Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №03 за 1982 год - Вокруг Света

Там, где раньше щетинилась полоска леса, теперь расстилалось поле с буртами торфа, уходящее в бескрайний, продутый ветрами простор.

— Были Якимовицы, да все вышли,— засмеялся Евгений Павлович.— Одно только название и осталось.

Действительно, от этих бросовых лешачьих зарослей, где два года назад, вооружившись шестами, мы прыгали с кочки на кочку, если что и осталось, то только один воздух. Теперь это была окультуренная земля. Расчищенная от кустарника, разрезанная каналами, в полном смысле сделанная человеком земля.

На границе Маеги и Якимовиц мы остановились.

— Здесь торф залегает толщиною шесть метров. Представляете? — Холмогоров вылез из машины и захватил пригоршню черной земли, которая тут же рассыпалась на его ладони. Комочки были жирные и губчатые, богатые гумусными кислотами, способными цепко схватывать органические частицы и создавать из них структуру почвы. Он и сам любовался природным удобрением, и меня призывал в свидетели:

— Спрашивается, зачем тут разбивать пашню? Совершенно ненужное дело — по крайней мере, на ближайшую пятилетку! Дирекция «Присухонского» тоже так считает, а потому открыла здесь разработку — готовит торф для компостирования с навозом. И не только для своих нужд, а, считай, для всего района и даже области.

Наш «газик» прочно увяз в торфяной жиже, и Холмогоров проголосовал проходившему мимо вездеходу. И хотя до Почигорки было рукой подать, ехали мы не менее часа. Приходилось лавировать среди оградительных каналов и болотных тракторов с канавокопателями — они рыли узкие и глубокие траншеи и одновременно укладывали на дно короткие гончарные трубы, которые должны были собирать и отводить избыточную воду из глиняных переувлажненных слоев. Такие же канавы-траншеи я увидел и перед дамбой обвалования, где работали четыре экскаватора.

Заметив вылезающего из кабины Олега Белкова, Холмогоров тут же взял его в оборот — закидал вопросами, растормошил указаниями и, вручив напоследок газету, умчался на насосную станцию, где шел монтаж агрегатов.

Белков, его помощник-сменщик и я молча стояли друг против друга. Разговор поначалу не клеился.

— Как работается? Да всяко...

— А именно?

— Дак я и говорю — всяко...

Обветренное лицо Белкова не выражало никаких эмоций: может быть, он вообще был по природе молчун, может быть, ожидал каких-то конкретных вопросов, а может, ему просто было не до меня, потому что стояла работа.

Неподалеку виднелся железный вагончик, и экскаваторщик жестом пригласил меня в гости. По дороге выяснились любопытные подробности: оказывается, эту будку он смастерил сам — выписал на базе четыре листа железа, сварил их и покрасил, а на пол пустил десятимиллиметровой толщины металлический настил: ловко загнул его по краям — получилось как сани. Прицепи к трактору — и кати куда глаза глядят...

В вагончике было тесно и уютно: железная печурка, столик, нары, ящички для запчастей, одежда и термос с крепчайшим чаем. Из открытых дверей были видны глиняный насыпной вал, растянувшийся на километры, заблудившаяся в камышах речка Молотьба, пролетные стаи журавлей и влажные стога, похожие на богатырские шлемы...

— Знаете, какое здесь самое лучшее время? — нарушил молчание Олег.— Это когда тьма переходит в свет. Сонный лес, река в тумане и тишина. Птаха какая-нибудь заворочается в гнезде — и то слышно. А внутри у тебя музыка играет, и мысли хорошие текут...

— Ну, например?

Белков усмехнулся, видимо, почувствовав в моем вопросе некий иронический оттенок, и принял безучастный вид, подчеркивающий, что я вторгаюсь в личную, лирическую сферу его жизни.

Два года назад, осенью, когда он принимал экскаватор, ему было не до лирики. Нужно было доказать, чему тебя выучили на курсах и чего ты стоишь как профессионал. А экскаваторщики в ПМК подобрались отменные, каждый на виду, каждый со своим личным планом — и тут не скроешься за усредненными показателями. Учился у «зубров» держать рычаги управления, маневрировать с ковшом, изучал местные грунты, подмечал чужие ошибки и на них оттачивал собственное мастерство. Я спросил у Олега, чем он интересуется в свободное время.

— Вологодским маслом,— не раздумывая, без тени улыбки ответил Белков.— Вы случайно не подсчитывали, сколько растений на одном квадратном метре?

Я растерянно пожал плечами:

— А какая тут связь: вологодское масло и квадратный метр?

