Читать интересную книгу Полное собрание сочинений. Том 90 - Толстой Л.Н.

Если в прошлом, когда несчастия языческой жизни не были еще столь очевидны и особенно когда христианские принципы не были еще так общеприняты, люди находили возможным сознательно поддерживать рабство рабочих, угнетение одних другими, карательные законы и особенно войну, в наше время совершенно невозможно объяснить смысл всех этих установлений. Люди нашего времени могут продолжать вести языческий образ жизни, но они не могут его оправдывать. Современное человечество дошло до такой степени страдания из-за ложного понимания жизни, а верное ее восприятие, то, которое дает настоящее счастие, благодаря прогрессу человеческого разума, стало таким ясным и очевидным, что для того, чтобы люди нашего времени изменили свою жизнь, согласуя ее со своей совестью, им больше нечего предпринять, им остается лишь остановиться и прервать свой труд. Для того, чтобы люди изменили свой образ жизни и свои чувства, надо, прежде всего, чтобы они изменили свой образ мышления, а для того, чтобы такое изменение произошло, — необходимо, чтобы они остановились и обратили внимание на то, что они должны понять. Чтобы люди, с криком и пением несущиеся к пропасти, услыхали то, что кричат им те, которые хотят спасти их, они должны остановиться и прекратить этот содом.

Пусть люди нашего христианского мира остановятся в своей работе и задумаются на мгновение о своем положении, и невольно они будут вынуждены принять то понятие жизни, которое дает им христианство, понятие настолько естественное и простое и отвечающее потребностям ума и сердца, что оно возникает почти само собой в разуме человека, освободившегося, хотя бы на мгновение, от пут, связавших его трудностей как своей работы, так и работы других.

Пир готов уже 18 веков тому назад, но один не приходит потому, что только что купил землю, другой — потому, что он женится, третий испытывает своих быков, четвертый — строит железную дорогу, завод, занят миссионерством, работает в парламенте, в банке, над научной, артистической или литературной работой. И никто в течение 2000 лет не удосужился поступать так, как учил Христос в начале своей проповеди, — оглянуться вокруг себя, подумать о результатах нашей работы и спросить себя: каков я? зачем? Разве возможно, чтобы та сила, которая меня породила с моим разумом и моим желанием любить и быть любимым, сделала это только для того, чтобы я вообразил, что цель моей жизни есть мое личное благополучие, что моя жизнь принадлежит мне и я имею право ею располагать так же, как и жизнью других людей, по моему усмотрению, и я прихожу, наконец, к убеждению, что это личное благосостояние, благосостояние семьи или родины, которого я добивался, не может быть достигнуто, и чем более я прилагаю усилий к его достижению, тем в большем противоречии я буду находиться с моим разумом и с моим желанием любить и быть любимым, и тем больше мне придется испытывать разочарования и страдания. И не вероятнее ли предположить, что я явился на свет не добровольно, но волею пославшего меня, а мой разум и мое желание любить и быть любимым были мне даны, чтобы руководить мною в исполнении той воли, которая меня произвела?

И раз это μετανοια воспринято человеческой мыслью — языческое и эгоистическое понятие жизни, замененное христианским понятием и любовью к ближнему, станет таким же естественным, какими является в настоящее время борьба и эгоизм.

И как только любовь к ближнему станет для человека естественной, новые условия христианской жизни образуются сами собой, совсем как в жидкости, насыщенной солью, образуются кристаллы, как только перестают ее взбалтывать. И для того, чтобы это осуществилось и люди поступали сообразно их совести, не нужно делать никаких положительных усилий; наоборот, им нужно приостановить все свои усилия.

Если бы люди употребили только сотую часть той энергии, которую в настоящее время отдают своим практическим занятиям, противоречащим их совести, на то, чтобы уяснить насколько возможно это сознание и выразить его как можно яснее, сделать его общенародным и особенно исполнить его, тогда гораздо скорее и проще, чем мы можем себе представить, совершилась бы та перемена, которую предсказывал не только г-н Дюма, но и все пророки, а люди приобрели бы то благо, которое им обещал Иисус своей благой вестью: Ищите царства божия и правды его, а остальное приложится вам.

 

ПАТРИОТИЗМ ИЛИ МИР?

Милостивый государь,

Вы пишете мне о том, чтобы я высказался по случаю Северо-Американских Штатов с Англией «в интересах христианской последовательности и истинного мира», и выражаете надежду, «что народы скоро проснутся к единственному средству обеспечить международный мир».

