Читать интересную книгу Всемирная история. Том 3. Новая история - Оскар Йегер

Наступил многознаменательный день, имеющий несомненное историческое значение. В четверг, 18 апреля, под вечер, – факелы уже были зажжены в зале собрания сейма, – Лютер вторично явился пред лицом государственных чинов. Оффициал повторил свой вопрос предшествующего дня. На этот раз монах Лютер держал себя увереннее, мужественнее и свободнее, голос его звучал ясно: в длинной, строго обдуманной речи он подразделил свои сочинения на три отдела: на излагающие христианское учение, на сочинения, направленные против римской курии, и на чисто политические, ни по одному из этих отделов он не находил возможности отречься по совести от изложенных в них воззрений. Речь, которую он вслед затем произнес по-немецки, была весьма серьезна по содержанию, в ней он напомнил о словах Спасителя: «Я пришел не для того, чтобы принести с собой мир, а меч», – и стал доказывать, что спокойствие не может быть восстановлено, если начато будет с осуждения слова Божия.

Изображение Лютера в 38-летнем возрасте в одежде августинского ордена. Гравюра работы Луки Карпаха, 1521 г.

Оффициал, который относился к Лютеру с большим достоинством и придерживался приемов высшего общества, признал приведенное Лютером деление его сочинений правильным, может быть, надеясь этим самым облегчить ему отречение от его идеи по частям. Затем он указал ему весьма настойчиво на авторитет Констанцского собора. «Собор может ошибаться», – ответил ему Лютер и стал приводить доказательства. Опять последовала речь и новое возражение, но, конечно, ни место, ни время не давали возможности вести правильный диспут, и оффициал потребовал вполне определенного и ясного ответа на свой первоначальный вопрос. Лютер ответил: «Так как ваше императорское величество и ваша милость желаете получить прямой ответ, то я без всяких изворотов и ухищрений отвечу так: пусть я буду опровергнут свидетельствами Св. Писания и ясными доводами, ибо я не верю ни в папу, ни в соборы, так как нам известно, что они часто заблуждались и даже сами себе противоречили, я же связан теми изречениями Св. Писания, которые мною извлечены и приведены в моих сочинениях, и совесть моя не дозволяет мне поступить против глагола Божия, – и так я не могу и не хочу ни от чего отречься, ибо неправильными и весьма опасными считаю всякие действия против совести». Латинский ответ свой он повторил и по-немецки. Он чувствовал, что произошло нечто чрезвычайно важное, и то же ощущение охватило все собрание. «На том стою я, – воскликнул он в заключение, – и не могу действовать иначе, и молю Бога, да поможет мне. Аминь».

Вскоре после его ответа император поднялся с места. Собрание стало расходиться; среди большого волнения, при свистках и насмешках испанцев, Лютер удалился из залы.

Впечатление, произведенное Лютером

Впечатление, произведенное речами Лютера на то пестрое сборище, которое присутствовало на сейме, было, конечно, весьма разнородно. Молодой император выразился о нем с пренебрежением: «Ну, этот не совратит меня в свою ересь». Однако же и у него, во время прений, сорвалось с языка невольно «Монах говорил бесстрашно и смело». Религиозная сторона вопроса ему, полуиспанцу, оказалась совершенно недоступной, да к тому же оказалось, что он был и не вполне свободен в решении этого вопроса: между ним и папой уже был в это время заключен договор, по которому он обязывался противодействовать в Германии распространению ересей, а папа – не оказывать поддержки французам в Италии. Испанцы, присутствовавшие на сейме, были возмущены заявлениями Лютера и показали полнейшее презрение к немцу-еретику. Итальянцам также этот новый ересиарх показался чудовищем. Даже и менее пристрастные из них сознавались, что Лютер обманул их ожидания. Но земляки Лютера были очень довольны его способом действий, и многие из князей посетили его в той гостинице, где он остановился, например, молодой ландграф Филипп Гессенский. Полководцы императора, например, Георг Фрундсберг, любовались тем мужеством, с которым монах выдержал тяжкую словесную битву, действительно требовавшую более мужества, нежели иное сражение. Нельзя не сознаться, что действительно нужно было иметь много настойчивости и веры в себя, чтобы дерзнуть так поступить, как поступил Лютер, пред лицом представителей высшей власти высказавший так искренно и так определенно свои внутренние убеждения, выработанные путем долгой и тяжкой борьбы.

