Я посадил Милана на плечи, и мы двинулись в путь. Сначала я шел впереди, а потом пристроился в хвост колонны: если головная группа наткнется на словацких или венгерских пограничников, мне с Миланом следовало иметь хоть какое-то время в запасе, чтобы удрать, Милану мы сказали, что идем на охоту, а чтобы не распугать всех зверей вокруг, нужно помалкивать. Оба ворчуна шли вместе с нами.
Было около часу ночи. Морозный воздух обжигал лицо, под ногами скрипел снег. Где-то залаяли собаки. Мы легли на землю и, казалось, целую вечность ждали сигнала двигаться дальше. В ушах звенело от ночной тишины. Мы прятались в стогах сена и в кустарнике, переползали через овраги. Казалось, этому не будет конца. Один особенно глубокий, овраг с отвесными стенами можно было преодолеть, лишь съехав вниз с Миланом на закорках. Тогда это и случилось: ребенок громко закричал. В тишине приграничной полосы этот крик разнесся далеко вокруг. Я замер. Мне почудилось, будто я уже слышу топот бегущих к нам людей, но, к счастью, это оказалось лишь игрой воображения.
Что же произошло? Объяснялось все просто! При спуске вниз колючие ветки кустарника вцепились в шапку Милана и начали стаскивать ее с головы. Малыш, конечно, испугался, подумав, что кто-то неведомый пытается стащить его со спины отца. Я не сердился на Милана. Этот злополучный овраг и был новой венгерской границей.
По сигналу мы остановились и опять легли на землю. Наш проводник пошел к венгерским пограничникам обсудить условия перехода.
- Они требуют побольше денег и самогону, - сообщил он, вернувшись. Мы дали деньги и самогон. Чуть позже за нами пришел венгерский солдат. Одна только Франтишка знала венгерский язык, и это спасло нас в ночной встрече у Сегеда.
Она тихо заговорила по-венгерски, и я видел, как солдат показал на какую-то темную дверь. Я сначала испугался, но это был обыкновенный хлев, маленький домашний хлев с подслеповатым оконцем. На соломе лежала корова. Хлев находился рядом с железнодорожным разъездом, который венгерские власти в 1939 году сделали станцией, где останавливались и скорые поезда.
Это тепло и этот запах! Мы расположились на пахучем сене и отдали себя в руки судьбы. Оставалось только ждать. Ждать прихода поезда, ждать нашего часа и, наконец, ждать всего того, что случится потом. Было тихо. Корова несколько раз глубоко вздохнула, лениво пожевала. Хрустнула под ее ногами солома, что-то прошелестело в углу.
Перед моими глазами пронеслось все, что случилось в эти последние часы. "У меня замечательные ребята, - с гордостью подумал я, - держались они превосходно. Это не ерунда - в тридцатиградусный мороз, глубокой ночью пройти не один десяток километров, ползти по промерзшему полю, подолгу лежать в снегу, продираться сквозь колючий кустарник... И все это без плача и жалоб..."
Кто-то резко рванул дверь хлева. На пороге появился незнакомый мужчина. Свет лампы прошелся по спящим фигурам и остановился на Франтишке, которая держала на руках Милана. Мужчина пробормотал что-то похожее на "ага". Это могло быть и удивлением, а могло и означать: "Ну что, пташечки, попались?" Дверь захлопнулась, и снова стало темно. Никто не произнес ни слова. Все чего-то ждали. В ту минуту, когда мужчина осветил лампой хлев, я не увидел Фреда. Потом я нашел его. Глубоко зарывшись в сено, он крепко спал.
Через несколько минут дверь снова отворилась, и тот же мужчина, поприветствовав нас с порога, подтолкнул в хлев еще двоих. Нас стало восемь.
- Не бойтесь, - сказал он, - я здешний, федымешский священник, - и снова исчез. Позже мы с ним однажды встретились в Англии. Михалец, войсковой священник, рассказал нам, как его чуть было не схватили немцы во время ночной переправы и как ему пришлось бежать через границу - без вещей, без денег. В этом наши судьбы оказались схожими.
Около половины шестого должен был проследовать скорый поезд Братислава - Будапешт. Мы вышли из хлева. Мороз обжигал лицо. Мы прыгали, бегали наперегонки, пытаясь хоть как-то согреться. Чтобы развлечь детей, я предложил сыграть в индейцев. Как заправский следопыт, я приложил ухо к рельсу, чтобы послушать, не идет ли поезд, но ухо тут же примерзло к холодному металлу. Пришлось отдирать его с кожей.
Наконец вдали показались огни поезда. Мы сели в вагон и двинулись в Будапешт, навстречу неизвестности.
Так, на пути к свободе, мы пересекли границу еще одной страны. Оставалась третья - югославская граница. В осведомленных пражских кругах говорили, что пересечь югославскую границу - все равно что прогуляться.
Что ж, посмотрим!
Безвыходное положение
В хорошо натопленном вагоне мы ехали вдоль излучины Дуная, через Нове-Замки и Паркань, на юг к Будапешту. Мы находились на территории той части Словакии, которая была аннексирована Венгрией и где господствовала военно-бюрократическая плутократия в лице самой страшной своей разновидности - фашистской псевдоинтеллигенции. Здесь возбуждать малейшее подозрение по поводу нашего происхождения было рискованно. Я слышал еще в Праге, что на венгерской территории снимают с поездов и ловят на вокзалах всех тех, кто не знает языка, кто кажется подозрительным. Счастье, что жена в совершенстве владела венгерским. Зато я не знал ни слова. Чтобы как-то обезопасить себя, мы решили действовать следующим образом. В случае когда необходимо будет что-то сказать, Франтишка начнет говорить по-венгерски, а я по ее знаку поддержу беседу, вставляя "да" или "нет" по-венгерски. Это было все, на что я был способен. Лучше всего, конечно, было молчать и делать вид будто спишь. Так мы и поступали.
Нас, однако, подстерегала другая опасность, против которой мы оказались бессильны. Отогревшись в теплом вагоне, Милан вот-вот готов был уснуть. Голова его клонилась набок, глаза закрывались, но, прежде чем он окончательно заснул, я прошептал ему на ухо:
- Когда ты утром проснешься, вокруг нас будут находиться очень плохие, злые люди. Если ты заговоришь, они заберут меня и маму, а ты останешься один. Ни о чем не говори!
Милан сонным голосом невнятно пробормотал:
- Я не буду говорить.
Я не очень-то верил, что мои слова дошли до его сознания и утром он не преподнесет нам сюрприза, поэтому все повторял:
- Не надо ни о чем говорить!
Наконец сон одолел малыша. Неожиданно к нам подошел проводник-венгр. Подсев к Франтишке, он стал расспрашивать, откуда мы, не заболел ли наш ребенок и куда держим путь. Франтишке чудом удалось отвлечь въедливого проводника от столь опасного для нас разговора. Видимо удовлетворенный тем, что наплела ему Франтишка, он встал и отошел в сторону. Я делал вид будто сплю. Так было безопаснее. Через полуприкрытые веки я видел, что проводник продолжал наблюдать за нами. Может, его насторожил слишком правильный венгерский, на котором изъяснялась моя жена?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});