Читать интересную книгу Мальчик, которого растили как собаку - Брюс Перри

И поскольку я продолжал и работу с Тиной, и работу в лаборатории, то пришел к выводу, что в случае Тины постоянная активация ее реагирующих на стресс систем в результате психологической травмы, полученной в раннем возрасте, когда ее мозг только развивался, возможно, вызвала каскадное изменение количества рецепторов, чувствительности к стимулам и дисфункции тех или иных структур по всему ее мозгу, подобно тому, что я наблюдал у животных. Поэтому я стал думать, что симптомы Тины были результатом ранней травмы, полученной еще развивающимся организмом. Ее проблемы с контролем внимания и с импульсивностью, вероятно, возникли в результате изменения в ее стрессовых системах: эти изменения когда-то помогли ей справиться с издевательствами, которые ей приходилось терпеть, но теперь стали причиной ее агрессивного поведения и невнимательности в классе. Это естественно: человек с гиперактивной стрессовой системой, обратил бы пристальное внимание на лица учителей и одноклассников, от которых может исходить угроза, а не на такие безопасные вещи, как уроки. Постоянное ожидание потенциальной угрозы могло также провоцировать такого человека, как Тина, затевать драки с одноклассниками, поскольку она могла всюду выискивать признаки грядущей атаки и это вызывало ее превентивные действия при малейшем подозрении. Мне представлялось, что разумнее объяснять проблемы Тины таким образом, чем считать их чем-то случайным и не связанным с насилием, которое она испытала.

Я вернулся к ее истории болезни и оказалось, что, когда она впервые появилась в клинике, частота сердечных сокращений (ЧСС) у нее составляла 112 ударов в минуту. Нормальная ЧСС сердечный ритм для девочки ее возраста должна быть ниже 100. Повышение ЧСС может сигнализировать о постоянной готовности к стрессу, еще более явно свидетельствуя, что ее проблемы являлись прямым ответом мозга на насилие. Если бы я теперь присваивал Тине диагностический ярлык, это был бы не синдром дефицита внимания, а скорее посттравматическое стрессовое расстройство — ПТСР.

Проработав с Тиной три года, я был очень доволен произошедшими видимыми изменениями. Из школы больше не поступало сообщений о ее «недопустимом» поведении в классе. Она делала уроки, ходила в школу и не дралась с детьми. Ее речь стала лучше; здесь большая часть проблем объяснялось тем, что она говорила очень тихо и учителя и даже мать Тины часто не могли понять ее, не говоря уже про ее произношение. Когда она научилась нормально говорить и окружающие тоже смогли чаще разговаривать с ней, она поняла, как это важно…

Кроме того, она стала более внимательна и менее импульсивна, и это произошло так быстро, что я даже не обсудил ее лечение со своими руководителями после первоначальной беседы с д-ром Стайном.

Во время наших встреч я позволял Тине управлять общением, но не упускал возможности использовать наши уроки, чтобы помочь ей чувствовать себя более уверенно в этом мире и вести себя разумно. Обычно люди учатся контролировать свою излишнюю импульсивность и обдумывать решения, общаясь с теми, кто их окружает, частично извлекая информацию из наставлений, частично получая ее в виде примера. Но Тина жила в таком окружении, что ей нечасто представлялась такая возможность — она не могла получить ни какие-то толковые объяснения, ни учиться, наблюдая разумные поступки близких. Окружающие ее люди просто спонтанно реагировали на все, что с ними случалось, и Тина поэтому вела себя таким же образом. Благодаря нашим встречам она получила возможность пользоваться ни с кем не разделенным вниманием (в данном случае, моим), и наши игры помогли ей усвоить некоторые уроки, в которых она так нуждалась. Например, когда наши занятия только начались, Тина не умела «перестраиваться». Она не умела ждать, она действовала и реагировала, не думая. В тех простых играх, в которые мы играли, я моделировал более подходящее случаю поведение и постоянно учил ее переждать, перед тем как делать первое, что пришло ей в голову. Основываясь на ее прекрасных успехах в школе, я действительно верил, что помог ей.

Однако, к сожалению, за две недели до того, как я ушел из клиники, чтобы приступить к другой работе, десятилетнюю Тину застали за тем, что она делала минет старшему школьнику. Кажется, я помог ей не изменить поведение, а научил лучше прятать свою сексуальную активность и другие проблемы от взрослых и контролировать свои импульсы так, чтобы не попасться. На поверхностный взгляд могло показаться, что она ведет себя прилично, но, в сущности, последствия ее травмы остались при ней.

