания истории, что эти требования главным образом исходят от представителей «школы Ключевского», которые «теперь открыто гордятся своей принадлежностью к этой школе». Инициатива Панкратовой пришлась кстати: во властных кругах давно зрела идея созыва собрания историков, на котором можно бы было обсудить ключевые идеологические проблемы.
Была сформирована комиссия в составе председателя А. С. Щербакова и секретарей ЦК ВКП(б) А. А. Андреева и Г. М. Маленкова. Совещание началось 29 мая 1944 года и продолжалось 1, 5, 10, 22 июня и 8 июля. На мероприятие были приглашены ведущие историки со всего Советского Союза.
На совещании ярко проявился идейный раскол в среде историков. На нем ярко выделилось несколько групп. Следующие можно назвать основными: 1) историки-марксисты, в массе своей ученики М. Н. Покровского, которые отстаивали принципы классового подхода к оценке русской истории; 2) историки «старой школы» и примкнувшие к ним ученые, следующие новой конъюнктуре, которые считали, что русское прошлое должно рассматриваться в позитивном ключе; 3) историки, предложившие придерживаться «золотой середины», что более соответствовало официальной позиции. Последние призывали не искать в истории только негативные черты, но подчеркивать и положительные стороны.
На совещании зримым образом проявилась борьба с «немецким засильем». В особенности досталось труду Н. Л. Рубинштейна «Русская историография». Уже первый выступавший, С. К. Бушуев, возмущенно говорил о том, что в книге не показана непримиримая борьба русских и немецких историографов. Слишком выпячивается фигура А. Л. Шлёцера, который, по описанию Рубинштейна, был ученым мирового уровня. «Как немец – так на уровне, как русский – так ученик!» – гневно восклицал выступавший. Он предлагал расширить хронологию «Дранг нах Остен», которая в советских учебниках ограничивалась только XII–XV веками. С его точки зрения, немцы продолжали строить козни против