Если мы должны помериться силами с Буреносцами (и давайте по-честному, существует довольно хороший шанс, что придется) мы должны бороться как они, если хотим победить.
И поскольку никто из нас не хочет опускаться до этого уровня, нам нужен еще кто-то, кто сможет помочь.
Я знаю парня для такой работы… думаю, смогу найти его.
И может быть мне удастся убедить его не убивать нас.
Глава 6
ОДРИ
Я пытаюсь считать свои шаги и запоминать повороты, когда Райден ведет меня в темницу, но его крепость — лабиринт узких путей и запутанных лестниц, которые ведут нас вверх и вниз во всевозможных направлениях. К тому времени, когда мы добираемся до тусклой комнаты без окон, заставленными темными клетками, я так запуталась, что не могу сказать, глубоко ли мы под землей или высоко в другой башне.
Райден пихает меня в клетку в центре ряда и закрывает за мной дверь. Я ползу к углу, прижимаю колени к груди и обхватываю их руками, пытаясь сохранить то малое тепло, что осталось.
Холод здесь другой.
Влажный и тяжелый.
Он давит на мою кожу миллионом ледяных пальцев, когда мое дыхание превращается в облака, которые, кажется, постоянно висят в воздухе.
Серый пол и стены моей крошечной камеры голые, за исключение глубоких царапин, где бывший заключенный, должно быть, цеплялся за камни.
— Здесь определенно не так хорошо, как в твоей предыдущей камере, — говорит мне Райден. — Но вид гораздо лучше.
Он делает шаг в сторону, и внутри меня все рушится.
— Гас? — шепчу я, щурясь сквозь тусклый свет, надеясь, что съежившаяся фигура на полу противоположной камеры не ответит.
В течение секунды он не двигается. Потом медленно поднимает голову, осматривая комнату, пока его страдальческие глаза не находят мои.
Я с трудом сдерживаю рыдания.
Его лицо в таких синяках и распухло, что я едва узнаю его. Но почему-то он все равно пытается улыбаться.
— Очевидно, вам двоим есть что наверстать, — говорит нам Райден, и самодовольство в его голосе заставляет меня жалеть, что я не могу расцарапать его кожу.
Я жду, пока шаги стихнут, потом быстро придвигаюсь к решеткам. Влажный холод заставляет мои мышцы болеть, но я отказываюсь думать о боли. Не тогда, когда Гас похож…
— Все так плохо? — спрашивает Гас, изучая мое лицо. — Думаю, это конец моих дней в качестве Самого Симпатичного Опекуна.
Я заставляю себя улыбнуться, пытаясь быть храброй для него. Но, когда он садится, мои глаза наполняются слезами.
Толстые глубокие раны, почти с мой кулак, превратили его широкую грудь практически в сплошное мясо без кожи. Некоторые из разрезов покрыты струпьями, а другие все еще сочатся красным… но темное пятно на его левом плече заставляет меня чувствовать себя так, будто меня стошнит прямо сейчас.
Дыра.
Совершенно симметричная и почти с мой палец.
Проевшая плоть и кость.
У Астона было точно двадцать девять таких же. За каждый день, что он сопротивлялся силе боли, пока Райден не нашел другой способ, чтобы сломать его.
— Гас, мне так…
— Не надо! — перебивает он, отбрасывая жесткие светлые волосы с глаз. — Пожалуйста, не извиняйся… это не имеет к тебе никакого отношения.
— Как ты можешь так говорить?
— Потому что мы на войне. Солдат берут в плен и пытают. Это просто, как дважды два.
Но это не так.
Моя мать сдала нас Райдену, как животных на убой.
Причина по которой Гас был со мной — он пытался защитить меня, уберечь язык Западных — язык, который знала только я, потому что нарушила клятву и связала себя с Вейном.
Все возвращается.
Мои ошибки.
Моя вина.
Гас вздрагивает, когда тянется, чтобы оторвать полосу ткани от края штанов. Я пытаюсь не замечать, что его спина выглядит такой же, как его грудь.
— Если тебе нужно больше бинтов, я могу оторвать часть своего платья, — предлагаю я.
Гас смеется:
— У тебя едва хватает ткани, чтобы самой прикрыться. Уверен, что Вейн прибьет меня.
— Мне плевать на Вейна.
Я не имела в виду слова такими, как они прозвучали… или я не думаю, что сделала. Но они, кажется, отзываются эхом от стен.
— Это правда? — шепчет Гас. — Я слышал, Райден упоминал что-то о том, что ты разорвала связь.
Я сосредотачиваюсь на растирании рук, позволяя трению согреть мои пальцы.
— Тебе правда на него плевать? — напирает Гас.
— Я… я не знаю. То, что я чувствую головой и сердцем, не совпадает. Я еще все помню. Но не могу почувствовать этого. Я просто… пустая.
Гас кивает, поскольку он завязывает полосу ткани на самой широкой глубокой ране на руке:
— Думаю, так лучше. Возможно, сломанная связь помешает Вейну пытаться спасти тебя.
— Думаешь, он действительно пойдет за нами? — Я удивляюсь, что эта мысль не пришла в мою голову.
— Это же Вейн. Он — мастер глупо рисковать. Кроме того… ради тебя он пойдет на что угодно. Или пошел бы, прежде чем…
— Ну, — говорю я, голос дрожит больше, чем я ожидаю. — Надеюсь, он на это не пойдет.
— Ты правда это имеешь в виду?
— Должна. — Для Вейна было бы безопаснее отпустить меня.
— Ничего себе, — выдыхает Гас. — А я думал, что это тяжело.
— Как ты можешь сравнивать? — Я указываю на его сочащиеся раны.
— Ммм, меня тут немного побили. Ты же разорвала свою сущность на пополам и бросила парня, которого любила. Даже не пытайтесь притвориться, что это было не больно.
Было.
Но холодная пустота, которая последовала за этим, была хуже.
— Тебя не просто побили, Гас, — напоминаю я ему. — У тебя дыра в плече.
— Да, ну… всего лишь небольшая дырочка. — Он пытается улыбнуться, когда касается пальцами краев раны. Но я могу расслышать боль в его голосе.
— У меня есть бинты, — говорю я, желая, чтобы это предложение не звучало таким пафосным. — Часть испачкана, но мама Вейна использовала больше бинтов, чем мне было нужно. На них даже может быть немного мази.
— Не стоит. Это рана никогда не заживет.
Он прижимает ладонь над отверстием и намек страха появляется у него в глазах.
— Как Райден делает это? — шепчу я.
— Ты не захочешь знать.
Я не хочу.
Но должна это увидеть.
Понимание накрывает меня, и я не могу сказать падаю ли я или сползаю. Все, что я знаю, это то, что я так или иначе прижимаюсь к стене моей миниатюрной камеры, хватая ртом воздух.
— Что случилось? — спрашивает Гас.
Я пытаюсь расслабиться… фокусируюсь на медленных, глубоких вдохах. Но даже когда сердцебиение успокаивается, паника никуда не отступает.
Я закрываю глаза, сглатываю желчь на языке и говорю ему: