Наш дом стоит так близко от городских стен, что нам едва ли удается поспать, пока не переменится направление ветра.
— Скажите мне, — заговорила Элеонора внезапно, глядя на Большие ворота. — Что это за коричневые штуки на шпилях над воротами? Они похожи на какие-то гигантские тыквы.
Не получив сразу ответа на свой вопрос, Элеонора оглянулась на Роберта и увидела выражение любопытства на его лице.
— А что, разве вы не догадываетесь? — спросил он в свою очередь.
Она только покачала головой и добавила:
— Я бы не спрашивала, если бы знала, что это такое.
— Это головы, вернее то, что от них осталось. Головы преступников, которых поймали и казнили в городе. Сначала их повесили, а потом четвертовали. Головы же насаживают на кол, пока не сгниют или их не растерзают коршуны.
— О, — только и вымолвила Элеонора и отвернулась. Конечно, нарушители закона понесли заслуженное наказание, но мысль о том, что она будет ехать через городские ворота, сопровождаемая их пустым мертвым взглядом, совсем не приводила ее в восторг.
— Вы привыкнете к этому, — успокоил ее Роберт, стараясь сдержать улыбку в ответ на ее очевидное замешательство.
Элеоноре не нравилось выглядеть глупой деревенской простушкой.
— Мне вообще-то все равно, сэр, — произнесла она едко. — Я переживала только о том, что вы станете делать, если одна из них свалится вам на голову, когда вы будете проезжать через ворота?
— В таких переживаниях нет необходимости, потому что мы уже дома.
Слово прозвучало для Элеоноры странным и чужим, ведь дом для нее остался далеко позади. Тем не менее, это место будет называться ее домом до конца ее дней. Было бы неестественно, если бы Элеонора не испытала хоть какого-либо интереса к тому, что видела. Мощная крепостная стена защищала дом со стороны дороги, а большие, обитые железом ворота были открыты в ожидании хозяев. Они проехали через ворота и оказались на крестьянском дворе, где бегали цыплята и рылись в грязи свиньи.
Взору Элеоноры предстал и сам дом. Это было деревянное строение с большим выступающим на восток фасадом, с балконами на первом этаже, которые открывали доступ в комнаты наверху. За ним, по обе стороны, тянулись другие постройки, возведенные в разное время, так что сверху это было пестрое разноцветие крыш. Беспорядочное соединение построек и составляло Микл Лит. Это название как раз и было вырезано на каменной перемычке над входной дверью. Дом, куда приехала Элеонора, выглядел, как и должен был выглядеть крестьянский дом, — большим, каким-то растянувшимся и очень деревенским.
Роберт с волнением смотрел на Элеонору, в то время как Джо, соскочив с лошади, намеревался вести Додмэна вперед, в поисках какого-нибудь сухого места, где его хозяйка могла бы сойти на землю.
— С южной стороны от дома есть сады, — произнес Роберт в надежде, что плотно сжатые губы Элеоноры тронет улыбка удовольствия. — Из западных окон хорошо видны торфяники у холмов. Все наши земли лежат на юго-запад. Земля на северо-западе принадлежит одному из графов Нортумберлендских, но он не возделывает ее.
Элеоноре было все равно. Она чувствовала себя изнеможенной после переезда, ей было холодно, она промокла насквозь. Единственное, чего ей хотелось, так это огня, чтобы согреться, еды, чтобы утолить голод, и удобного ложа, чтобы выспаться. Все ее мысли были сосредоточены только на этом. Несколько слуг выбежали, когда путники въезжали во двор. Сейчас они разговаривали с Морландом, перекидываясь громкими отрывистыми фразами на том наречии, которое Элеонора не понимала. Для нее их речь звучала, как пронзительный крик, напоминающий ослиный, а не как человеческая речь. Она спустилась со своего пони и стояла, дрожа от холода, в укрытии балкона, ожидая, что ей поднесут приветственную чашу и окажут теплый прием, но, казалось, на это не стоило и надеяться. Ее личные слуги, Габи, Жак и Джо, собрались вокруг нее, словно ища защиты. Джо держал в руках скулящего щенка, который проделал такой долгий путь туда и обратно без видимой цели. Какие-то мужчины увели лошадей, и Морланд, что-то громко кричавший, ушел вместе с ними. Роберт все время оглядывался вокруг, словно не зная, следовать ли ему за отцом или остаться. Он знал, что гостям полагалось оказать прием, особенно если учесть особую важность обстоятельств, но проявить себя хозяином дома означало привлечь внимание к оплошности отца, чего Роберту хотелось меньше всего. Наконец он решился: надо пойти за отцом и как можно тактичнее напомнить ему о гостях. Пробормотав извинения, он бросился за угол, оставив свою невесту и ее слуг там, где они спешились.
Элеонора столкнулась с проблемой, которую она не могла решить. Единственным облегчением ей показалась излить свою злость в жалобах, не обращенных ни к кому конкретно:
— Варвары, — сказала она с плохо скрываемой яростью. — Оставить нас стоять здесь под дождем! Ни слова приветствия, ни заздравного кубка, никого, кто провел бы нас внутрь дома. Вот куда мы приехали, Габи, — в дом, где к лошадям и собакам будут относиться лучше, чем к нам.
— Да, моя госпожа, наверное, лошади и собаки здесь в большей цене, — сказал Жак с горечью. Он провел большую часть жизни у жарких печей на просторных кухнях господских домов, терпеть не мог холод и был особо чувствителен к нему. Всю дорогу он только и делал, что размышлял, есть ли у него хоть какой-либо шанс остаться в живых к будущей весне.
— В доме нет хозяйки, — напомнила Габи. Это замечание словно побудило Элеонору к действиям. Выпрямившись, она двинулась к двери с решительным видом.
— Следуйте за мной, — приказала она слугам. Они были только рады подчиниться. Внутри было темно — ставни дома были закрыты от дождя. Единственный свет проходил через дымовую трубу в крыше и сквозь маленькие щели высоко на фронтальной стене. Элеонора оказалась в мрачном тускло-коричневом холле, голом и неуютном. Покрывающий пол тростник явно не менялся долгое время, потому что тут и там были видны торчащие обрезки, а невыносимый запах ощущался при каждом шаге. На стенах не висело ни одной портьеры, и хотя какие-то картины все-таки были, они представляли жалкое зрелище, так как почти стерлись от времени.
Хуже всего было то, что очаг на возвышении в центре холла угас, а на каменной плите под очагом лежала лишь горстка горячей золы. Вокруг не было ни одной собаки, и это было плохим знаком — словно сигнал для крыс покинуть безнадежно тонущий корабль. Все животные ринулись прочь искать более теплый угол в этом лабиринте.
Велев своим слугам ждать, Элеонора осторожно сделала несколько шагов по хлюпающему полу к ширме, за которой, она знала, должна находиться кладовая с запасами еды. Элеонора ожидала найти домашнюю прислугу в кухне. Дыра в ширме, ведущей из холла, была прикрыта воловьей кожей. Едва Элеонора положила на нее руку, как резкий грубый окрик остановил ее.