о стол. Он не смотрел ни на мальчишку, ни на жандармов.
— Простите, господа, можете оставить нас на пару минут? — наконец произнёс он, вымучив вежливую улыбку. — Я не собираюсь брать на себя лишнюю ответственность, парень, — шёпотом зашипел он, как только закрылась дверь за жандармами, — мало мне своих проблем, твоих ещё не хватает!
— Но сэр, мне больше некуда идти! И я хорошо работаю! — взмолился мальчишка.
— Что значит некуда? А приют?
— Но сэр! Вы когда-нибудь видели этих приютских?!
— Можно подумать, ты сейчас выглядишь лучше! Всё, мальчик, не дави на жалость! Вопрос решён!
Просительно изломленные брови Шентэла нахмурились, и серые глаза посмотрели на Нормана с недетской злостью.
— А что, если жандармы узнают, кто на самом деле выступал на скачках под именем жокея Полночи?
— Ах ты, шельмец, угрожаешь мне?! — оторопел Норман.
Мальчишка мрачно взирал на него из-под отросших светлых прядей.
— А что, если жандармы узнают о той некрасивой сцене между тобой и твоим отцом, Шилдс, свидетелем которой я был на прошлой неделе, а? Вдруг они засомневаются: отец ли виноват в пожаре, м?
— Не называйте меня Шилдсом! — сквозь зубы прошипел Винтерсблад.
— Чтоб я тебя не видел больше, понял? Мерзавец! Угрожает мне! Мне!!! После всего, что я для него сделал! Пошёл вон!
Шентэл шёл через все конюшни как в воду опущенный. По обе стороны от него отбрасывали широкоплечие тени двое жандармов, словно вели преступника на плаху.
— Простите, сэр, — мальчишка вдруг остановился и обратился к одному из своих стражей, — позвольте мне попрощаться с Полночью? Я быстро!
Жандарм неуверенно покосился на товарища.
— Мы ведь с ней больше не увидимся… — упавшим голосом заключил паренёк.
— Пусть сходит, — уступил второй жандарм.
— Давай бегом, — нога здесь — нога там! — позволил второй.
Шентэл припустил к стойлам. Влетев к Полночи, он подхватил валявшийся на полу томик «Естественных наук», быстро отвязал кобылу и, зажав книгу под мышкой, вскочил на лошадь.
— Давай, девочка, этот забег мы обязаны выиграть! — шепнул он ей и пришпорил Полночь пятками.
Она сорвалась с места в галоп, разметав стоявшие у ворот вёдра. Ветер засвистел в ушах Винтерсблада, чьи-то голоса заорали ему вслед, кто-то из конюхов бросился наперерез, но в последнюю секунду не решился сунуться под копыта.
Мальчишка вцепился в густую чёрную гриву, чтобы не слететь с гладкой спины Полночи. Увидев улепётывающего всадника, жандармы раскорячились на дороге, словно могли поймать несущуюся на них кобылу в широко распахнутые объятия. К своему счастью, мужчины вовремя оценили свои силы и в последний момент пригнулись, закрыв головы руками. Чёрная лошадь пролетела над ними, как маленький боевой дирижабль, едва не зацепив служителей закона копытами, а потом перемахнула через ограду и понеслась по дороге прочь от конюшен, прочь из Сотлистона.
Конечно, гнаться за стремительной Полночью было бесполезно, лошадь с мальчишкой на спине беспрепятственно покинула город. Ничего, Норман ещё спасибо скажет: кобыла застрахована на внушительную сумму, а толку от неё как от скаковой всё равно было мало, больше затрат.
Шентэл направил Полночь в сторону моря. Во всяком случае, он надеялся, что море было именно там, куда они направлялись. Стоило им покинуть пригород Сотлистона, начались нескончаемые поля, и мальчишка быстро запутался, в какую сторону нужно двигаться. День перевалил за середину, солнце пекло совсем не по-сентябрьски, безумно хотелось пить.
К вечеру у Шентэла начала кружиться голова, он словно погружался в какую-то полудрёму, а когда пытался стряхнуть с себя накатывающий тяжёлый и душный сон, картинка перед глазами дрожала, словно он смотрел сквозь жар от костра. Мальчишка не ел больше суток, но голода он уже не чувствовал, — лишь душащую, раскалённую жажду.
Похоже, он всё-таки ненадолго задремал, а когда вновь открыл глаза, увидел тёмное вечернее небо, усыпанное звёздами.
— О, очухался! — над ним склонилось странное существо, которое Шентэл сперва принял за куклу с головой младенца и карикатурным лицом взрослого мужчины.
Голос у человечка тоже был словно кукольный: пронзительный, высокий, как будто механический. Мальчишка попытался встать, но в глазах резко потемнело, а голова вновь пошла кругом, и ему удалось лишь сесть. Он покачивался на открытой повозке, прицепленной к крытой кибитке. Впереди вереницей ехали ещё несколько таких же, кибиток с полукруглым верхом из прочной материи. Рядом плелась привязанная к борту Полночь, вокруг по-прежнему колыхались травы необозримого поля. Подле Шентэла стояло кукольное существо: ростом с пятилетнего ребёнка, но ребёнком оно явно не было. В руках лысый человечек держал томик «Естественных наук», казавшийся в сравнении с его фигуркой гигантским.
— Что таращишься? Смотри, пешком потащишься! — грубо бросил мужичок, но в голосе его не было злости. — Ты сейчас среди друзей, возьми флягу и попей!
Шентэл нащупал рядом с собой флягу, на которую указал карлик, и с жадностью выпил почти всю.
— Где я? — спросил, утирая рукавом губы.
— Я ж сказал: среди друзей! А ты сам, красавчик, чей?
Карлик говорил очень странно: мало того, что в рифму, так ещё и любую его фразу сопровождала яркая мимика с резкими телодвижениями. Вот и сейчас брови поползли на высокий лоб, а уголок рта уехал к уху, изображая кривую улыбку. Мужичок раскинул руки и поставил одну ногу на пятку, отклячив зад, словно собрался танцевать какой-то старинный танец.
— Да ладно тебе, дядька Ник, отстань от него! — из сгущающихся сумерек к повозке выехала девчонка лет шестнадцати на статном жеребце. — Твои рифмы всех раздражают! — она рассмеялась, и чёрные кудряшки вокруг её лица запрыгали, словно пружинки.
— Меня Кэсси зовут. Кассандра. Я наездница, выполняю всякие трюки на лошадях в цирке. Там, — девчонка махнула рукой вперёд, — остальная наша труппа. А ты кто?
— Можешь соврать! — тут же вклинился карлик, расплывшись в подбадривающей улыбке, от которой всё его маленькое лицо покрылось морщинами и стало похоже на грецкий орех. — Нам наплевать, кто ты есть, просто нужно как-то к тебе обращаться.
— Блад, — ответил мальчишка. — Так вы — бродячий цирк? Ничего себе!
Кэсси снисходительно хмыкнула:
— Что, никогда не встречал циркачей?
— Так близко — не доводилось, — признался Шентэл.
— То-то на меня уставился, как на