Читать интересную книгу Не стреляй первым - Валерий Гусев

– И не одна! – Я восхищенно кивнул. – Откуда ты разнюхал?.. Тебе только Ларка могла рассказать, но она меня еще…

Максимыч поднял палец, перебивая, и деловито добавил:

– Левое плечо тоже поранено, но кость цела, оцарапана только, по дождю мозжить станет.

– Вот и врешь! Вот этого нет!

– Значит – будет, – доброжелательно уверил он меня (и не ошибся). – Атак – вообще – здоровый. Кури поменьше, ревнивых мужей опасайся – и сто лет проживешь.

Вот почему он в детстве на нас так посматривал – он нас насквозь видел,

– А ты говоришь – полтергей! Это для меня – как чайник на плиту поставить. Смотри сюда, Леня. – Максимыч опустил ладони ребрами на стол по обе стороны от тяжелого кухонного ножа. – Смотри сюда. Только не ахай, а то спугнешь.

Нож вдруг шевельнулся и, когда Максимыч стал медленно отрывать ладони от стола, дрогнул… и завис между ними в воздухе. Максимыч остановил руки перед лицом. Нож, висящий между ладонями рукояткой вниз, вдруг стал, дергаясь, поворачиваться и замер горизонтально, острием вперед.

Максимыч сделал резкое движение – будто коротко дернулись руки, – и тяжелый нож, сработанный, похоже, из австрийского штыка, словно вырвавшись, мелькнул вдоль всего подвала и глухо воткнулся в дальнюю торцевую дверь.

Максимыч выдохнул и вытер пот со лба.

– Закрой рот, – сказал он, – кишки видать. Давай-ка еще тяпнем по махонькой. Да в обход пора – самое разбойное время настает.

– Максимыч, мы перепились, что ли? Или ты мне голову морочишь?

– Думай как знаешь, я так полагаю, что это меня «чайник» наградил. Говорят, там в старину русские колдуны силы набирались. Вроде он какую-то энергию выделяет, и, видно, она во мне собралась.

– Слушай, Максимыч, ты же ведь такую карьеру можешь сделать. Озолотился бы. Квартиру купил…

– Ничего я не могу, – отрезал Максимыч. – И не буду. Раз и навсегда сказал. И не спрашивай. Обход пора делать.

По разбитым ступеням мы выбрались, бережно и заботливо поддерживая друг друга, на поверхность. Максимыч вдохнул полным брюхом, поддернул штаны:

– Месяц-то какой! Как в детстве. Жалко, что оно кончилось. Так было чисто и светло вокруг. И пошалить еще хочется.

– Пошалишь еще, – пообещал я, отпирая машину, чтобы забрать Поручика.

– Пошалил уже, – сознался Максимыч. – В твоей машине. Когда мы в подвале сидели. И ты мне не верил.

Я заглянул в салон: Поручик, вздыбив шерсть, с ненавистью смотрел на пачку сигарет, которая валялась на заднем сиденье. А оставил я ее на полочке, у ветрового стекла.

Я взял кота на руки.

– Вот это кстати, – похвалил меня «шалун», покачиваясь. – У меня мышей полно. А я никаких диких зверей, кроме мышей, не боюсь. Ладно, аттракцион закончен, занавес упал, свечи задулись. Иди, ложись, у тебя трудный день сегодня будет. – Он взял у меня кота. – Напугался, бедный. Я ж не знал, что теперь менты на задание с котами ездят.

Я сделал вид, что не услышал этих нахальных и неосторожных слов.

Мы вернулись в подвал. Максимыч опустил Поручика в кресло и придвинул его поближе к еще горячей печке.

– Ну, давай по махонькой, на сон грядущий. Ты куда? Туалет у меня в том краю.

– За ножом.

– За каким ножом? За этим? – невинно спросил Максимыч, беря со стола тот самый кухонный нож из австрийского штыка. – И дырку в двери не ищи, нету ее там.

– Ах ты, фокусник! Ну-ка дай его сюда.

Я взял нож и снизу, от бедра, бросил его в дверь.

– Вот теперь там будет дырка, если ты сможешь его выдернуть. И без всякого полтергейста с «чайником». Наверняка, стало быть.

И я лег спать. И спал как в далеком детстве – спокойно, безоглядно, с предвкушением очередного счастливого и удивительного дня.

После завтрака Максимыч погладил Поручика, сказал: «Пускай поживет у меня», поддернул брюки и отправился на базар купить ему рыбы.

Я занялся помятым вчера крылом.

– Эй, шеф! – раздался за спиной придурковатый голос. – А Максимыч где?

Я обернулся: обильно конопатый парень опасливо косился на подвальную дверь.

– На рынок пошел.

– Давно?

– Только что.

– А!.. Тебе, что ли, номера-то?

– Мне. Давай сюда.

Он подошел и положил на капот жестянки номеров.

– Как обращаться к вам, сударь? – спросил я, вытирая руки.

– Чего? А… Юриком зови, не ошибешься.

– Кликуха?

– Чего? – обиделся Юрик. – По паспорту.

