или боец отряда ДОЛОВцов в униформе мышиного цвета. Окраины вызвали бы ностальгию разве что у тех, кому не повезло родиться в эпоху ранней урбанизации – бетон, балкон, унылый бастион, продекламировал бы юный Альберт. Но сердце Брашова, хотя Алекс бы поклялся, что ни у городка, ни у его жителей нет никакого сердца, билось где-то в безвременье. Оттого пленительно было прогуливаться у подножия старой Тампы, разглядывать диковинные укрепления, воздвигнутые, бог знает в каком веке, сидеть в «Карпатине», зажав кружку с подогретым вином в ладонях, наблюдать за величавыми движениями той брюнетки, не понимая ни слова из того, что она, скалясь, шепчет бармену.
* * *
– Когда я почувствую, что смерть близко, и мои дети вообразят, будто я подхватила какую-нибудь старческую болезнь, хотя ничего подобного, конечно, не случится… Так вот, когда я пойму, что пора выпить последнюю рюмку твоей гадкой настойки, Игорь, тогда я сяду писать завещание. Глупо, да? Ведь я не наживу ничего ценного, ведь я до такой степени боюсь потери, что едва ли решусь обладать чем-то. Так проще, по крайней мере, для меня. Я могу танцевать и не думать, о том, сколько процентов годовых капает на сверхсрочный пятидесятилетний вклад, ведь у меня нет этого распрекрасного вклада.
– Вэл, а если ты вдруг подвернешь ногу, пока будешь шастать по горам и скатишься кубарем к подножию Тампы, что тогда? Тоже будешь радоваться, что ничего у тебя нет?
– Вот зачем ты влез в мою философию? Ты говоришь о случае, против которого бедная Валерия бессильна. Кирпич того несчастного русского писателя всегда лежит в моем кармане, как только я выхожу из дома, каждый раз нащупываю его. И вообще, ты бармен или головоправ? Налей-ка еще гадости. Сегодня у меня праздник.
– Это какой?
– Собираюсь писать завещание.
– Так, ты вроде бы еще ничего, намеков на старость не так много, хотя…
– Замолчи, негодяй!
– Что же будет в этой бумажке?
– Вот, значит, как ты о последней воле Вэл Повереску?!
– Так, начались шутки в стиле «Трансильвания», давай позовем вон того парня, как пить дать, турист.
– Так и наливай. Эй, господин, ты умеешь складывать слова в предложения? Поможешь составить даме завещание?
– Интересная просьба, ко мне никто еще с такой не обращался. Пожалуй, это может быть занятно. Простите, а как вы себя чувствуете?
Валерия усмехнулась. Алекс пересел за стойку. Игорь многозначительно поставил перед своей соседкой и давним товарищем по догонялкам у подножия Тампы стопку горькой настойки, хмыкнул и принялся за любимое дело всех барменов на свете. Стал стирать мысли со стенок стаканов любителей пива.
* * *
Завещание В. Повереску. Записано со слов самой Валерии П. Алексом К. в баре «Карпатин»
Милый, закопай меня в лесу. На моей любимой Горе. Чуть правее «Голливуда», так, чтобы я видела собор Святого Николая. Знаешь, там во дворе чудесная старинная звонница. Старая-престарая. Тебе бы посмотреть. Ты ведь и не видел толком ничего, наверняка. Бран – не в счет. Пусть на мне будет платье цвета марсалы. Никакого черного. Черный – это так предсказуемо. Я хочу остаться загадочной, как ты, как твой Город – безымянное место бог знает где, раскрашенное твоими словами. Хочу увидеть, как Река бежит от преданного всеми своими мостами визави в объятия пройдохи – ветра. Хочу чувствовать, как пахнет кофе от некоей Mady, хочу касаться всего, чего когда-то дотрагивалась твоя рука. Ее я видеть не хочу. Это выше моих сил. Но вон же она. На пристани. В легком плаще. Солнечный луч в волосах. Носок ботинка отстукивает знакомый тебе мотив. Запрещенный. Она всегда в сговоре с Рекой и Ветром. Против меня. Из-за тебя. Рано или поздно забывать будет нечего, и ты захочешь вспомнить. Не вини себя. Ты мне одной оставил фамилию. Думаешь, я не понимаю почему? Ты не хотел забирать мою Трансильванию, и никогда не узнаешь, какого это – любить одни лишь старые камни. Извини, я всегда была ревнива. Такой уж характер. Так забирай же его, но, когда мой шепот окончательно станет походить на шелест страниц, сожги ту часть, что про меня. И перепиши все набело. Ты можешь лучше. Я верю.
Вэл.
* * *
– Вам когда-нибудь хотелось начать все с чистого листа? Извините, не жалую литературные штампы, но куда без них. – Алекс сделал глоток, сморщился и добавил: – А, знаете, еще пара рюмок местной настойки, и я перестану задавать глупые вопросы, и начну действовать.
Статная брюнетка усмехнулась.
– А тебе смелости хватит? Я имею в виду достать чистый лист и, чем вы там писатели обычно занимаетесь? Начать придумывать все заново. Как же то, что было до? Встречи, потери, приобретения? Как это называют, багаж, груз прошлого, – еще один штамп в твою коллекцию.
– Мой чемодан абсолютно пуст. У меня нет ни прошлого, ни, наверное, будущего, даже слов подходящих нет, чтобы описать то, что произошло. Хорошо, что есть бар, настойка, Вы… Мои шансы хоть немного выросли, кстати, может ну эти формальности, могу я называть тебя Вэл? Очень идет.
– Слова, значит, закончились, а способность флиртовать у барной стойки нет?
– Да, ну какой я обольститель…
– Заправский! Как тебе, кстати, мой акцент? Румынский ты не потянешь.
– У тебя превосходный язык, может мне еще повезет оценить все интонации?
– Да с тобой, господин писатель, девушки, вряд ли, только книжки читают. Что ты с ними делаешь? Коллекционируешь их чистые души?
– Что ты, Вэл, я же не один из ваших легендарных трансильванских персонажей.
– Почему бы и нет. Ты путешествуешь один. Не помнишь прошлого, отвергаешь будущее, чем не готический герой? А что бы ты обо мне написал? – Валерия ткнула Алекса в бок, сделала большой глоток настойки, а после махнула рукой Игорю.
– Поверь, ты не захочешь, чтобы я писал о тебе.
* * *
– Где ты был? Все утро не могла выбросить тебя из головы. – Валерия потянулась и сладко вздохнула. Вместе с Алексом в комнату вошел аромат осенней листвы, перемешавшийся с первым тонким морозцем. – Пахнешь размышлениями и ноябрьской Тампой.
– Если мои ботинки в грязи, значит, я видел кое-что интересное. Знаешь, как пахнут горы в конкретном месяце?
– В конкретном часу. Я, господин писатель, родилась у подножия этих гор, нет ни одной захудалой тропки, которую я бы не разнюхала.
– Вот как? Тогда скажи, что это за дивный фиолетовый куст у старых городских ворот. Он будто хранит какую-то тайну. Полчаса торчал рядом с этим средневековым деревом и хоть бы что. Сплошная чернота.
– Поздравляю, господин писатель, зришь в