— Самая прямая! — Он вдруг неожиданно повысил голос: — Возьмем хотя бы наши луга.— Олег махнул в сторону грузных стогов: — Здесь более сорока разновидностей трав: овсяница красная, полевица, мятлик, белоус, клевер, манжетка, кошачья лапка, щучка дернистая, таволга... ну и так далее. Растения — каких поискать! Бобовые и злаковые в идеальной пропорции. Но это только здесь. А лугов в нашей Присухонской низине более 160 тысяч гектаров. Догадываетесь, куда я клоню?

— Но не все эти луга в идеальном состоянии?..

— Совершенно верно! Вот и нужно привести их в порядок, очистить, кое-где перепахать. А то совсем замучила осока; иван-чай, медуница, пижма тоже к ней в компанию лезут... Против пашни никто не спорит — надо поднимать пашню. Но ведь луга-то — главное богатство Вологодчины. На отдельных гектарах, говорят, по 30 центнеров экстра-сена собирают. Повторяю: только на отдельных! А если взяться за всю низину? — Олег выдержал паузу и сказал с облегчением: — Вот вам и связь: калорийное сено — упитанный скот — жирное молоко — вологодское масло.

Белков провожал меня к вездеходу, у которого толпилась рабочая смена, слушая наставления Холмогорова. На фоне осеннего леса матово мерцали влажные стога...

Олег Ларин, наш спец. корр. Вологодская область

Слишком длинный маршрут

Много недовольных и даже осуждающих слов мог бы услышать о себе крупнейший город Бразилии Сан-Паулу. Нет у него пляжей, как в Рио-де-Жанейро, и нет такого карнавала. Нет чистого воздуха, как в Бразилиа. Однако «паулистанос» — так зовутся жители Сан-Паулу — гордятся, что к их услугам в пять раз больше такси, чем у парижан и лондонцев. А небоскребов, на верное, больше раз в сто. Правда, по хвалы патриотов Сан-Паулу выражаются главным образом в форме статистики. Но нельзя отмахнуться от такого, например, сравнения: Большой Сан-Паулу, занимая менее одной десятой процента территории страны, дает более половины валового внутреннего продукта. Его притяжение действует на бедняков всей Бразилии. Они едут и едут сюда, но мало кто отсюда. Кому же судить о Сан-Паулу, как не им! Поэтому я и хочу передать слово паулистано-старожилу Армандо Машадо, бывшему батраку, а ныне пролетарию. Он кобрадор, кондуктор, по-нашему. Познакомился я с ним на его рабочем месте, в автобусе, и сразу признал в нем высший авторитет по основным городским вопросам. А поговорив с Армандо, укрепился в этом мнении. Я проделал с ним дважды длиннейший запутанный маршрут, хотя этого мало, конечно, чтобы все понять. Поэтому личные впечатления дополнены рассказами Армандо и беседами с другими знающими город людьми. Запомнил Армандо, например, разговор двух сеньоров с белыми воротничками и при галстуках (дешевых, правда) — видно, чиновников префектуры.

— Ну и народу! С каждым днем все больше,— заметил толстяк, стиснутый пассажирами.

— Каждый день тысяча новых жителей появляется в Сан-Паулу,— подхватил худощавый.— Самый быстрорастущий город мира — так считает ООН.

— И что влечет сюда деревенских? — не унимался первый.— Теснота, от дыма нечем дышать. Одних заводов двадцать тысяч.

— Дым заводов и влечет,— возразил ему товарищ.

«Дышать — не самое главное,— подумал про себя Армандо.— Если нечего есть, пойдешь куда угодно и дыма не испугаешься».

Как быстро растет Сан-Паулу, он знал не хуже ООН. За пятнадцать лет работы Армандо изъездил город вдоль и поперек, побывал в таких местах, которые даже таксисты не сразу находят. А автобус добирается туда, раскачиваясь на ухабах, как корабль в бурю.

— Скучно небось ездить по одним и тем же улицам с утра до вечера? — спросил его однажды приятель. А ему кажется, что интереснее такой работы не бывает. Все время он видит новое: меняется город, меняются маршруты. Сам он живет на окраине — в центре земля дорогая, квартиры еще дороже. На работу приходится ездить часа три-четыре, как большинству жителей Сан-Паулу, со многими пересадками. А транспорт так опаздывает, что приспособиться к расписанию невозможно. Армандо получает зарплату-минимум, а семья у него большая. Работать приходится часов по двенадцать-четырнадцать в сутки. Разве может он при этом выходить из дому с большим запасом времени? Вот и получается, что опаздывает постоянно, и хозяева рано или поздно отправляют его за ворота. Хорошо хоть, что в городе семь десятков автобусных компаний, не в одной, так в другой найдется вакансия.