Вормсский эдикт

Никакие дальнейшие попытки отклонить Лютера от его убеждений не удались; он остался при своем. 26 апреля он выехал из Вормса. Уже день спустя, после окончательного допроса Лютера, император обратился к государственным чинам с письменным запросом, а вскоре после того, когда еще члены сейма не успели разъехаться, по настоянию папского легата, издан был так называемый Вормсский эдикт, которым Лютер был поставлен «вне закона», и над ним произнесен был приговор об изгнании его из пределов Империи. Изгнанию подвергался и тот, кто бы стал ему оказывать покровительство, кто бы стал читать и далее распространять его книги, осужденные на сожжение; тем же эдиктом воспрещалось печатание всяких богословских сочинений без разрешения ближайшего епископа; воспрещались и «всякие споры и разговоры о лютеровских сочинениях, и каждый нарушитель этого воспрещения подлежал обвинению в оскорблении величества». Но сам Лютер в это время был уже в безопасности. Курфюрст Саксонский, его прямой господин и повелитель, уже позаботился о нем, укрыв его на время и от друзей, и от врагов. На обратном пути, в окрестностях Готы, на его повозку вдруг напали какие-то неведомые люди: как бы насильно высадили они Лютера (который был об этом насилии предупрежден) из повозки и окольными дорогами препроводили в Вартбург, замок курфюрста, близ Эйзенаха. Кроме немногих, посвященных в эту тайну, очень долго никто не знал, что сталось с Лютером.

Фридрих Мудрый, курфюрст Саксонский. Гравюра на меди работы Альбрехта Дюрера.

Подписи внизу: «Христу посвященное». – Ниже: «Этот муж с величайшей преданностью способствовал распространению Слова Божия; поэтому воистину достоин он вечной славы в потомстве». – «Для господина Фридриха, герцога Саксонского, священной Римской Империи эрцмаршала и курфюрста, исполнена Альбрехтом Дюрером из Нюрнберга.» – Затем следует неизвестный девиз, изображенный буквами: В. М. F. V. V. – и в самом низу римскими цифрами «1524».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Иконоборство в Виттенберге. Возвращение Лютера из Вартбурга. Сейм в Нюренберге и папа Адриан VI (1522 г.). Ульрих фон Гуттен и Лютер

Лютер в Вартбурге

Очень важно было именно то, что Лютер на некоторое время сошел со сцены. Этим временем его отсутствия воспользовались, дабы убедиться в том, в какой степени глубоко успели укорениться его новшества, а также и в том, в какой степени способны были новые воззрения на христианство и на Церковь развиваться далее без личного участия Лютера.

Результаты испытания выяснились очень скоро: Вормсский эдикт остался не более, как мертвою буквою. Император мог в Нидерландах предавать книги Лютера сожжению, мог то же самое совершить тот или другой епископ, чиновник или князь и в Германии, но то, что здесь сжигалось и проклиналось, то в десяти других местах не вызывало против себя никаких мер, а в двадцати местах распространялось с величайшим воодушевлением. В данном случае, как и много раз впоследствии, разъединенность германской жизни, разрозненность государств, служили в помощь движению. Сильному духовному влечению всякое противодействие приносит несомненную пользу, возбуждая страсти, удесятеряя силы, и вскоре все пришли к тому убеждению, что ни император, ни кто-либо из князей, ни сам папа, а только сам Лютер может уберечь Германию от сильнейшего потрясения, быть может даже от полного переворота.

Новые веяния в Виттенберге

Прежде всего отсутствие мощного вождя и предводителя стало ощутительно именно в Виттенберге. Люди второстепенные и третьестепенные по значению, мелкие честолюбцы, мечтатели или просто люди нетерпеливые, но воображавшие себя крупными деятелями, увидели, что им теперь открыт путь к быстрому обновлению. Известный уже нам Боденштейн фон Карлштадт, человек весьма умеренных способностей, но проникнутый сознанием собственного достоинства и пожираемый честолюбием, стал писать против стеснения от безбрачия, которое около этого времени многими из духовных лиц было уже отвергнуто; монах Цвиллинг писал против наложения на себя каких бы то ни было обетов, в то же время монахи стали массами покидать монастыри; между августинцами проявилось даже и такое настроение, будто бы носящий рясу не может спастись, а в университете Виттенберга комиссия высказалась даже в пользу того, что следует совсем отменить мессу, и не только в Виттенберге, но и повсеместно – и во что бы то ни стало. Вскоре это движение приняло характер весьма буйный: 3 декабря 1521 года священники, собиравшиеся служить мессу, были изгнаны из церквей толпами горожан и студентов, у некоторых лиц соборного духовенства повыбиты были окна, а вскоре после того, начиная с Рождества, радикальные элементы получили еще сильное подкрепление из Цвиккау (в Рудных горах), где суконщик Клаус Шторх образовал секту, которая уже перешла за всякие пределы. По убеждению этой секты только дух мог иметь значение – Библия была отвергнута целиком – и дух этот сектанты признавали только себе присущим. Сам Бог будто бы руководил ими и научал их тому, что они должны были делать и что проповедовать.