Читать интересную книгу Контейнер со смертью - Максим Шахов

Росляков не задумываясь стал спускаться в открывшуюся нору, когда услышал за спиной предостерегающие крики Великанова. Опять предчувствие удачи, иначе Михаил Васильевич не полез бы в эти развалины.

– Бросьте фонарь! – крикнул он наверх, когда на фоне неба появилось лицо Сашки.

Теперь, когда решение принято старшим офицером, все перестали суетиться и просто выполняли его указания. Росляков поймал брошенный ему фонарь и поставил его так, чтобы луч света бил вверх, давая рассеянный свет. Человек смотрел на него сквозь приоткрытые веки и шевелил губами. Губы у него были как две оладьи, опухшие, запекшиеся.

Рядом зашуршали камушки и появились ноги Олега Филиппова.

– Назад, – коротко приказал Росляков. – Замри на месте, а то тут все держится на честном слове.

– Как он, жив?

– У него придавлены ноги ниже колен. Кровообращение нарушено уже почти трое суток. Выводы делай сам. Пусть дадут воды.

Пока Олег передавал наверх приказ, Росляков рассматривал небольшую спортивную сумку, которую прижимал к груди пострадавший. Он ею так дорожит? Рядом появилась рука с армейской фляжкой. Росляков принял ее и присел на корточки рядом с раненым. Смочив носовой платок, он выдавил несколько капель влаги ему на губы. Человек сразу стал подавать признаки жизни, жадно пошевелив ртом и издавая хриплые неразборчивые звуки. Немного подумав, Росляков решил, что повреждений внутренних органов скорее всего нет. А если и есть, то облегчить страдания человека перед смертью не помешает.

Он приложил горлышко фляжки к губам раненого и стал осторожно небольшими порциями вливать ему воду. Человек жадно глотал, кашлял, отхаркивая черную слюну, и снова пил. Решив, что пока хватит, Росляков убрал фляжку, еще раз смочил свой платок и немного вытер раненому лицо. Теперь это лицо совершенно точно показалось ему знакомым.

– Вы русский? – наконец раздалась членораздельная речь по-английски. – Тот самый русский?

– Почему «тот самый»? – спросил Росляков, угрюмо глядя на грудь раненого, которая вздымалась короткими частыми толчками. Сердце не справляется, дыхание частое и поверхностное. Как он вообще выжил?

– Я вас помню… четыре года назад… в Бельгии.

Точно! Росляков сразу вспомнил ту историю с захватом невозвращенца, который прихватил с собой секретные чертежи для передачи на Запад. Этот парень, скорее всего американец, был среди тех, кто хотел помешать захвату. Сведения были настолько важными, что с обеих сторон началась стрельба. А этот парень… он тогда был у их противников в группе прикрытия. По легенде это была научная экспедиция, а парень был одним из молодых ученых. Наверное, он в самом деле был больше ученым, чем оперативником, потому что в критический момент не стрелял. А Росляков стрелял и чуть не убил этого парня.

Смысла уже не было, поэтому и не выстрелил. Невозвращенца они уже взяли, нападение отбили, а этот американец был уже не опасен. Это по дешевым детективам многие судят, что в борьбе разведок трупы сыплются, как яблоки с дерева. На самом деле убийство всегда и везде является крайней мерой. А теперь вот судьба этого парня все же нашла. Жаль, было в нем что-то симпатичное.

– Послушайте… – зашептал раненый и попытался подняться на локтях. Но боль, видимо, была такой сильной, что он почти с воплем снова откинулся на спину. – Вы должны меня выслушать… Я не враг, мы теперь все на одной стороне, потому что… потому что это страшное оружие. Вот здесь, в этой сумке… Дайте еще немного воды…

Росляков подозрительно посмотрел на сумку в руках раненого и снова приложил к его губам фляжку. Вода больше лилась по лицу и вытекала из уголков губ, чем попадала в рот. Филиппов попытался что-то спросить, но Росляков на него грозно прикрикнул.

– Вы разведчик, я помню, – сквозь кашель тихо шептал раненый, и Рослякову пришлось нагнуться почти к его рту головой. – Я два года работал в секретной лаборатории. Это тут рядом… Я бежал, а здесь в сумке образец разработанного там бактериологического оружия. Это новое, я не смогу объяснить вам… и это страшно, это нужно срочно передать ученым, чтобы те могли подготовиться. Они хотят снова устроить ад одиннадцатого сентября, только страшнее… это десятки и сотни тысяч жизней.

– Хайяни здесь? – спросил Росляков, боясь, что у раненого начался бред.

