— Руфи, твоя мать требует сорванца к себе, а тебе пора собираться в дорогу. Почтовые ждать не станут.
Филь подумал, что госпожа совсем потеряла совесть, но затем встревожился. А ну, как она передумала и решила добавить? Ведь если не везет, так не везет! Ну, ничего, пусть они уберутся отсюда, а уж он что-нибудь придумает! Его тревоги только умножились, когда он услышал голос хозяйки, доносящийся из ее кабинета:
— Ты пуны перепил? — спросила она раздраженно. — Мне кубок нужен до отъезда!
Ирений ответил:
— Прошу прощения, но я сделал всё, что в моих силах. Для завершения требуется два часа на полировку. Мальчишка отнял у меня время, а то бы я успел. Кстати, я его пожалел.
— Я заметила… Тебе понадобятся инструменты?
— Нет, всё можно доделать руками.
— Тогда быстро собирай свое добро, ты поедешь с нами.
— А кто останется за локумтена? — спросил Ирений.
— Никто, — сухо ответила хозяйка. — Это пустая традиция.
— В нее верят люди!
Вздохнув, г-жа Фе помолчала.
— Иди-ка ты лучше, собирайся, — произнесла она отрывисто. — А локумтен — моя забота.
Не желая, чтобы его приняли за подслушивающего под дверью, Филь распахнул ее так сильно, что угодил створкой по пальцам Ирения, стоявшего у порога. Ларец, который кузнец держал в руках, выпал.
Не успев позлорадствовать, Филь обомлел. На ковре перед ним лежал сияющий золотом кубок. С его дна, заполированный с ним вровень, сверкал зеленый драгоценный камень. Он был как большой светящийся глаз.
Хозяйка метнула в Филя взгляд, который говорил, что эта неприятность взбесила ее посильнее, чем происшествие с Габриэль.
— Ирений, — сказала она, поднимаясь во весь свой немалый рост. — Я думаю, мы нашли нам локумтена… Поди-ка сюда, — подозвала она Филя. — Сейчас ты будешь принят в нашу семью.
— 4 —
«Не следует недооценивать влияния сестры Эши на Филя. Она всегда была с ним откровенна, разве что не всё договаривала до конца. В силу своего происхождения она была вынуждена скрывать многое, что видела ясно, в том числе и от нас...»
Габриэль Фе, Детские воспоминания,
из архива семьи Фе
Натирая мелом тетиву малого арбалета, Филь сидел на ступенях главной лестницы, глядя, как Эша крепит к мосту очередную мишень.
— Готово, — доложила она. — Можешь стрелять!
Девочка потрепала за холку охранную собаку, крутившуюся во дворе. Замок был заперт — мост поднят, собаки выпущены из Хранилища. Трое солдат, оставленных с детьми, наливались на кухне пивом.
— Ты сначала уйди оттуда, — сказал ей Филь. — Лучше иди сюда. А то я могу угодить в тебя.
— Там сильно жарко, — возразила Эша, — а здесь я в тени. Давай стреляй!
— Не буду, пока не уйдешь!
Эша смерила его задумчивым взглядом.
— Филь, — сказала она, — удивительно, что ты считаешь себя в состоянии попасть в меня вместо мишени. Если, конечно, ты именно этого не хочешь. Ты хочешь в меня попасть?
— Нет! — Филь оторопел.
— Тогда стреляй. Твой средний результат за утро — четыре целых, пять десятых. Мишень висит в метре от меня, чего ты боишься?
Филь проворчал, вскидывая арбалет:
— Чертова девчонка!
Эша, однако, отличалась отменным слухом.
— Не надо поминать демонов всуе, — проговорила она назидательно. — Ты знаешь, как у нас с этим.
Отдача толкнула мальчика в плечо, стрела задрожала в центре мишени. От испуга, что угодит в Эшу, Филь побил собственный рекорд.
— Я примерно на это и рассчитывала! — захлопала Эша в ладоши.
Всё одно тронутая, подумал Филь, растирая себе плечо и собираясь с силами перед тем, как опять браться за зарядный рычаг.
Раскачав стрелу, Эша аккуратно вытащила ее из плахи, затем пригвоздила свежую мишень прутиком к щели. Филь считал, что это дорогое удовольствие, когда можно обойтись куском мела, но Эша считала иначе. Она заявила, что каждый день изводит уйму бумаги на рисунки и пока никого не разорила.
Солдаты на заднем дворе затянули песню. Филь протянул Эше заряженный арбалет:
— Теперь ты!
Она улыбнулась ему рассеянно:
— Филь, если ты хочешь устроить соревнование, то соревноваться тебе придется в одиночку, поскольку я в нем не заинтересована. И вообще на сегодня хватит, я полагаю…
На сей раз Эше не удалось вытащить стрелу неповрежденной, наконечник остался в плахе.
— Придется идти в кузню, — расстроилась она. — Без клещей не вытащить!
— Вот еще! — возразил Филь. — Пусть торчит, невелика потеря.
Эша вздохнула:
— Это бумага у нас ничего не стоит, дядюшка Хо привезет сколько скажешь. А наконечники Ирения стоят дорого. Почтовая гильдия выкупает их без остатка, оставляя охране крохи. Так что пошли, Филь, в кузню!
Мальчик пожал плечами и, бросив арбалет на ступенях, двинулся за ней.
— А ты чего рисуешь? — спросил он. — Ты художница, что ли?
Эша ответила:
— Я нервная, родилась мертвой, меня с трудом оживили. Рисуя мертвецов и разбитую посуду, я успокаиваюсь. Иногда бывает так страшно, так страшно, буквально рисую под столом!
Девочка глянула искоса на Филя, и один ее глаз съехал к переносице. Глаза у нее были большие, длинные и темно-серые.
— Гм, — сказал он, невольно отводя взгляд. — А с чего это Ирений отдает наконечники на сторону?
— Зря удивляешься, — сказала ему Эша, — Ирений — независимый кузнец. Между ним и папой нет разницы, они оба на службе так же, как местная кухня. Лишь охрана подчиняется папе, потому что он платит им из выделенного ему бюджета и нанимает только тех, кого считает нужным.
— А как же торговцы с ремесленниками? — не поверил Филь. — У них что, нету своих цехов?
— Есть, конечно! И у тех, и у других, и по надзору над территорией, но Ирения никуда не примут, потому что он умеет делать то, что другие не умеют, и плевать хотел на всякие секреты.
Мальчик поразился: «Чего он такого умеет?» Филь не видел, чтобы кузнец делал что-то особенное. Оси, бывало, ковал, и подковы менял, разве что кубок тот был необычен. Правда, при известной сноровке изготовить его тоже было нетрудно — ни гравировки, ни инкрустации, гладкий и простой. Да еще изумруд!
Тот изумруд не давал Филю покоя. Такой камень стоил целого корабля. Мальчик со вчерашнего дня раздумывал, как выведать у Ирения, где он его добыл. Может, там еще осталось? Стать владельцем корабля и снова выйти в море, сбежав из этого места, населенного скорбными на голову людьми, которым даже не знаешь когда верить — это будет здорово!
Надо только дождаться семейку, исполнив клятву, превратившую его в нечто вроде живого оберега. Раньше нельзя — Филь проворочался полночи, но не сумел на это решиться. Что-то зацепило его в вынужденной клятве и теперь при одной мысли о побеге у него холодело в груди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});