– А мне привез?

– Во, держи. – Он протянул мне грязный, трепаный паспорт на имя Кюхельбекера. С отставшей усатой фотографией. Я вздохнул и с мрачным предчувствием посмотрел номера – кустарщина, да еще с придурью.

– Тебя что – в дурдоме делали? Машина в розыске, номера правительственные, давно такие уже не ходят, и к тому же ксива липовая. Ты бы еще вместо паспорта справку об освобождении привез. Козлы!

– А я при чем? Мне сказали – я сделал, старые номера давай, велено забрать. А сам ехай сейчас на Выселки, шестой километр. Там направо. Крайний от леса котеш. Спросишь Рустама.

– Лариса тоже там?

– Чего? А… Там, там. Все там будут. Ехай, не тяни. – Я заменил номера (правила игры надо соблюдать, даже если играешь с шулерами и каталами), оставил Максимычу записку и поехал на шестой километр искать «крайний от леса котеш».

От шоссе к Выселкам шла хорошая грунтовая дорога, ровная, с глубокими кюветами, обсаженная прутиками будущих деревьев. В самом конце проселка, на краю леса, завершая ряд разнотипных новеньких, еще не заселенных домов, стоял, окруженный деревьями, красивый особняк, очень похожий на деревенскую корчму или кабачок. Видимо, по замыслу застройщика здесь планируется культурно-бытовой центр, где обитатели нового поселка могли бы по вечерам вольготно пообщаться – выпить по рюмке, перемигнувшись с крутозадой официанточкой, перекинуться в картишки, погонять шары по зеленому сукну, попариться в баньке вместе с… Размечтался…

Вокруг дома, по стриженому газону, бегал и диким козлом скакал черноволосый парень в спортивных брюках, нанося удары кулаками по стопке газет, прикрепленной к стволу сосны, и сбивая ногами высоко подвешенные к ветвям спичечные коробки.

Получалось у него ловко, картинно. Но далеко не профессионально. Самоучка, он работал не в едином стиле, а выполнял произвольный набор приемов из нескольких видов восточных единоборств. Причем в его системе не было ни одного элемента зашиты, все только для нападения на неподготовленного противника.

Я остановил машину у ворот, на которых блестела золотом вывеска «ТОО «Биддинг» и чуть пониже – уточняющая табличка «Временная резиденция», посигналил.

Парень набросил на плечи полотенце, разрисованное под старую сторублевку, и пошел к воротам. Кинул взгляд на передний номерной знак, одобрительно кивнул, вышел в калитку и наклонился к опущенному стеклу. Он тяжело дышал, от него остро пахло потом и вчерашним вином. Вином, наверное, и от меня пахло. И кошкой к тому же.

– Салям, – сказал он.

– Боржом, – ответил я.

– В чем дело? – Он отступил на шаг. – Что ты говоришь?

– Обычно – что думаю. Ты такой же Салям, как я Боржом. Не придуривайся.

– Слушай, человек. – Он положил руку на крышу машины и опять нагнулся ко мне. – Ты просил у нас помощи…

– Я у вас ничего не просил. Где Лариса?

Он ухмыльнулся золотым зубом.

– Здесь, все здесь. Приехал вовремя, к завтраку. Будешь гостем. Идем.

– Куда машину поставить?

– Оставь здесь, в нашей зоне не тронут.

По дорожке, мощенной диким камнем, Серый и Рустам направились к дому и вошли в просторный будущий холл. Интерьер его разочаровывал: наспех, неаккуратно обитые дешевым пластиком стены, мебель, собранная из канцелярских отходов, чуть ли не старинных времен вокзальный диван с выжженными буквами «МПС» на спинке, голые лампочки… А воображение рисовало бра в виде факелов, под потолком с открытыми дубовыми балками – тележные колеса на цепях со свечами, тяжелый стол, скамьи под грубыми цветными покрывалами, камин, мерцающий алыми углями.

Правда, на окнах уже висели тяжелые резные ставни. И стол был, накрытый изобильно: дорогие, благородно потемневшие приборы, салфетки в кольцах, деревянное ведерко со льдом и шампанским (с утра-то!). «Ну вот я и в Хопре!» – усмехнулся про себя Серый,

Во главе стола сидел узбек или таджик – смуглое узкоглазое лило, стрижен наголо, одет в хороший европейский костюм, но в тюбетейке. Он с восточной улыбкой смотрел Серому в глаза. Еще четверо, повернувшись к двери, тоже бесцеремонно разглядывали его.

Двоих Серый узнал – «милиционеры» Митрохин с Голубковым – и весьма убедительно застыл на пороге, даже попятился чуток, пока его не остановил толчок твердой ладони Рустама, все время остававшегося за спиной.

Узкоглазый встал, назвался Сабиром Абдукаримовичем и широко повел рукой от сердца:

– Прошу к столу, уважаемый. Мы всегда рады гостям. И ты извини, дорогой, за проверку. Предосторожность. Время такое: не сразу узнаешь – кто друг, кто враг. Кого за стол посадить, а кого и к стенке поставить,