Мысли Лючии текли в своём русле, а речи епископа в своём.
Отец Бенедикт продолжал свои утомительные речи, в которых не было ничего из того, что вселило бы в эти воистину несчастные создания надежду на их светлое будущее, на непрекращающуюся пекрасную жизнь на планете Земля, на творчество, любовь и сострадание к ближним собратьям по планете. Но из его уст прихожане раз от разу слышали лишь об их ничтожестве, недалёкости, непонимании замысла Бога, несовершенстве, греховности, неспособности быть верными обетам, данным священнику, хотя многие искренне стремились действительно жить по совести. Он доказывал им их беспросветность в их душах и темноту, которая почему-то никак не рассеивается, несмотря на все ежедневные людские молитвы, жертвенность и обращения к изваяниям распятого Христа и смиренной Девы Марии, пожертвовавших всем ради них, грешных. И что за стенами церкви их на каждом углу поджидает дьявол, и спасение они могут обрести исключительно только и только в Церкви Христовой. Он внушал им их ничтожество.
— Тогда что же есть для вас Свет Божий? — прошептала Лючия, прислушиваясь сквозь слёзы горечи к славам епископа.
И отец Бенедикт, будто услышав её вопрос, громогласно заявил:
— Труд беспрестанный изо дня в день во имя Господне, страдание в этой жизни, дабы в будущей возрадоваться у порога Господа нашего Иисуса Христа — есть истинное спасение в Боге. Свет Божий — это есть целомудрие всегда и во всём, даже в семейных узах, дабы не плодить детей для греха и во грехе, ибо грешны мы все от начала Мира. Свет Божий — это любовь к ближнему через жертвенность и самозабвение, это послушание своим господам и начальникам, это безропотное подчинение королю и Папе. И как Господь наш Иисус Христос забыл во благо человечества о своей человеческой природе, обретя святость среди вас, и задушил в себе происки дьявола, и принёс себя в жертву, дабы будущим поколениям жилось отрадно, так и вам положено думать о Высоком Божьем Духе, но не о низком и тварном существовании. Ибо беды ваши оттого, что вы помышляете о своей повседневности и забываете сына Божьего…
«Но разве ж вы живёте отрадно? — подумала Лючия. — Нет, вы живёте отравно, гнусно и слепо».
Она зажмурилась, не в силах больше слушать убийственные речи недалёкого духовника, и разочарованно побрела из собора прочь.
На половине дороги Лючия остановилась, с грустью оглянулась на стены мрачного скалообразного творения рук человеческих. Сквозь бойницы и витражи церкви пробивался еле видимый свет от множества искусственных светильников. Да, этот мир находился в глубокой бездне невежества и заблуждения. И всё глубже в этой бездне просматривалась тьма, тьма самой природы человека с его страхами, завистью и агрессией. В людях упорно культивировалось всё самое низкое и отвратительное, а всё светлое и оптимистичное, позитивное и бескорыстное душилось на корню. Никому не позволялось мыслить самостоятельно, никому не позволялось радоваться и наслаждаться жизнью. Все должны были быть рабами, чтобы некие единицы могли жить счастливо, как в раю!
Будь проклят Адонай во веки веков за создание ада среди живых, за рождение живых мертвецов, подумала Лючия.
Лючия тяжело вздохнула, глянула на звёздное небо. Нет, никогда не найти ей Истинного Человека среди людей, или среди этих людей. Никому нельзя доверить её тайну, ни на кого нельзя положиться, дабы выжить.
И вдруг в её глазах вспыхнул холодный отблеск дыхания Мироздания.
— Нет, я не могу просто уйти и дать им возможность ещё больше сгустить свою тьму. Не могу дать повод для дальнейшего совершения гнусной неправды. Не могу смириться с тем, что так будет до скончания века. Если я не прекращу сие, то тоже буду виновна в гибели этих несчастных. А я, в конце концов, живое существо, моё терпение не безгранично…
7
Анжела вернулась из воспоминаний о средневековье, снова осмотрелась в костёле, потом неспеша подошла к статуе Марии и как бы непроизвольно стала на колени перед ней, сложив ладони в жесте мольбы, устремила на неё свой молящий взор.
