Читать интересную книгу Полное собрание сочинений. Том 90 - Толстой Л.Н.

Que les gens de notre monde chrétien s’arrêtent dans leurs travaux et réfléchissent un instaut à leur état et involontairement ils seront amenés à accepter la conception de la vie donnée par le christianisme, conception tellement naturelle, simple et répondant aux besoins de l’esprit et du coeur de l’homme, qu’elle se produit presque d’elle-même dans l’entendement d’un homme qui se serait libéré ne fût-ce que pour un instant de l’enchevêtrement dans lequel le tiennent les complications de son travail et du travail des autres.

Le festin est servi depuis 18 siècles, mais l’un ne vient pas parce qu’il vient d’acheter un terrain, l’autre parce qu’il se marie, un troisième parce qu’il faut qu’il aille essayer ses boeufs, un quatrième parce qu’il construit un chemin de fer, une usine, est occupé à une oeuvre de missionnaire, travaille au parlement, à une banque, à son ouvrage scientifique, artistique ou littéraire. Personne depuis 2000 ans n’a le loisir de faire ce que conseillait Jésus au commencement de sa prédication — de regarder autour de soi, de penser aux résultats de notre travail et de se demander: que suis-je? Pourquoi? Serait-il possible que cette force qui m’a produit avec ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé ne l’ai fait que pour que m’étant imaginé que le but de ma vie est mon bien-être personnel, que ma vie m’appartient et que j’ai le droit d’en disposer de même que de la vie des autres êtres comme il me plaira, j’arrive enfin à la conviction que ce bien-être personnel, de la famille ou de la patrie que je poursuivais ne peut être atteint et que plus je m’efforcerai à l’atteindre, plus je me trouverai en contradiction avec ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé et plus j’éprouverai de désenchantement et de souffrances.

Et n’est-il pas plus probable de supposer que n’étant pas venu au monde spontanément mais d’après la volonté de Celui qui m’y a envoyé, ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé ne m’ont été donnés que pour me guider dans l’accomplissement de cette volonté qui m’a produit?

Une fois cette μετανοία accomplie dans la pensée de l’homme, la conception de la vie payenne et égoïste remplacée par la conception chrétienne et l’amour du prochain deviendrait aussi naturel que l’est à présent la lutte et l’égoïsme.

Et une fois l’amour du prochain devenu naturel à l’homme, les nouvelles conditions de la vie chrétienne se formeraient de soi-même, tout comme dans un lêquide saturé de sel les cristaux se forment de soi-même dès qu’on cesse de le remuer. Et pour que cela se produise et que les hommes s’organisent conformément à leur conscience il ne leur faut aucun effort positif; ils n’ont au contraire qu’à s’arrêter dans les efforts qu’ils font. Si les hommes employaient seulement le centième de l’énergie qu’ils emploient à présent à toutes leurs occupations matérielles, contraires à leur conscience, à éclairer autant que possible les données de cette conscience, à les exprimer aussi clairement que possible, à les populariser et, surtout, à les pratiquer, et beaucoup plustôt et plus facilement que nous ne le pensons, s’accomplirait au milieu de nous ce changement que prédit non seulement M. Dumas, mais qu’ont prédit tous les prophètes, et les hommes acquerraient le bien que leur promettais Jésus par sa bonne nouvelle. «Recherchez le royaume des cieux et tout le reste vous sera accordi».

 

НЕДЕЛАНИЕ

Редактор парижского журнала «Revue des revues», предполагая, как он указал мне это в своем письме, что мнение двух известных писателей о состоянии умов в настоящее время будет не безинтересным для меня, прислал мне две вырезки из французских газет, содержащих в себе речь Золя, произнесенную на товарищеском банкете студентов, и письмо Дюма к редактору «Голуа». Эти документы имели действительно глубокий интерес для меня, как по причине известности их авторов и их живого интереса к современности, так и потому, что трудно в настоящей литературе найти более краткие, энергичные и яркие выражения о двух самых основных силах, составляющих равнодействующую, движущую человечество: первая — сила привычки, рутина, которая старается удержать его на той дороге, по которой оно шло до сих пор, вторая — это дорога разума и любви, ведущая человечество к свету.

Г-н Золя не одобряет новейших руководителей французской молодежи, рекомендующих ей веру, которая кажется ему ни достаточно ясной, ни достаточно определенной, и со своей стороны предлагает ей верить в то, что является совершенно ясным и определенным — в науку и труд. Существует один малоизвестный китайский философ Лаодзи, основатель религиозного учения (первый и лучший перевод его книги «О пути добродетели» на французский язык принадлежит Станиславу Жюльену), поставившего в основу своего учения тао — слово, которое переводится «путем, добродетелью, истиной». Таким образом, тао может быть достигнуто только неделанием, согласно переводу Жюльена.

По учению Лаодзи, все несчастия человечества происходят не оттого, что люди пренебрегают выполнением того, что нужно, но оттого, что они делают то, что не нужно. Так что, если бы люди соблюдали, как он говорит, неделание, они бы избавились не только от всех личных бедствий, но еще и от тех, какие присущи всякой форме правления, т. е. от того, чем особенно озабочен китайский философ. Мысль Лаодзи кажется странной, но нельзя не согласиться с его мнением, когда мы рассмотрим результаты, к которым приводят дела огромного большинства людей нашего времени.