Я питаю ту же надежду. Питаю эту надежду потому, что ослепление, в котором в наше время находятся народы, восхваляющие патриотизм, воспитывающие свои молодые поколения в суеверии патриотизма и, между тем, не желающие неизбежных последствий патриотизма — войны, дошло, как мне кажется, до той последней степени, при которой достаточно самого простого, просящегося на язык каждого непредубежденного человека, рассуждения, для того, чтобы люди увидали то вопиющее противоречие, в котором они находятся.

Часто, когда спрашиваешь у детей, что они выбирают из двух несовместимых вещей, но которых им обеих очень хочется, они отвечают: и того и другого. Что хочешь: ехать кататься или дома играть? И ехать кататься и дома играть.

Точно так же отвечают нам христианские народы на поставленный им жизнью вопрос: что они выбирают из двух: патриотизм или мир? Они отвечают: и патриотизм и мир, хотя соединить патриотизм и мир так же невозможно, как в одно и то же время ехать кататься и оставаться дома.

На днях между Северо-Американскими Штатами и Англией произошло столкновение из-за границ Венецуэлы. Сольсбери на что-то не согласился, Кливеленд написал послание в сенат, с обеих сторон раздались патриотические, воинственные возгласы, на бирже произошла паника, люди потеряли миллионы фунтов и долларов, Эдиссон объявил, что он выдумает такие снаряды, которыми можно будет в час убивать больше людей, чем убил Атилла во все свои войны, и оба народа стали энергически готовиться к войне. Но оттого ли, что одновременно с этими приготовлениями к войне как в Англии, так и в Америке разные литераторы, принцы и государственные люди стали увещевать правительства обоих народов о том, чтобы они воздержались от войны, что предмет раздора недостаточно важен для того, чтобы начинать войну, в особенности между двумя родственными, говорящими на одном языке, англо-саксонскими народами, которые должны не воевать между собою, а спокойно властвовать над другими. Или оттого, что об этом молились и читали проповеди в своих церквах всякого рода епископы и архидьяконы, каноники, или оттого, что та и другая сторона не считали себя еще готовыми, но случилось так, что войны на этот раз не будет. И люди успокоились.

Но ведь надо иметь слишком мало perspicacité (проницательности) для того, чтобы не видеть того, что причины, которые привели теперь к столкновению между Англией и Америкой, остались те же, и что если теперешнее столкновение и разрешится без войны, то неизбежно завтра, послезавтра явятся другие столкновения между Англией и Америкой, и Англией и Германией, и Англией и Россией, и Англией и Турцией во всех возможных перемещениях, как они и возникают ежедневно, и какое-нибудь из них неизбежно приведет к войне.

Ведь если живут рядом два вооруженные человека, которым с детства внушено, что могущество, богатство и слава суть высшие добродетели и что потому приобретать могущество, богатство и славу оружием в ущерб другим соседним владетелям есть самое похвальное дело, и если при этом над этими людьми не стоит никакого ни нравственного, ни религиозного, ни государственного ограничения, то разве не очевидно, что такие люди будут всегда воевать, что нормальное отношение их между собой будет война и что если такие люди, сцепившись, разошлись на время, то это они сделали только по французской пословице: pour mieux sauter, т. е. разбежались для того, чтобы лучше прыгнуть, с большим остервенением броситься друг на друга.

Страшен эгоизм частных людей, но эгоисты частной жизни не вооружены, не считают хорошим ни готовить, ни употреблять, оружие против своих соперников; эгоизм частных людей находится под контролем и государственной власти и общественного мнения. Частного человека, который с оружием в руках отнимет у соседа корову или десятину посева, сейчас же возьмут полицейские и посадят в тюрьму. Кроме того, такого человека, осудит общественное мнение, его назовут вором и грабителем. Совсем иное с государствами: все они вооружены, власти над ними нет никакой, кроме комических попыток поймать птицу, посыпав ей соли на хвост, попыток учреждения международных конгрессов, которые, очевидно, никогда не будут приняты могущественными (для того-то и вооруженными, чтобы не слушаться никого) государствами, и главное то, что общественное мнение, которое карает всякое насилие частного человека, восхваляет, возводит в добродетель патриотизма всякое присвоение чужого для увеличения могущества своего отечества.