Я был разочарован и расстроен, услышав эти новости. Я очень старался, и казалось, что она в самом деле изменилась в лучшую сторону. Было трудно смириться с тем, что такой явный позитивный результат лечения оказался на самом деле весьма поверхностным. Что же случилось? Или — что еще важнее — чего не хватило в нашей работе, чтобы помочь ей?

Я думал о том, как ранняя психологическая травма и нестабильная домашняя обстановка повлияли на мозг Тины. И я скоро понял, что должен был расширить свой подход к клинической работе в области психического здоровья. Понять, почему потерпело неудачу лечение Тины — как и найти ответы на многие важные вопросы детской психиатрии — можно было, только изучив, как работает мозг, как он развивается, как находит смысл в том, что происходит вокруг, и строит свой мир. Речь идет не о карикатурном представлении о мозге, в котором все генетически обусловлено, и эта генетически запрограммированная система только изредка нуждается в лечении, чтобы вернуть утраченный баланс, а о мозге во всей его сложности. Я говорю о мозге не как о некоем сложном комплексе, в котором кипит бессознательное «сопротивление» и «зашита», а о мозге, настроенном на то, чтобы отвечать сложным задачам социального мира. Короче, мозг человека имеет генетическую предрасположенность, сформированную эволюцией, быть чрезвычайно чувствительным к окружающим людям.

Тина действительно научилась лучше регулировать свою стрессовую систему, о чем свидетельствует приобретенное умение контролировать свои импульсы. Но самые серьезные проблемы Тины были в ее искаженном и нездоровом сексуальном поведении. Я понимал, что некоторые из этих симптомов можно исправить, повлияв на ее чрезмерную реакцию на стресс, но это не помогло бы стереть ее воспоминания. Я начал думать, что мне просто необходимо понять, что такое память, прежде чем двигаться дальше.

Итак, что такое на самом деле память? Многие из нас тут же начинают думать об умении запоминать имена, лица, номера телефонов, но память — это нечто гораздо большее. Она представляет собой основное свойство биологических систем. Память — это способность вызывать из прошлого какие-то события или впечатления. Даже мышцы имеют память, что можно наблюдать по их изменениям в результате упражнений. Однако самая важная память — это память мозга, то, как он формирует нас и позволяет нашему прошлому определять наше будущее. В немалой степени память делает нас такими, какие мы есть. И в случае Тины ее воспоминания о сексуальном насилии стояли у нее на пути.

Отношения Тины с мужчинами, преждевременные и гиперсексуальные, вели свое начало из раннего опыта пережитого насилия. Я начал думать о памяти и о том, как мозг создает связи между явлениями, когда, например, два стимула поступают в мозг одновременно и много раз повторяются. Например, если возбуждение нервной системы вызывается видом пожарной машины (зрительный стимул) и одновременно звуком сирены (звуковой стимул), между двумя, изначально отдельными нейронными цепями возникнут новые синаптические связи и они образуют единую структуру. Когда возникает эта новая совокупность связей между визуальной и слуховой нейронными цепями, при стимуляции (раздражении) одной из них (например, при звуке сирены) может на самом деле активироваться и визуальная часть цепи, и у человека почти автоматически перед глазами будет возникать пожарная машина.

Эта мощная способность ассоциировать процессы является универсальным свойством мозга. Благодаря ассоциации мы сплетаем воедино все поступающие сенсорные сигналы — звук, запах, то, что видим, ощущаем, — чтобы воссоздать целиком образ какого-то человека, места, вещи или действия. Ассоциация лежит в основе языка и памяти.

Конечно, в нашей сознательной памяти полно пробелов, что на самом деле хорошо. Наш мозг отфильтровывает и отбрасывает все обычное и ожидаемое, и это совершенно необходимо для того, чтобы сделать возможным его функционирование. Например, когда вы ведете машину, то автоматически полагаетесь на свой предыдущий опыт с машинами и дорогами; если бы вам было необходимо фокусировать внимание на всем, что вы видите, слышите и т. д., ваше сознание переполнилось бы и, возможно, вы попали бы в аварию. Когда вы чему-то обучаетесь, мозг постоянно сравнивает новый опыт с тем, что хранится в его памяти, в сущности, память о предыдущих подобных ситуациях и ощущениях спрашивает: «Это что-то новое?» и «Нужно ли мне обращать на это внимание?»