Пусть все люди трудятся с постоянством, и труд сделает их «жизнь здоровой, радостной и избавит их от бесчисленных мучений». Трудиться? Но над чем? Фабриканты и продавцы опиума, табака, водки, биржевые спекулянты, изобретатели и фабриканты истребительных машин, все военные и прочие люди работают, но совершенно очевидно, что человечество только выиграло бы, если бы все эти трудящиеся прекратили свою работу.

Но указания г-на Золя относятся, может быть, только к людям, работающим в области науки. В большей части своих выступлений г-н Золя страшится реабилитировать науку, на которую, как ему кажется, нападают.

Ну что же? Я постоянно получаю от самых разнообразных авторов, не находящих себе ценителей, брошюры, литературные произведения, напечатанные книги и рукописи — плоды их научной работы. Один, как он заявляет, разрешил окончательно вопрос христианской гносеологии, другой написал книгу о космическом эфире, третий разрешил социальный вопрос, четвертый — восточный, пятый написал теософическое обозрение, шестой в громадном томе разрешил проблему коня в шахматной игре.

Все эти люди усердно работают и во имя науки, но, мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что время и труд моих корреспондентов были употреблены не только бесполезно, но еще и вредно, потому что не только одни эти люди работают, но тысячи других людей заняты: одни изготовлением бумаги, шрифтов, машин, необходимых для печатания их работ. Наконец, нужно кормить, одевать и содержать всех этих тружеников науки.

Работать во имя науки? Но ведь дело в том, что слово наука имеет такой широкий смысл и смысл столь мало определенный, что иногда то, что одни люди рассматривают как науку, другие — как пустое, праздное занятие, — и такое суждение высказывается не только профанами, но и самими жрецами науки.

В то время как ученые спиритуалисты рассматривают юриспруденцию, теологию и философию как науки наиболее необходимые, позитивисты эти же самые науки считают пустяками, не имеющими никакой научной ценности, и, наоборот, позитивисты чтут особенно как науку всех наук — социологию, которая рассматривается теологами и философами-спиритуалистами как набор ненужных и произвольных утверждений и наблюдений.

К тому же одна и та же система в философии, как и в естественных науках, имеет своих горячих защитников и не менее горячих противников, одинаково сведущих, но защищающих диаметрально противоположные мнения.

Да и кроме того, разве каждый год не приносит нам новых научных открытий, которые, изумив сначала обывателей целого мира и доставив славу и богатство изобретателям, впоследствии признаются смешными заблуждениями ими же самими.

Всем нам известно, что римляне считали за особенную науку, за наиболее необходимое занятие, которым они гордились перед варварами, — риторику, т. е. словесное упражнение, над которым мы теперь смеемся и не считаем наукой. Так же нам трудно в настоящее время понять состояние умов средневековых ученых, которые были вполне уверены, что вся наука заключается в схоластике.

А если наш век не представляет исключения, что мы не имеем никакого права предполагать, не нужно иметь большой смелости ума, чтобы сделать заключение по аналогии, что среди знаний, притягивающих к себе главным образом внимание ученых нашего века, знаний, считающихся наукой, находятся, конечно, и такие, которые будут иметь для наших потомков ту же ценность, какую имеет для нас риторика древних и схоластика средневековья.

Речь г-на Золя направлена особенно против тех руководителей молодежи, которые убеждают ее вернуться к религии. Г-н Золя как представитель науки считает себя их противником. Но основа его учения и учения тех, против кого он выступает, — одна и та же, т. е. вера, как об этом говорит он сам.

Существует общепринятое мнение, что религия и наука противоположны друг другу. Так оно и есть в действительности, но только в отношении времени, другими словами всё то, что рассматривалось современниками как знание, становится религией для их потомков. Всё, что принимается обыкновенно за религию, чаще всего является наукой прошлого, тогда как то, что обыкновенно считается знанием, является для большинства религией настоящего.

Мы говорим, что утверждение евреев, что мир был создан в течение шести дней, что сыновья будут наказаны за грехи отцов, что некоторые болезни могут быть исцелены созерцанием змеи, суть данные религии, в то время как утверждение наших современников, что мир возник сам собой, вращаясь вокруг центра, который везде, что всё происходит от борьбы за существование, что преступники — продукты наследственности, что существуют микроорганизмы в виде запятых, которые вызывают известные болезни, — суть данные науки, но легко видеть, перенесясь воображением в мышление древнего еврея, что для него создание мира в шесть дней, змея, исцеляющая больных, и прочее... были данными науки на ее высшей степени развития, совсем как для человека нашего времени закон Дарвина, запятые Коха, наследственность и т. д. Как евреи верили не в сотворение мира в шесть дней, исцеляющего змея и другое... но в непогрешимость своих священников и тем самым во все их утверждения, таким же образом большая часть цивилизованных людей нашего времени верит не в формирование миров через вращение, не в наследственность, не в запятые, но верит в непогрешимость некоторых светских священников, так называемых ученых, утверждающих с тем же апломбом всё то, что они претендуют знать.