— Боже, услышь меня. Выслушай мою исповедь, ибо я пришла каяться в своём заблуждении. Боже, я не враг Тебе! Я не враг! Я дочь Твоя. Я твой друг. И мне нужен Спаситель мой, нужен истинный Христос. Подскажи, молю, где его искать? Слёзно Тебя прошу. Я отказываюсь верить в то, что нет среди людей случайной ошибки; Природа всегда давала миру кого-нибудь уникального, не похожего на остальных. Даже среди животных и растений бывают исключения. Он должен быть! Должен! Время уже подходит. Скоро всё должно кончиться… для всех! Будет конец всему. Я могу не успеть! Всё в твоих руках… Я умоляю у твоих ног, — Анжела присела возле статуи, коснувшись головой постамента. — Прости меня. Прости за всё весь мой род. Я больше никогда не потревожу Тебя своей мольбой. Я пришла в последний раз… Будь что будет.
Но статуя молчала. Что могла сказать она, сотворённая руками людей? Носители Света всегда были против всяческих идолов и изваяний, но их борьба не давала никаких результатов: люди были слабы в вере, им нужен был какой-то образ перед глазами. Что ж, даже в этом они создания общественные…
— …Я смирилась с тем, что мне в каждом веке приходится искать Христа, дабы Он стал не только спасителем человеческого рода, но и спасителем грешного рода ангелов.
Анжела понимала, что обращается не к самой статуе, а просто высказывает свои мысли вслух, в надежде, что Божий Дух услышит её, почувствует и примет. Но её надежда граничила с отчаянием.
— Спасибо, что выслушала меня, Мать Земля, Святая Богиня и Покровительница.
Женщина поднялась с пола и вдруг заметила, что уже не одна. На выходе из молельного зала в проходе между рядами скамеек стоял священник. Похоже, он стоял там уже несколько минут, боясь потревожить прихожанку, и ждал, когда она закончит своё обращение к Деве Марии. Он не мог слышать слов женщины, но её поза и коленопреклонённое обращение красноречиво сказали ему, что она пришла сюда не ради праздного любопытства.
Священник был среднего роста, темноволосый мужчина лет тридцати пяти или около того, — в полумраке его сложно было рассмотреть лучше. Он шагнул навстречу прихожанке и улыбнулся.
— Я потревожил вас? Извините, — произнёс святой отец с европейским акцентом.
Видно было, что он изрядно намок под дождём. Наверное, выбегал куда-то ненадолго без зонта и накидки.
— Нет, вы нисколько меня не потревожили, — с налётом грусти отозвалась Анжела и окинула церковь беглым взглядом. — Здесь так тихо и умиротворённо.
— Да уж… — несколько сконфужено пожал он плечами, стряхивая с плеч влагу. — Местные не особо нас жалуют.
— А из Ростова приезжают?
— Редко, — тут он опомнился. — Меня зовут отец Яков.
— Откуда вы, святой отец? — отреагировала она на его акцент.
— Из Польши, из города Гданьска. А вы?
— А я? А я… — она задумалась на мгновение. — Можно сказать, что я из Ростова.
— Вы католичка?
— Нет, — с неким сожалением произнесла Анжела.
— Православная?
— Нет. Я просто верующая в Бога и живущая надеждой.
— Понимаю. Мне это близко, — доброжелательно улыбнулся святой отец.
Вблизи он оказался моложе. Ему, наверное, было не больше тридцати, а может и того меньше. Ростом он был чуть ниже собеседницы; (Анжела была высокой, метр девяносто пять). У священника были выразительные светло карие глаза, аккуратная мужская стрижка слегка вьющихся тёмно-русых волос, западнославянская внешность, спокойный взгляд и сухопарое телосложение. Обычный молодой человек.
Анжела оглянулась на исповедальню.
— А не католикам можно посещать вашу церковь, ваши службы?
— Конечно, можно. Католическая Церковь выступает за экуменизм всех христианских церквей.
— Но причащаете и исповедуете вы только своих, верно?
— Верно.
— Что ж, спасибо, — с грустью улыбнулась Анжела и направилась к выходу из костёла. Ей почему-то расхотелось вступать в полемику со священником. Она знала, что если вступит в спор или пререкание, то это плохо закончится…для святого отца.
— Извините, а вы… — обратился отец Яков, пока женщина ещё не успела скрыться за воротами храма.
— Да, святой отец, — она оглянулась и приготовилась слушать.
— Мне, возможно, показалось. Но… Кажется, вы просили Бога о помощи…
— Так и есть. Вы правы, отец Яков. Я… жду Христа.
— Его все ждут, — с улыбкой заметил падре.
— Но не так, как его жду я, — многозначительно ответила Анжела, тяжело вздохнула и, шагнув за порог, скрылась за пеленой дождя.
Молодой священник ещё некоторое время смотрел задумчиво на открытую дверь, на дождь, колотящий по крыльцу. Отец Яков попытался что-то понять, что-то глубинное уловить в словах этой странной молодой женщины, показавшейся ему безмерно уставшей в своём несчастии.