воздуха общежития подышать свежим морским воздухом. В седьмом часу вечера было уже темно, как ночью. Днём шёл сильный снег, было ветренно, к вечеру ветер стих, небо очистилось и на нём ярко заблестела белая полная луна. Она осветила половину небосвода, и на этой половине видны стали пушистые белые облачка. Облачка медленно плыли под луной, но казалось, не они плывут, а плывёт, парит в вышине окружённый радужным ореолом, сияющий и пятнистый, огромный лунный шар. На другой половине небосвода, нисколько не умерив своего блеска от соседства с ночным светилом, сияли звёзды. Знакомые созвездия Близнецов, Кассиопеи и Большой Медведицы казались детскими игрушками из проволоки и ваты, подвешенными так низко над землёй, что их, казалось, легко было достать рукой. Высокая сопка, запирающая мыс, была окаймлена поверху светлым сиянием. По её белому заснеженному склону через равные промежутки времени зелёной изломанной тенью снизу вверх пробегал луч маяка. Покидая гребень сопки, луч на мгновение упирался в небо, пропадал там… и вот уж вновь снизу вверх бежал по склону. Край бухточки серебрился в лунном свете и отливал зеленью. Море темнело, шумело волнами.
Игорь пришёл к узкой щели между скалами. Здесь была выстроена маленькая гавань, обслуживающая маяк, площадка в несколько квадратных метров забетонированной, относительно ровной поверхности. Сюда приставали понтоны и шлюпки с грузами и людьми с подходящих кораблей, которые сами из-за тесноты и волнения в щели не могли подойти ближе и становились на якорь в нескольких сотнях метров от берега. Стройматериалы и электрооборудование, различные конструкции и дорогая аппаратура для маяка – всё прошло через эту гавань. Неимоверных усилий стоило вытянуть их на берег из качающихся на волнах шлюпок и понтонов, используя примитивную лебёдку, а ещё чаще голые руки людей. Глубина в щели была изрядная, говорили, что около десяти метров. Кое-что и, по слухам, немало навечно легло здесь на морское дно. Игорь сам видел, как оборвалась и ушла под воду тяжёлая бочка с краской, которую верёвками изо всех сил тянули из шлюпки несколько военных строителей. Это случилось при относительно спокойной воде, когда только и возможны были какие-либо работы по погрузке-выгрузке.
Сейчас в гавани было тихо, не слышно было команд и ругательств. Под луной на воде бегали, скользили серебряные блёстки, шипела, словно колдовское варево, вода, шуршала пена, бесшумно плескались и булькали мелкие волны. Когда в щель проникала с моря очередная волна, хотя не сильная и не высокая, тогда закипало варево, устремляясь к луне, дыбилось могучей чёрной лавой, но в следующий миг, обессиленное, опадало, утекало бесчисленными журчащими ручейками сквозь расщелины в скале. Казалось, будто огромное, в блестящей серебряной чешуе морское чудовище ворочается шумно и никак не уляжется в своей тесной норе.
Игорь вернулся к жилому дому и несколько раз прошёлся вокруг него. Почти во всех окнах горел свет. Сквозь форточки, из-за красивых тюлевых занавесок слышались смех, женские и мужские голоса, звон посуды, зарубежная эстрадная музыка. Непохоже было на край земли. К тому же, дети! Игорь очень удивился и обрадовался, узнав, что в семье начальника маяка зимуют двое ребятишек. Днём мать вывела-вынесла их на прогулку, закутав платками до самых глаз. Младшего, грудного, она держала на руках, а старший, худенький, бледный мальчик лет пяти, побегал вначале раз и другой туда и обратно по коротенькой, очищенной от снега дорожке перед домом, потом, не найдя другого развлечения, застыл неподвижной маленькой статуэткой возле своей крупногабаритной матери, стоял и дрожал всем телом. Через полчаса мать и дети ушли в дом.
9
Каждый день около восьми утра Игорь уходил из общежития, шёл завтракать в казарменную столовую, потом шёл на работу. Ночная мгла ещё стояла в воздухе, и линия горизонта, та линия, где вода соединяется с небом, была пока неразличима, только намечалась. Редкие тусклые огни маячных строений мерцали сквозь мглу, как далёкие звёздочки, дул слабый ветерок, гул прибоя стоял в воздухе. Было время отлива: у северного берега мыска обнажились огромные чёрные камни с белыми шапками уцелевшего на них снега; когда вода стояла высоко, только белые шапки оставались над водой.
Именно у моря могла зародиться у человека мысль о бесконечности мира и цикличности жизненных процессов, думал Игорь. Приливы и отливы и неостановимый, всё вновь повторяющийся бег зелёного маячного луча… Вот бы и жить так! Утром идти на работу, поднимаясь не с одинокой койки в общежитии, а после ночи, проведённой возле любимой женщины. Днём работать с увлечением. Вечером возвращаться домой, где тебя ждут дети и опять она, твоя женщина. Надоело бы ему это? Кажется, что нет, – только бы любимая была, а не какая-нибудь на одну полярную ночь.
Со дня прибытия на маяк море было спокойное, словно отдыхало в изнеможении после недавних штормов и собирало силы для будущих. Со странной периодичностью то шёл снег два дня подряд, то дул сильный тёплый ветер, тепло и морская соль на глазах съедали снег, и обнажались камни, немного земли между ними и кое-где клочья прошлогодней сухой и жёлтой травы. Новая волна снегопада вновь окрашивала мыс в белый цвет, но вскоре вновь всё таяло и становилось чёрным. Какое-то вялое, ленивое затишье царило в природе и гнало людей в сон – не даром ночь была, хотя и полярная. Игорю же хотелось другого, хотелось движения, штормов, волн высотой с дом, грохота. Ему хотелось оглохнуть в том грохоте, оглохнуть и отвлечься от привычной тоски, оглохнуть и забыться, не во сне, а наяву. Хотелось, чтоб длилась зима, суровая, морозная и многоснежная, но той зимы, какую он знал в родном городе, здесь, на берегу северного моря не было.
Весь день, с утра до вечера Игорь работал, вечером приходил в общежитие, слушал поневоле нескончаемые разговоры соседей, споры, перемежаемые анекдотами и различными забавными житейскими историями, пытался читать. Это начальник маяка пригласил его к себе и, показав шкаф с книгами, разрешил брать оттуда всё, что он пожелает. Библиотека была небольшая, но хорошая. Игорь удивился, обнаружив в квартире современную дорогую мебель, красивую посуду, – ведь всё это было доставлено сюда тем же самым путём и с тем же риском, что и всё остальное. Читать было трудно: лампочка давала мало света, постоянно мигала, а то и вовсе гасла. С наступлением темноты включался электрический движок, дававший свет в жилые здания, и тарахтел всю ночь напролёт.
В комнате, где он жил, поместился ещё один человек, мастер Женя Луценко, толстяк с густыми и вьющимися, толстыми, как проволока, волосами. Они одевали его голову надёжным жарким