– Да, это он, это его детище… Здесь в сумке запись разговора Хайяни с одним человеком… это страшный человек, его называли Карло Гаспарос, но это не настоящее имя… Он отправляет Гаспароса в Россию… не знаю зачем… у вас тоже беда…

Глаза американца остановились, уставившись куда-то мимо лица Рослякова. Тело как будто оплыло и вытянулось в длину. Все, остатки жизни покинули этот сильный организм, который так долго сопротивлялся, стараясь, чтобы его страшная тайна не умерла вместе с ним. Теперь он дождался того, кому можно было все рассказать, и на этом резервы жизни закончились. Росляков провел пальцами по лицу парня, закрывая глаза.

– Он умер, – сообщил Михаил Васильевич, выбираясь по битому камню наверх. – Ясно сразу было, что не жилец, а как долго держался.

– Больше никого?

– Нет, – покачал Росляков головой. Он взял Филиппова под локоть и повел в сторону от развалин. – Слушай, Олег. Мне надо срочно в лагерь, может, отвезешь меня, а Сашка тут покомандует местными.

– А на хрена ему тут командовать, – отряхивая колени, усмехнулся Филиппов. – Погибших и раненых больше нет. Теперь и сами справятся. А что это за сумка?

– Да так, – неопределенно ответил Росляков. – Посмотрю в лагере, может, личность установить удастся. Все-таки не местный. Может, американец, может, европеец. Наверняка его ищут.

Всю дорогу, пока они ехали в лагерь, Рослякова подмывало расстегнуть сумку и посмотреть, что в ней лежит. Великанов и Филиппов были офицерами дисциплинированными и вопросов не задавали, хотя на сумку посматривали с интересом. Мысль о том, что в этой сумке лежит бактериологическая бомба, заставляла холодеть спину. Но американец сказал, что это образец, значит, угрозы пока нет, если контейнер, или что там в сумке, не открывать и не разбивать. А еще там была запись планов террористов и упоминание о России. Зловещее сочетание! «Завтра прибудут Алексеев и Демичев, завтра же мы прочешем округу на несколько километров. Американец сказал, что это «здесь». А там странные старинные развалины и подведенные к ним современные инженерные коммуникации».

На территорию лагеря МЧС машина въехала, когда уже совсем стемнело. В голове у Рослякова зудела только одна мысль – «связь». Нужно срочно найти полковника Игнатьева, нужно по его каналу связаться с Москвой и сообщить о находке. А еще было бы хорошо все же вскрыть контейнер, чью прямоугольную форму он ощущал руками сквозь кожзаменитель сумки, хорошо бы сначала посмотреть, что там снял этот американец, о какой встрече и беседе он говорил.

Игнатьева в лагере не было. Как сообщил дежурный, полковник уехал еще в середине дня на встречу с местными властями для обсуждения дальнейшей координации действий. Час назад Игнатьев известил дежурного, что останется ночевать в городе. Телефона для связи он не оставил, хотя попытаться его найти было можно. Но это огласка, а она в работе Рослякова была вредна. Хотя без ведома Игнатьева с Москвой все равно не связаться. Хоть ты и полковник, но дежурный не имеет права без личного указания Игнатьева допускать к связи никого.

Воспользовавшись тем, что его «соседи» по палатке – Великанов и Филиппов – отправились в душ, а потом на ужин, Росляков решил заняться контейнером. Он присел к столу, включил настольную лампу и положил сумку перед собой. Сейчас он чувствовал себя, как сапер при разминировании. Чувство было знакомо, потому что разбираться с взрывными устройствами ему приходилось.

Плавными движениями он расстегнул «молнию» на сумке и раскрыл ее. Внутри лежало нечто прямоугольной формы, завернутое в грязный медицинский халат. Форма прямоугольная, размер примерно двадцать пять сантиметров на пятнадцать. И толщина сантиметров десять. Со всеми предосторожностями Росляков вытащил сверток и положил его на стол. Больше в сумке ничего не было, и он отложил ее в сторону.

Теперь халат. «Странное создание человек, – усмехнулся Росляков, аккуратно разматывая грязную ткань, чтобы лишний раз не тряхнуть содержимое. – Этот контейнер такое уже пережил, землетрясение перенес, а я его тряхнуть боюсь. Наверняка ведь предусмотрено, чтобы от тряски ничего не случилось, элементарный здравый смыл подсказывает, а естество протестует. Боится оно, родимое».

Когда халат был почти совсем распутан, Росляков ощутил под пальцами еще какой-то предмет. И, кажется, он лежал в кармане халата. Но сначала придется распутать контейнер. После того как были сняты остатки ткани, перед Росляковым на столе оказалась пластиковая коробка с округлыми гранями и углами и обычной поворотной задвижкой. Такой типичный медицинский контейнер. Он мягко повернул ручку, и язычок замка плавно скользнул вниз. Вытерев со лба пот, Росляков медленно стал открывать крышку.